Chapter 40

Я хотел тебе рассказать обо всём. Всю правду.

Десятки пар глаз смотрели на него со всех сторон. С осуждением, жалостью и даже страхом. Хотя почему «даже»? Страх — самое естественное чувство, когда ты находишься в непосредственной близости от оборотня. Нечеловека. Недосущества. Монстра.

О чём ты? Ты такой же, как и все.

Мери-Мери… Мерида. Как же ты ошибаешься. Даже сейчас твои глаза среди всех остальных стараются смотреть по-другому, но настоящие чувства скрыть они не могут. Мерида тоже боится, пытается не верить в происходящее и, что самое страшное для него, — жалеет.

Я рассказал это не для того, чтобы ты меня жалела.

А для чего, Джим? Для чего ты разворотил перед этой рыжей девчонкой свою душу? Рассказал о своём детстве и о том случае, что навсегда перевернул твою жизнь? Чтобы она просто молча кивнула и приняла твоё решение, даже не пытаясь его оспорить? Хорошая попытка самообмана, Джеймс Плеядус Хокинс. Ты ведь ждал жалости к себе. Ты рассчитывал на неё!

Нет!

— Оборотень покалечил Райдера!

Он уже давно стоит на стылой земле, сжимая древко метлы, а вокруг него происходит форменный хаос: с трибун сбегаются люди, зажимая в кольцо перепуганных игроков. Ни слизеринцы, ни гриффиндорцы, ни подоспевшие преподаватели во главе с Северяниным не понимали, что происходит, что случилось с одним из охотников, почему тот лежит на вовремя наколдованном батуте, что смягчил падение. Почему все обвиняют Джима не понимал только Джим. Вот это как раз, почему-то, казалось само собой разумеющимся.

— Проверьте, не укусил ли он Флинна! — закричал кто-то из толпы.

— Тишина! — взревел Северянин, грозно оценивая ситуацию.

Юджин неподвижно лежал на мягком батуте, его метла покоилась рядом. Казалось, будто староста Слизерина просто спит, разве что лицо его было немного бледнее обычного. Из слегка приоткрытых губ вырывалось спокойное дыхание.

— В лазарет мистера Фильцельберта, — тихо бросил за плечо директор, и вынырнувшая из толпы мадам Лукас тут же поспешила к пострадавшему. — Все участники потасовки у ворот Гриффиндора отправляются в мой кабинет. Немедленно.

Джеймс брёл за директором позади всех остальных игроков как в тумане. Ему вслед неслись обидные слова, обещания отомстить за Райдера и даже проклятия. Они разбивались о его невидимый, уже дающий трещины щит. Ещё немного, и самообладание даст сбой, но пока Джим держался, крепко сжимая кулаки и сосредоточившись на собственных шагах по замёрзшей земле.

Бесконечный путь в кабинет Северянина завершился характерным звуком закрывающейся двери. Так гаснет последний луч надежды, после чего наступает томительная тишина. Тринадцать игроков в круглом помещении. Одного не хватает. И почему-то сейчас эта нехватка ощущалась наиболее остро.

— Профессор?

Можно было не поднимать взгляда от своих ботинок, чтобы узнать этот голос. Не глядя, он мог мысленно нарисовать каждую веснушку на её личике с пухлыми щёчками. Пожалуйста, не встревай в это, Мерида.

— Я всех выслушаю, мисс Дунброх. Для этого мы здесь и собрались. Начнём с драки у ворот Гриффиндора. Кто её начал? — Северянин устало взмахнул палочкой в направлении чайника, из носика которого тут же повалил пар.

Студенты смущённо заозирались друг на друга. Ну конечно, никто и не знал, с чего всё началось. Кто-то промахнулся мимо кольца, кто-то в кого-то врезался, а там уж… куча мала, история стара как мир.

— Мы не знаем, с кого всё началось, — решилась ответить за всех Мерида.

Северянин кивнул, отправляя в чай сразу несколько ложек сахара.

— А потом Хокинс озверел! — воскликнул один из Граббингстонов, тыкая пальцем-сосиской в сторону Джима. — Флинн пытался покончить со всем на корню, чтобы не пострадал никто, и сам же покалечился из-за этого… животного!

