Глава 10. Нурменгард

Ссора с родителями и предательство Альбуса, кажется, отразились на Викки тяжелее, чем стоило бы; время от времени - чего раньше никогда не бывало - она впадала в хандру. Решив как-нибудь ее развлечь, Геллерт попросил Иоганна достать им пару контрамарок на премьеру, которую давал театр, где работал Гешихтен - на "Разбойников" Шиллера. Иоганн, правда, исполнял там незначительную роль, но по мнению Геллерта, спектакль от этого только выигрывал.
На премьеру они явились довольно рано: Викки боялась опоздать, она всегда ужасно опаздывала в театры. В наказание им пришлось полчаса сидеть в полупустом зале, и в конце концов Геллерт, заскучав, отправился в буфет за лимонадом, но на выходе из зала наступил на ногу невысокой девушке в строгом темном платье, с часами на цепочке, давившими на впалую грудь.
- Прошу пощения, фройляйн... - он попытался протиснуться, но весь проход загородил господин необъятной толщины, о чем-то рассуждавший с не менее дородной супругой.
Девушка между тем внимательно посмотрела на Геллерта.
- Гриндевальд, это ты? - она машинально поправила густую, но соврешненно бесцветную косу, уложенную "короной". - Не узнал меня, да? Неужели я так изменилась? Я Ильза Пфейцер.
Геллерт опешил и машинально улыбнулся.
- Надо же! А что вдруг в театр пошла? Не знал, что тебе такое может быть интересно.
Ильза фыркнула.
- В знании человеческой природы ты не преуспел. Отойдем, а то, кажется, к выходу тебе все равно не пробраться, покуда дядюшка не наговорится с тетушкой.
Геллерта обожгло волнение - так это был тот самый негодяй? Что ж, мысль о том, что мерзавец сидел в театре рядом со своим будущим убийцей, вселяла какое-то странное веселье.
Он кивнул и отошел с Ильзой в сторону.
- Так ты все же решила прислуживать нашим честным и неподкупным властям? - спросил он чуть ядовито.
- Ты наслышан об этом? - она вперила ему в лицо маленькие свинцовые глаза. - Что ж, у меня нет богатого отца, который мог бы обеспечивать мне бездеятельную жизнь. Дядюшка может расщедриться разве что на лишний билет в театр. А ты так и пропиваешь необыкновенные способности в кабаках?
- Мои способности идут в дело, поверь. А вот как работается под началом этих подлецов тебе? Хочешь, расскажу парочку историй - о том, как отобрали деньги, выделенные на больницы и построили особняки? Или как казнили парня, повесив на него свои грешки? Хотя о чем это я...Или тебя ничтожные людишки не волнуют, или ты живешь в сказочной стране, где честные чиновники трудятся день и ночь на благо народа?
Худое землистое лицо Ильзы исказила сардоническая усмешка.
- Ты можешь считать меня бездарью, но ни дрянью, ни наивным ребенком я никогда не была. Я сама могу тебе этих историй рассказать достаточно. Будь любезен подсказать другие пути для девушки, чтобы заработать на жизнь умственным трудом. Я подавала прошение о том, чтобы меня оставили учительницей в Дурмстранге. Мне было отказано в связи с возрастом.
- Что ж, раз ты все это знаешь и продолжаешь работать, видимо, карьера для тебя все же важнее всего остального. Удачи в пожирании нижестоящих и подъеме по лестнице, конечно, но не могу гарантировать твою безопасность в том случае, если народ устанет от торжества вашего класса.
- Ты все так же добр, снисходителен и все так же можешь помочь дельным советом, - кивнула Ильза, и вдруг ее лицо нервно вытянулось. На плечо Геллерта легла маленькая ручка Виктории:
- Я соскучилась. Представь меня своей знакомой.
Геллерт тут же перестал прищуриваться и широко улыбнулся.
- Моя Победа, это Ильза Пфейцер, мы вместе учились в Дурмстранге. Ильза, это - моя любовь, Виктория Уркварт.
Лицо Ильзы стало пепельно-серым, словно у нее на глазах застрелили близкого человека. Она осмотрела Викторию с головы до ног - при этом Геллерту особенно бросились в глаза вдавленный лоб и толстые губы самой Пфейцер - и неожиданно громко заговорила по-русски:
- Мы с Геллертом обсуждали "Горе от ума". Не правда ли, главный герой - пустой фразер, не способный предложить реального решения, а способный только осуждать, не вникая в обстоятельства?