— Мистер Граббингстон, я попрошу, — холодно сверкнул взглядом директор. — Что, по вашим словам, сделал мистер Хокинс?

— Он набросился на Флинна, — тупо повторил за братом Вэйланд.

— Кто ещё может это подтвердить? — будто игнорируя взгляд Хокинса, спросил профессор.

Несколько неуверенно подняли руки все слизеринцы. Почти все. Вздёрнув подбородок и нарочито не глядя в сторону Джима, Джек Фрост стоял подле Мериды, скрестив руки на груди. Директор едва заметно дёрнул бровью.

— Пять человек. У остальных другая версия?

Игроки Гриффиндора в полном составе прятали глаза и отворачивались, делая вид, что очень сильно заинтересованы созерцанием портретов предыдущих директоров и директрис.

— Они покрывают своего! Это же ясно как день! — взвизгнула Коллет Ривьер.

— Лично я ничего не видела, — процедила Мерида. — Ни «напавшего» на Флинна, ни того, как он, собственно, пострадал. Почему я должна давать показания против человека, не будучи уверенной в его вине? Я отказываюсь, — отрезала девочка, воинственно вздёргивая подбородок.

— Я тоже, — спокойно сказал Фрост, но его голос, почему-то, прозвучал громче, чем дрожащий от негодования голос Мериды.

Остальные гриффиндорцы вразнобой закивали, кто-то буркнул: «Мне это ни к чему», «Не буду я лгать», «Ничего не знаю», таким образом воздержавшись от обвинений. Северянин, до этого с интересом наблюдавший за факультетской борьбой, просто кивнул на дверь.

— Все свободны, кроме Хокинса.

Долго уговаривать ребят не пришлось. Будто только и дожидаясь этого, они пулей вылетели из круглого кабинета. Только Мерида, буравя взглядом директора, нехотя побрела к выходу, подталкиваемая Фростом. Как только дверь за ними закрылась, Северянин поднял на Джима тяжёлый взгляд.

— Джеймс, я уже двадцать лет занимаю пост директора в нашей школе. А до этого я преподавал столько лет, что страшно называть цифру… Но ни разу ещё мне не приходилось сталкиваться с такой проблемой, как взаимодействие учеников с… ликантропом. Раньше было невозможно, чтобы такой как ты учился с остальными людьми, и, как видишь, для многих это до сих пор дико.

— К чему вы клоните, профессор? — бесцветным голосом спросил Джим.

— Я хочу сказать, что несмотря на прожитые годы, я не научился различать «добро» и «зло» в детях. Со взрослыми всё куда проще, но дети… Вы как глина, из которой можно сделать шедевр, если приложить усилия. Я отказываюсь верить, что люди рождаются злыми. Во всех бедах, которые нам приносят дети, виноваты мы сами.

Джеймс, до этого рассматривающий столешницу, поднял на директора отсутствующий взгляд. К чему он всё это говорит, хотелось бы знать.

— Поэтому я вполне ясно вижу, что никакого мотива причинять вред Юджину у тебя не было. Тем более не было никакого «озверения». До полнолуния ещё несколько недель, а сам по себе ты очень спокойный мальчик… и пусть кто-то обвинит меня в предвзятости, но звучат эти обвинения очень неубедительно. И я в них не верю.

Взгляд Джима зажегся, будто кто-то поднёс спичку. На губах непроизвольно расцвела счастливая улыбка. Неужели свершилось чудо, и директор поверил ему при том, что даже сам Джеймс не был уверен в своей непричастности. Заслуживает ли он доверия профессора?

— Но…

Свист ветра за окном. Он унёс за собой и улыбку Джеймса, и огонь в его глазах. Они разом погасли, будто по волшебству.

— Но? — сглотнул мальчик. — Вы не можете проигнорировать показания пяти человек.

Северянин внимательно взглянул не него и медленно кивнул. Джеймс задохнулся, не в состоянии больше выдавить из себя хотя бы одно слово, будто кто-то невидимый дал ему под дых.

— Джеймс, на время ты отстранён от занятий. Пока я не разберусь со всем этим. Ты не можешь пользоваться библиотекой и покидать замок, в твоём распоряжении только твоя спальня и Большой зал в официальное время приёма пищи.

Джим с трудом подавил желание рассмеяться. Как же всё это уморительно. «В официальное время приёма пищи». Есть такое время? Или его придумали специально для оборотня Хокинса?

— Ты можешь…

Директор не успел договорить, так как дверь в его кабинет распахнулась, выплёвывая под свет огней рыжее недоразумение в компании смущённого Фроста. Последний явно пытался уберечь свою подругу от глупостей, так что подслушивать ему пришлось за компанию.

— Профессор! — воскликнула она так яростно и с такой обидой в голосе, будто Северянин у неё на глазах задушил котёнка.

— Мисс Дунброх, — совершенно спокойно кивнул директор, ни капли не удивившись её присутствию. — Убедите меня, — едва слышно прошептал он, что показалось Джеймсу невероятно странным.

— Пять человек свидетельствовали против Хокинса, но разве количество показаний равняется их справедливости?

На щеках Мериды горел воинственный румянец, её юная грудь вздымалась от частого дыхания, а рыжее пламя волос топорщилось во все стороны, будто желая сжечь этот кабинет дотла. В противовес этому, наподобие ледяного изваяния рядом стоял Фрост, невозмутимо глядя прямо в глаза директору. Он кивнул лишь раз, и это подействовало на Северянина как вызов.

— Что же это тогда, мисс Дунброх, коллективное помешательство? — слабо улыбнулся директор, но его глаза продолжали светится холодной сосредоточенностью.

— Коллективная ложь! — процедила Мери.

— В чём же их мотив?

— Они просто трусы. Боятся того, что может или не может произойти, — директор слегка удивлённо поднял кустистые брови. — Это как обвинять собаку в том, что она кусается, когда ты предварительно потыкал палкой в её морду! — не церемонясь, выпалила Мерида и скрестила на груди руки, выжидающе глядя на директора.

Он улыбнулся.

— Вы сравнили мистера Хокинса с собакой?

Девочка задохнулась от смущения и негодования и подняла полный мольбы взгляд на Джека.

— Думаю, Мерида хотела сказать, — Фрост кашлянул, — что вся эта ситуация выглядит чистой воды провокацией. Им страшно находиться в одной школе с оборотнем, но компрометирующего случая не представлялось, чтобы вы его исключили. А страх — двигатель процесса.

— Я внимательно слушаю, мистер Фрост, — губы директора едва заметно дрогнули в улыбке.

— Я думаю, профессор, вы и сами понимаете, к чему я… то есть Мерида ведёт, — поморщился Джек.

Он будто специально избегал взгляда Джеймса. Наверное, сама мысль о том, что в данный момент он косвенно помогает Хокинсу, вызывала у него отвращение.

— Я уверена, что всё это было подстроено, чтобы подставить Джеймса, — поспешила на выручку другу Мери. — Кто-то из обвинителей ранил Юджина, чтобы свалить всё на Джеймса, потому что…

— Потому что они боятся мистера Хокинса, и я понимаю этот мотив, — Северянин уже не скрывал улыбки. — И теперь с моей стороны будет ужасно непедагогично отстранять Джеймса от занятий, ведь кое-кто набрался мужества и дал показания против показаний пяти человек. Без ваших слов, мисс Дунброх, я не мог противостоять почти полному составу команды Слизерина. Мистер Хокинс, вы теперь знаете, кого благодарить. Идите готовиться к занятиям.

Джеймс недоверчиво поднял голову. Директор смотрел на него, улыбаясь. Рядом всё ещё яростно пыхтела Мери, до которой, вероятно, не успело дойти, что битва была выиграна. Фрост с абсолютно скучающим видом смотрел в окно. Джеймс должен благодарить девчонку, которую он обидел, и слизеринца, который дал ему по морде на школьной вечеринке. Блестяще.

— Я пойду, профессор.

— Идите. Я сообщу вам, когда виновник будет найден, — кивнул Северянин.

Джеймс поспешил покинуть кабинет, но Мерида, а следом за ней и Джек не отставали. Он скатился с винтовой лестницы и быстрым шагом направился вдоль тёмного коридора неизвестно куда. Лишь подальше. Но тут его плечо обожгло неожиданным прикосновением. Он весь сжался, будто боясь зажечься этим пламенем, источником которого была Мерида.