Виктория кашлянула и недоуменно воззрилась на Пфейцер. Та нарочито изобразила удивление:
- Как, твоя любовь не читала "Горя от ума"? Или она просто не понимает русского языка?
- Зачем английской леди язык северных варваров? - вновь недружелюбно прищурился Геллерт.
- Английской леди? - Ильза зло хихикнула. - Я-то думала, ты найдешь кого-то умственно развитого. Но тебя, похоже, устраивают канарейки.
Он не на шутку разозлился:
- Видимо, в мое понимание ума не входит знание тысячи никому не нужных фактов и готовность вытягивать руку и угождать всем прихотям безмозглых учителей. Идем, любовь моя, спектакль скоро начнется, - повернулся он к Виктории.
- Да и мне пора, - у Ильзы на глазах блеснули слезы, но она только поджала губы. - У нас ложа. А вы, я смотрю, на галерке? Приятно провести время, Геллерт, слушая пение канарейки.
И в сопровождении толстых тетушки и дядюшки она удалилась.
- Что ты так взъелся на бедную дурнушку? - спросила Викки, когда они уселись. - Что она тебе сделала? Вид у нее довольно жалкий.
- Как была всегда ненормальной, так и осталась, - объяснил Геллерт смущенно. - Всегда только и знала, что устроить истерику на ровном месте.
- Думаю, с такой внешностью ее часто обижали, тут станешь истеричной, - вздохнула Викки. - У нас на потоке такие были. И небось, ты был главный ее обидчик? И по законам жанра, она влюбилась в тебя по уши и не забыла до сих пор.
Геллерт опешил.
- Ты сейчас серьезно? Ну, да, мы с друзьями подшучивали над тем, что ей не противно угождать учителям и зубрить... Но не более!
- А ты не понимал, ради чего она это делает? - удивилась Викки. - Мерлин, да ты людей совсем не знаешь. Ей просто хотелось занять хоть какую-то нишу. Хотелось, чтобы ее хоть за что-то ценили, раз уж нет ни красоты, ни, видимо, настоящих способностей. А самолюбие-то есть. И да, она в самом деле в тебя влюблена до сих пор.
Он тяжело вздохнул.
- Ну вот. А я думал, она из вредности стала язвить сначала мне, а потом и тебе. Ну вот зачем мне это все, скажи? Она же мой враг, она на стороне власти! Я не хочу, чтобы меня любили враги, пусть боятся и ненавидят!
- С чего ты взял, что она твой враг? - Викки вскинула брови. - Она чиновница? Но ведь кто-то из твоих друзей - тоже чиновник. Нет, прости, но ее руки... Она, кажется, очень хотела поправить тебе воротник!
И Викки хихикнула в платочек, а потом поправила воротник сама.
- Кстати, что она болтала, когда перешла на русский? Может, она тогда сказала, что сторонница власти?
- Нет, она говорила про одну пьесу, где как всегда выступила на стороне обскурантов и стариков.
- Прочтешь мне ее потом, - Викки погладила его запястье. - А пока, видишь, поднимают занавес.
Он быстро поцеловал ее, пока не вышли актеры. Играли очень хорошо, так что, когда Карл заколол Амалию, Викки даже разрыдалась, кинувшись Гелерту на шею. Он, конечно, улыбался, гладя ее - приятно, когда рядом с тобой человек, способный на такие переживания.
После занавеса актеров долго вызывали, закидывали цветами, и даже Иоганну в роли Косинского достался букетик фиалок. На выходе Геллерту снова бросилась в глаза Пфейцер, семенящая за родственниками; он поморщился и повел Викторию через другой выход.
...Вечером, когда Викки раздевалась при свете свечи, Геллерт нетерпеливо дернул ее за шнурок.
- Потерпи, - прожурчала она, со вздохом облегчения снимая корсет.
- Любовь моя, я сейчас подумал, что эти панталоны ужасно неинтересны. Так много закрывают, да еще таким мешком.
Викки грустно поморщилась:
- Ох, а знал бы ты, как жмет корсет, как натирают все эти швы! Это ужасно - носить на себе такой ворох одежды. Иногда, знаешь, мне мечтается...
Она стянула через голову рубашку и вздохнула.
- Мечтается пройтись по улице даже без рубашки и панталон, в одном только платьице, да таком... Не этом чудовище с юбкой, подметающе мостовую, а длиной вот посюда, - она провела ладонью по коленям. - Чтобы ножкам было свободно.
- Так что же мешает срезать это все? Только... еще выше!
- Выше? - Викки игриво округлила глаза. - Это до какого же места?
- Он провел пальцеем по самому верху ее бедра и подмигнул
Она с притворным возмущением приоткрыла рот.
- Но это же... Как будто бы я вообще без юбки! Геллерт, какой же ты хулиган!
- Ладно, - примирительно махнул он рукой, - юбку можно и до колена, а вот панталоны... Чем меньше, тем лучше!
Викки уткнулась лицом в его волосы и засмеялась.
- Хорошо. Завтра, пожалуй, я поколдую над каким-нибудь своим нарядом, и мы с тобой оценим, как это бы выглядело. Но сейчас, надеюсь, ты не хочешь, чтобы на мне была какая-то одежда, даже самая короткая.

***

Друзья Геллерта к тому времени с Викторией уже были знакомы - на необходимость этого ему долго намекал Иоганн, объясняя, что их компании не хватает музы-вдохновительницы. Геллерт согласился с ним, тем более, что по крайней мере к двум в их компании он точно мог не ревновать, да и остальные вряд ли бы с ним сравнились. Теперь он знал Викторию достаточно, чтобы понимать: ее не заинтересуют ни печальные карие глаза Эрлиха, ни железные мускулы Фрица, ни тем более наглая ухмылка и яркий галстук Ганса. Если же они ею увлекутся... Что ж, они достаточно ему преданы, чтобы не ставить чувство выше дела, к тому же довольно его знают, чтобы в случае чего опасаться мести.
Итак, на очередную сходку он взял Викторию.
Они собрались в заброшенном сарае на берегу Дуная. Пахло тиной, звенели комары, перекликались птицы. единственный фонарь, который они зажгли, отбрасывал на лица собравшихся странные желтоватые блики. Викки была в темном легком плаще; волосы она распустила, лишь слегка подколов на затылке, и теперь они шалью стелились по ее хрупким плечам, по синей ткани. Иоганн шагнул ей навстречу первым и поцеловал руку.
- Приветствуем вас, прекрасная валькирия.
- Я еще ее не представил, - усмехнулся Геллерт. - Моя победа, моя любовь, мой ангел - Виктория.
Она слегка улыбнулась и кивнула всем.
Георг церемонно поклонился, сохраняя непроницаемое лицо. Фриц засопел, покраснел и потупился, Ганс машинально поправил позолоченную булавку в галстуке. Эрлих некоторое время созерцал Викки, распахнув глаза, потом подошел и галантно приложился губами к ее запястью.
- Я польщен, фройляйн.
- Фрау, - поправила его она. - Я замужем, не забывайте, - и нарочито покосилась на Геллерта.
Эрлих слегка покраснел и почему-то покосился на фонарь.
С того дня Викки часто бывала на их встречах и постепенно вошла в курс их дел. Их планы ее совершенно не испугали, хотя и позволить ей участвовать в нападениях она не потребовала. Вместо этого она потихоньку однажды заштопала порванный рукав Фрица, Гансу дала пару советов относительно того, какие рубашки и галстуки ему больше подходят, посмеялась с Иоганном над байками из актерской жизни. Ее присутствию, кажется, все были рады, даже мрачный Георг оживал, улыбался и неловко проходился на тему того, что собираются они в местах, вовсе не предназначенных для такой красавицы. И только Эрлих тушевался, уходя в угол Геллерт подумал было, что Эрлих редактирует листовку, но тот, снова покраснев, пожаловался, что ему совершенно не работается. Должно быть, парень разболелся. Геллерт попросил Викки угостить его теплым морсом - в тот день она захватила для всей компании морс и булочки. К его удивлению, Эрлих отказался.
На следующий день он написал Геллерту, прося встречи наедине. Немного помялся, затем предложил текст листовки.

"ДОБРЫЕ ГРАЖДАНЕ СВОБОДНОЙ ЕВРОПЫ
МЫ начали крестовый поход против бюрократии, привилегированных бездельников, плутократов и прогнивших режимов. Отныне ни один неправедный приговор, ни одно воровство и преступление властей не останется безнаказанным. Начертите наш знак, и мы покараем ваших обидчиков. Приходите к нам, и вместе мы создадим наше СВОБОДНОЕ БУДУЩЕЕ.