— Джеймс!

Её голос. Ни громкий, ни тихий. Может, дело было именно в нём, но даже собственное имя показалось Джеймсу чем-то тёплым и уютным.

— Спасибо, — он не обернулся, но почувствовал, как дрогнула рука на его плече. — Спасибо, что заступилась за меня.

Мерида ласково прошла пальчиками путь от его плеча к щеке и замерла на шраме, нежно поглаживая его, разнося мириады мурашек по всему телу Джеймса. Он подавил желание прижаться к её ладони и потереться как собака. И это напомнило ему о том, кем он является.

— Но это ничего не меняет, — выдохнул Джим, высвобождаясь из-под её волшебных прикосновений.

Он так и не обернулся. Он мог чувствовать лишь её присутствие в этом коридоре, и они были не одни. Незримой преградой стоял Джек, буравя спину Джеймса прожигающе холодным взглядом. И Джеймс ушёл.


Он бродил по бесконечным коридорам, совершенно потеряв ощущение времени. В гостиную путь был заказан, покинуть замок не представлялось возможным, а тёмные коридоры приветливо обволакивали мраком и тихим посапыванием портретов. Здесь не было осуждения и пересудов, здесь замок ощущался так, как должно, — как дом. Второй дом, коим он для Джеймса и являлся. И не хотелось наступления утра, которое швырнёт парня в самую гущу недоверчивых взглядов и злых языков. Усталость от одних мыслей об этом наваливалась тяжелейшим грузом, и давила на сознание саморазрушительными мыслями.

Так бы он и провёл всю ночь, если бы за одним из поворотов не столкнулся нос к носу с завхозом. Тот с радостью отвёл его под ручку в свой кабинет. Что ж, Джеймс уже приготовился к очередной порции унижений и нагоняев, поэтому несказанно удивился, когда Фуфелшмертц с улыбкой поставил чайник на огонь в небольшом очаге. Вручную. В голове Джима всплыли старые пересуды о том, что старик был сквибом, но в это почему-то не очень верилось, хоть он ни разу и не видел, как завхоз пользуется магией. Весь его внешний вид казался оплотом волшебства. Это трудно объяснить, если не иметь возможности увидеть самому.

То, как Фуфелшмертц носил мантию, поправлял очки и сжимал в кулак правую руку, когда злился. Будто хватая невидимую волшебную палочку. Джеймс никогда об этом не задумывался, но сейчас ему стало интересно. Возможно, Фуфелшмертц когда-то давно потерял магию?

— Зелёный или чёрный? — крякнул старик, пытаясь дотянуться до баночек наверху одной из полок.

— Вы не будете писать на меня докладную?

— Похоже, что я ищу пергамент и чернила?

— Нет, вы ищите чай, — совсем растерявшись, буркнул Джим. — Почему?

— Почему бы и нет? Ты явно замёрз, а чай, кроме того, что согревает, помогает привести мысли в порядок.

Джеймс провёл детство в семейном кафе. Он повидал множество историй, о которых не пишут в книгах. Их можно прочувствовать только в жизни. Как расстаются возлюбленные, как два старых друга встречаются спустя десятки лет, как юная пастушка Дженни признаётся своей матери, что беременна. Все эти люди заказывали чай. Разный: чёрный, зелёный, с травами, цветами, ягодами… Неважно, какой, но чай с посторонними не пьют. Так решил для себя Джеймс. Почему-то это казалось слишком личным.

Наконец, Фуфелшмертц выудил одну из баночек и стал раскладывать чайные листья по старым фарфоровым кружкам. На одной из них был отколот краешек.

— Так как с выбором ты не определился, я решил заварить чёрный, — как ни в чём не бывало продолжил завхоз. — В таком возрасте, молодой человек, уже нужно знать, какой чай предпочитаешь.

Молодой человек промолчал, тихо наблюдая за действиями старика. Чайник закипел, и Фуфелшмертц поспешил разлить кипяток по чашкам.

— Зачем вы это делаете? — решился спросить парень. — Почему не донесёте на меня Северянину?

— Джим… тебя ведь Джеймс зовут, да? — не поднимая взгляда, поинтересовался старик.