РАДИ ОБЩЕГО БЛАГА!"
Ниже был нарисован знак Даров Смерти и подпись Геллерта.

Дома Геллерт показал листовку Виктории она неожиданно предложила:
- А может, я попробую распространять ее? Потренируюсь в чарах изменения внешности, наряжусь в мужской костюм...
-Кажется, тебе именно что не терпится нарядиться в мужское платье? - засмеялся юноша.
- Конечно! - Викки поболтала ножкой. - И потом, в нем удобнее.
***
Геллерт взял на себя покушение на Хофбурга. Он был самым осторожным и потому наиболее трудно досягаемым из намеченных для казни. Решено было, что нападения произойдут в течение получаса, так что Геллерт действовал первым. Ровно в час и три минуты пополудни Хофбург вышел из здания полиции, оцепленного высоким забором, чтобы проследовать в автомобиль. Спереди и сзади ехали автомобили охраны - кажется, полицейский, даром что волшебник, привык окружать себя атрибутами прогресса. Что ж, разницы нет. Геллерт, предварительно наколдовав себе усы и бороду, установил на дороге руну, которая взорвется столбом пламени, когда первая машина коснется ее края, сам же в это время прятался под чарами невидимости, не подходя близко к зданию, где бы его быстро обнаружили устройства безопасности. Вот поджарый человек с длинными усами без бороды выходит в окружении охраны, вот они рассаживаются по машинам...
Геллерт волновался как никогда, сжав Бузинную палочку так, что побелела рука.
"Их много, очень много. Сможешь ли, успеешь ли?" - тикал в голове тревожный голос, но Геллерт приказал ему молчать.
Медленно, как во сне, первый автомобиль поехал по трассе и...
Взрыв! Яркая вспышка на миг ослепила. Автомобиль загорелся, подпрыгнув в воздухе, машина Хофбурга резко затормозила, взяв в бок, и Геллерт ударил в нее заклинанием ледяного огня. Та остановилась, и из нее высыпали два охранника - водителя он, кажется, уложил. Выбежала охрана и из третьей машины. Геллерт выпустил разряд цепной молнии, затем спираль темной энергии - и вот вспышки заклятий охранников перестали ударяться в его щит. Хофбург, пригибаясь, убегал вместе с одним из уцелевших охранников. Тот попытался ударить Геллерта Авадой, но тот уже аппарировал к воротам, куда бежал Хофбург. Тот окружил себя мощным щитом, но Геллерт вызвал из земли темные лезвия, сомкнувшиеся кругом и пронзившие обоих. Геллерт подошел к побежденным - конечно, с Пауком им было не сравниться, и заблокировать это заклинание они не смогли. Но для уверенности он еще раз примерил Аваду и быстро аппарировал, краем глаза заметив, что из дверей полиции уже высыпали люди.
Аппарировал он сразу к зданию прокуратуры, где обед начинался у Пфейцера - его он решил также взять на себя, насмотревшись на него тогда, в театре. Самодовольно загораживая выход, прокурор четко давал понять, за какой скот он держит окружающих. Как понял Геллерт две минуты спустя, Пфейцер ушел на обед пораньше. Что ж, расположение ресторана, где прокурор привык обедать, Геллерт прекрасно знал. Ударил из невидимости Экспульсо, раскидав охранников возле двери и выбив саму дверь, он быстрым шагом вошел и тут же увидел тучную фигуру, проталкивающуюся между столиков к черному ходу.
- Стой, свинья! - крикнул Геллерт весело и яростно, и бросил ударным заклятием туда, куда бежал прокурор. К несчастью, тот успел отпихнуть какого-то пожилого тощего джентльмена с бородкой, стоявшего на пути так, что заклятие попало в него, впечатав с стену. Геллерта захлестнула волна ужаса и гнева.
- Ах так! - взревел он и выпустил поток чистой тьмы, в секунду догнавший Пфейцера, смявший его щит и оставивший лишь дымящуюся массу, тающую на полу. Геллерт подбежал к задетому им человеку и подхватил его, аппарировав к зданию госпиталя. Уже на ступеньках, впрочем, он обнаружил, что старик был мертв - видимо, заклинание сломало ребра, пронзившие тому сердце. Геллерт аппарировал вновь, за город, где дал себе волю, взорвав от отчаяния целую опушку. Все было не так, как он хотел, все было плохо, плохо, плохо! Никто не должен был погибнуть, кроме свиней в мундирах и их лакеев, но теперь не только правительство использует против них кровь невинных жертв, но и сам он, Геллерт, будет чувствовать, что отступил, предал в чем-то свои идеалы, пусть и неумышленно. Еще раз выкрикнув проклятия, он аппарировал к месту сбора - как бы то ни было, нужно было узнать, как прошло у остальных.