— Да, — буркнул Джеймс.

— Я наблюдал за тобой. С того момента, как узнал, кто ты такой.

Завхоз протянул Хокинсу одну из чашек, над которой тонкими витиеватыми струйками поднимался пар. Запах был приятным, крепким, забрасывающим в старые воспоминания о детстве. Джеймс растерянно принял угощение и сделал глоток, чувствуя, как по телу распространяется живительное тепло.

— Кто я такой? — наконец переспросил он, встречаясь взглядом с Фуфелшмертцем. — То есть оборотень?

Старик ни капли не смутился. Наоборот, он расплылся в улыбке, обнажая кривоватые зубы. Почему-то вид улыбающегося сморщенного старца, которого недолюбливает вся школа, не был неприятен Джеймсу. Он ощутил к завхозу чувство, отдалённо напоминающее симпатию.

— Знаешь, Джим, — мужчина присел на стул напротив парня и взял в руки свою чашку с отколотым краешком, — дочь всегда говорила мне: перестань вести себя так, будто ты один несчастный на всём белом свете. И знаешь, она права. Более того, ни я, ни ты — мы не несчастны.

— О чём вы говорите? — испуганно выдохнул Джеймс, боясь поверить своим ушам.

— О нет-нет, — старик отмахнулся от него и рассмеялся так, будто парень только что искромётно пошутил. — Я не оборотень. Ну, не такой, как ты «оборотень».

Это заявление загнало Джеймса в ещё больший тупик. А также тот факт, что у Фуфелшмертца была дочь.

— Позволь, я немного помучаю тебя историей своей жизни, Джим. Ну, не всей историей, конечно, — тогда бы нам пришлось сидеть здесь до самого утра, — хмыкнул завхоз.

Джеймс пожал плечами и отпил удивительно вкусного чая. Спешить ему было некуда, а раз старик не собирается вести его к директору, почему бы не выслушать его историю?

— Ты можешь не поверить мне, но раньше я был учёным, — Джеймс поперхнулся чаем. — Да-да, это правда. Я предпочитаю никому не рассказывать о своём прошлом… многие мои поступки достойны того, чтобы их стыдиться.

Он не стал вдаваться в подробности. Да и Джим не был уверен, что готов был узнать их. Ему было достаточно услышать, что некогда Фуфелшмертц был уважаемой частью научного общества, проводил свои смелые опыты, которые могли бы сделать его знаменитым либо… либо сделать с ним то, что и произошло в конечном счёте.

— На тот момент я увлёкся психологией, раздвоением, а то и растроением личности человека, — рассказывал бывший учёный, помешивая сахар алюминиевой ложечкой. — Предстоящий опыт казался мне следующей ступенью в развитии человеческого общества. Он должен был сделать прорыв.

Джеймс рассеянно откусил от предложенного овсяного печенья. Ему не хотелось перебивать старика.

— Но вместо прорыва произошёл взрыв, — хихикнул Фуфелшмертц, хоть по его глазам было видно, что ничего смешного в этом не было. — Трудно объяснить не искушённому наукой юноше, как работал тот опыт и почему действие заклинания сработало… некорректно. В конечном итоге, раздвоение личности случилось у меня.

Джеймс округлил глаза. Он не совсем представлял себе, как такое возможно и проявляется ли раздвоение личности у завхоза до сих пор. Судя по тому, что днём он ведёт себя как сварливый дед-уборщик, а сейчас — как добрый дядюшка из соседнего графства, раздвоение проявлялось и очень сильно.

Будто услышав, о чём думает его собеседник, Фуфелшмертц печально покачал головой.

— Что ты чувствуешь, когда обращаешься, Джим?

— Боль, — на автомате ответил парень. — Но зелье помогает мне приглушить её. И ещё я остаюсь обездвижен.

— Что ты помнишь после того, как снова становишься человеком?

— Ничего, — Джеймс закрыл глаза, будто взгляд старика физически ранил его.

— Когда вторая личность пытается захватить власть над моим рассудком, — тихо продолжил Фуфелшмертц, и его тихий голос казался Джиму невероятно устрашающим, — я ощущаю выворачивающую тело боль, а потом открываю глаза и не понимаю, где я нахожусь, что я делал всё это время. Я не помню ничего, — последнее слово он произнёс по слогам, сопровождая каждый слог лёгким постукиванием ложки по столу.