Его уже ждали. Викки первая вскочила, бросилась навстречу, за ней, раскинув руки, подлетел Иоганн, ровной поступью подошел Георг, и подтянулись остальные.
- Розенкранц ликвидирован, - отчитался Георг бодро. - Эрнст Мерк уничтожен лично мной, - он холодно усмехнулся.
- От меня тоже не ушли, - сказал Геллерт сухо.
- Но что-то пошло не так? - уточнил Иоганн - Тебя чуть не поймали?
Викки взяла Геллерта за руки.
- Расскажи, что случилось, - мягко спросила она.
- Пострадал невиновный. Эта свинья Пфейцер загородил себя каким-то, видимо, профессором, и заклинание попало в него. Проклятье! - Геллерт не выдержал и что было сил ударил кулаком по столу.
Викки отступила на шаг, продолжая машинально гладить его по плечу. Ганс скривился. Фриц втянул воздух и почесал в затылке.
- Да, не повезло старику. Жалко.
- Но... - Викки испуганно осмотрелась. - Но это же Пфейцер виноват! Если бы он не вздумал загораживать себя...
- А что он должен был, по-вашему, делать? - Иоганн нехорошо расхохотался.
Эрлих поморщился и взмахнул руками.
- Не надо смеяться. Это все прискорбно. Случайные жертвы...
- Этого не должно было быть! - сказал Геллерт со злостью, - казалось, он словно перед кем-то неведомым провинился и не мог найти оправдания, и непонятно было, что хуже - вина или поиски оправдания.
- А по-вашему, могло быть иначе? - спросил Георг ровным голосом. - УЦ меня тодже не прошло гладко. Секретарша этого судьи, спасаясь от огня, выпрыгнула из окна прямо на мостовую. Не уверен, что она жива. Но я же не впадаю в истерики.
- Но если бы Пфейцер не оказался трусом... - Викки гнула свое.
- Барышня моя! - Георг всплеснул руками. - По-вашему, всякой твари не хочется жить? И даже больше: чем сильнее человек боится попасть в ад, тем больше цепляется за свою жалкую жизнь. Не будь этого старика - был бы какой-нибудь студент, зашедший опустошить дырявые карманы, чтобы поразить профессорскую дочку. Жертвы неизбежны, но если мы будем на них оглядываться, мы не сделаем ничего. По-вашему, что было бы, к примеру, в России, если бы фройляйн Перовская, повинуясь естественным чувствам женщины, велела бомбистам помедлить, пока ребенок не пройдет мимо?
- Ты прав, - сказал Геллерт медленно, - в том, что мы не должны отступать от намеченного, - но не думай, что мы не должны впредь делать все возможное для того, чтобы никто, кроме мерзавцев, не пострадал. Все. Возможное. А теперь нам пора уходить на подготовленную квартиру. Идите, я пока побуду один, - и не дожидаясь ответа, он вышел в заднюю комнатку лачуги, хлопнув хлипкой дверью, и с размаху сел в кресло, разжег заклинанием камин и сел, не желая ни о чем думать. Внутри тянулось мерзкое серое ощущение провала, подлости, нечистоты. Дернув себя за волосы, он ударил кулаком по подлокотнику, злясь на себя и за совершенное убийство невиновного, и за неуместный стыд.
- Ты прав, - сказал Геллерт медленно, - в том, что мы не должны отступать от намеченного, - но не думай, что мы не должны впредь делать все возможное для того, чтобы никто из мерзавцев не пострадал. Все. Возможное. А теперь нам пора уходить на подготовленную квартиру. Идите, я пока побуду один, - и не дожидаясь ответа, он вышел в заднюю комнатку лачуги, хлопнув хлипкой дверью, и с размаху сел в кресло, разжег заклинанием камин и сел, не желая ни о чем думать. Внутри тянулось мерзкое серое ощущение провала, подлости, нечистоты. Дернув себя за волосы, он ударил кулаком по подлокотнику, злясь на себя и за совершенное убийство невиновного, и за неуместный стыд.