— Вы… как я? — недоверчиво переспросил Джим. — Как оборотень?

— Иногда мне кажется, что быть оборотнем лучше. Ты точно знаешь, когда превратишься, Джим, — добавил старик, заметив удивлённый взгляд парня. — А я сражаюсь с монстром внутри меня каждый день, ежеминутно, ежесекундно. И прямо сейчас.

— Как же вам удаётся?.. — Джеймс не смог закончить фразу, поражённо разглядывая завхоза, будто видя его впервые.

— Я всё ещё волшебник, хоть и отказался от палочки, — печально улыбнулся старик. — Но зелья варить могу и люблю это дело. Успокоительные, обезболивающие, подавляющие раздвоение личности — последнее я придумал сам, — самодовольно хмыкнул он, но тут же снова помрачнел: — Мне бы не пришлось его создавать, если бы я был умнее. Если бы не подверг опасности своих близких в тот день и в последующие дни тоже.

— Мистер Фуфелшмертц…

— Хайнц. Меня зовут Хайнц, Джим. Называй меня, пожалуйста, по имени.

— Хорошо, Хайнц… Мне немного неловко, но… почему вы рассказали всё это мне? Из-за того, что я оборотень?

— И из-за этого тоже, — кивнул старик. — Это нас в какой-то степени роднит. Но главная причина, по которой я пригласил тебя к себе, угостил чаем, что я с учениками делаю не так часто, как тебе могло показаться…

Джим непроизвольно прыснул.

— Она в том, что такие как мы с тобой, которые сражаются со своим внутренним монстром, должны держаться вместе и поддерживать друг друга. Если я хоть ненадолго ослаблю хватку и дам ему захватить контроль, я потеряюсь. Если дашь захватить контроль волку, ты потеряешься. Мы должны поддерживать друг друга, чтобы не потерять самих себя. И не давать каким-то трусам ненавидеть человека внутри. Потому что человек снаружи, и он всё чувствует.

Джеймс вернулся в башню под утро, чувствуя, как оптимизм переполняет его изнутри. Всё это время, чтобы вздохнуть, ему не хватало именно этих слов. Чтобы пропустить в себя частичку жизни, напомнить самому себе, что он человек. Может и отличающийся от других людей, но всё же человек. И он отстоит свои права на существование в этом гнилом обществе, пока есть в нём такие люди, как Хайнц, Северянин и даже Джек. И… Мерида.


Утро нагрянуло неожиданно, разбудив Джима ослепляющим зимним солнцем, бойко пробившимся сквозь незанавешенное окно. Сонно заворочались остальные четверокурсники, не желая покидать объятия Морфея, и Джим поспешил в душ, пока они окончательно не проснулись. Едва тёплая вода лишила его остатков сна, выкинув беспомощного и дрожащего в очередной будний день. За те минуты в кабинете Северянина, когда он думал, что больше не сможет посещать занятия, он успел невероятно по ним соскучиться. Не терпелось поскорее покопаться в земле в одной из школьных теплиц, подремать на Истории Магии и поразить всех своим мастерством на Заклинаниях.

Было бы только кого поражать. В Большом зале от него воротили нос даже гриффиндорцы, отворачиваясь, когда он проходил мимо, и кривясь. Но памятуя слова своего нового неожиданного друга, Джеймс лишь мягко улыбался на каждое грубое слово в свой адрес. Нужно что-то посильнее, чтобы обидеть его в данный момент. Этой ночью Джеймс Хокинс родился заново.

Трудно было не заметить бегающую между факультетскими столами Мериду. Её огненно-рыжие волосы то и дело вспыхивали под льющим сквозь заколдованный потолок солнцем. Выглядела девочка весьма озабоченной. Она явно не могла о чём-то договориться со своими друзьями. Видя, как Мери подбежала к столу Когтеврана, Джим напрягся. Он чувствовал необъяснимую вину перед Рапунцель Корона — девушкой Райдера. Конечно, доказать свою вину или невиновность Джим не мог даже себе, но это не мешало ему стыдливо опускать взгляд при виде расстроенного личика когтевранки.

Вот только этого мгновенного взгляда хватило, чтобы понять — что-то произошло. Рапунцель при появлении Мериды подхватилась, совершенно забыв о завтраке, и кинулась к слизеринцам. Её короткие волосы смешно подскакивали на бегу. А затем Джим увидел виновника такой спешки — Флинна Райдера собственной персоной. Он сидел за своим столом, слабо улыбаясь каким-то словам Фроста. Голова старосты была перевязана, но в целом он выглядел вполне себе целым и невредимым. Приняв в объятия свою подружку, Флинн что-то быстро зашептал ей на ухо, из-за чего щёки девочки налились румянцем. Рыжий всполох уже был тут как тут, и Джеймс снова отвёл взгляд.

Пожалуй, пора было уходить с этого праздника жизни. Райдер в порядке, Северянин ведёт расследование, а занятия ждать не будут, так что… Джеймс остановился у самого выхода и порывисто обернулся. У стола Слизерина происходило что-то странное: перепалка на повышенных тонах, раскрасневшиеся лица, кто-то стучал кулаком по столу… И в центре всего этого безобразия — Мери Дунброх собственной персоной. Джим непроизвольно зашипел и сделал несколько шагов в направлении слизеринцев. Проходящая мимо пуффендуйка испуганно дёрнулась, но Хокинс даже не обратил на неё внимания.

Больше всех кричал Фрост, что было на него совсем не похоже. Он всегда казался Джеймсу спокойным и чересчур холодным для своих лет юношей. Хотя и горячность ему, конечно, тоже была свойственна, если вспомнить тот случай на вечеринке… Джим раздражённо махнул головой, спасаясь от волнительных воспоминаний волшебного танца с волшебной девчонкой.

Один из слизеринских загонщиков взревел, обвинительно тыкая пальцем в грудь Фроста, который от злости чуть ли не дрожал. Прищурив глаза, за всей ситуацией нервно наблюдал Райдер, прижимая к груди свою подружку, а их друг-пуффендуец скакал между кричащими как попрыгунчик. Что за детский сад там происходит? Джеймс сделал ещё несколько непроизвольных шагов, а потом в голове отчётливо прозвучал голос Хайнца Фуфелшмертца: «Человек снаружи, и он всё чувствует». Да, он человек, и он не будет бежать от проблем. Почему бы не побежать к ним навстречу?

Джеймс уверенным шагом направился в самую гущу событий, но тут из-за плеча Фроста вынырнула рыжая макушка Мериды, и, Джим даже не понял, как это произошло, но девчонка вдруг размахнулась и что есть мочи заехала слизеринскому бугаю прямо кулаком в нос. Со всех сторон тут же хлынули преподаватели, будто только и дожидались случая, а ученики, наоборот, разбежались в разные стороны, оставив виновников торжества разбираться со своими проблемами самим. Джим же, нисколько не сомневаясь, со всех ног бросился в эпицентр событий. Его до краёв переполнял страх, но не за себя, потому что преподаватели снова увидят его в очередной перепалке. Он до дрожи в коленках боялся, что сейчас этот Граббингстон номер один или два (они были похожи как две капли воды) потеряет голову и попробует дать сдачи Мери. Хоть рядом с ней и был Фрост, особой уверенности в нём Джим не ощущал.

— Ты скрывал это и обвинял Хокинса!

Джеймс замер за спиной пуффендуйца, с замиранием сердца наблюдая за разразившейся тирадой.

— Ты допустил ошибку, когда вырубил игрока своей же команды, но при этом тебе хватило наглости попытаться испортить жизнь невиновного!

Загонщик смотрел на неё с ненавистью. С разбитого носа по губе стекала тёмная струйка крови, но он даже не пошевелился, чтобы вытереть её. Весь преподавательский состав наблюдал за обвинительной речью. Их лица были спокойны и сосредоточены. Впереди всех с лёгкой улыбкой стоял Северянин, не мигая глядя прямо в глаза слизеринцу. Тому, кто первый дал показания против оборотня.

Мерида Дунброх закончила говорить, но её голос всё ещё эхом разносился по всему Большому залу. И он был самым прекрасным звуком всей Вселенной Джима Хокинса.