Вскоре он уловил движение - дверь отворилась, и кто-то на цыпочках вошел в комнату. Викки аккуратно приблизилась, ак к сердитому псу, присела на подлокотник кресла. Провела рукой по волосам Геллерта, поцеловала в висок.
- Я не считаю, что ты виноват, - мягко сказала она. Наверное, хуже всего, когда не хотел вреда - но причинил, да?
- Конечно, - вздохнул он. - Ведь видно же, хороший человек был. Умный. Я не хотел, но ему ведь этим не поможешь! И я знаю, что и отступить нельзя! Плохо мне...
- Знаю, - шепнула Викки. - Я тоже не думала, что так выйдет.. Мы просто все пообещаем друг другу, чтотакого больше не будет. А отступать, конечно, нельзя. Пока будут Пфейцеры, по их вине кто-то обязательно пострадает или погибнет.
- Да, и намного больше. Поэтому и надо продолжать. Чем быстрее это закончится, тем меньше людей погибнет.
Викки кивнула.
- Если бы нам не надо было уходить, можно было бы как-то помочь семье того человека. Но, может, мы потом это сможем сделать.
- Сможем. Надо попрощаться с нашей хозяйкой, редко встретишь такую добрую душу.
Он так и сделал - убедившись, что за домом не следят, навестил фрау Хенцель, пожелал доброго здравия и предложил мешочек, туго набитый золотыми, но старушка отчаянно замахала маленькими ручками. Посидев еще немного, они распрощались (она даже всплакнула, пожалев, что больше их с Викторией не увидит, на чем и расстались. Мешочек с золотом Геллерт оставил в ящике с крупами и мукой.

***
Следующее утро встретило их с Викки ворохом газет, оставленных хозяйкой для постояльцев на столике в гостиной. Первые полосы чернели рамками некрологов: по всем жертвам, в том числе по злосчастному старичку, оказавшемуся профессором медицины Паулем Фишманом. Через три дня город должны были наполнить тарунрыне процессии. Полиция меж тем высказывала первые версии.
- Думаю, акция организована иностранными шпионами, - вещал свиномордый господин, занявший место Хофбурга. Ему противоречил пресс-секретарь магического канцлера, заявивший, что покушения - дело рук коммунистов.
- В настоящее время мы планируем заняться выявлением лиц, принадлежащих к коммунистической партии, с последующим арестом и судом, - поблескивал он очками, отвечая на вопросы журналистов.
Викки читала и давилась смехом.
- Видишь, ты уже коммунист, - шепнула она Геллерту.
- Что ж, эти господа моей симпатии никогда не вызывали. Конечно, они тоже за свободу людей труда, но вот их мечты о равенстве всех и каждого... как-то глупо. Я не хочу быть равным недоумкам, а те, кто глупее и слабее, не будут иметь мотивации тянуться к идеалам и образцам. Я люблю сложность, а они воспевают простоту. Что ж, будем ждать новостей от Эрлиха... Кстати, как он тебе? Он и остальные?
- Георг - все-таки страшный человек, - она рефлекторно вздрогнула. - Кстати, ты видишь, что он с Иоганном... Ну, как вы были с Альбусом? Только у них серьезно.
- А, да, само собой, - Геллерт ухмыльнулся, - не скажу, что у меня об этом теплые воспоминания, но мне нет до этого дела, пока они делают то, на что способны. А остальные?
- Фриц - хороший парень. Только прост, как медный грош. Ганс - проходимец, да еще вороватый какой-то. Эрлих... - она задумалась. - Ты не разозлишься, если я скажу, на кого он похож?
Она покусала губы.
- На моего бывшего жениха. На Горация.
- Неужели? - удивился Геллерт. - но ведь твой Гораций бы ни за что не принял участие в таком движении, как наше, разве нет?
Она потерла лоб.
- Как сказать... Альбус ведь тоже строил, ты знаешь, грандиозные планы, и Горация они, кажется, не пугали. Поболтаться рядом с компанией бунтарей даже лестно для умного человека, - она усмехнулась. - Эрлих ведь не принимал участия в сегодняшних событиях?
- Нет... Он будет нашим шпионом, будет докладывать о том, что происходит в кругах наших врагов, в среде которых он вращается. Думаешь, им движет не идея? Тогда что же?
- Да кто знает, - Виктория пожала плечами. - Ну что ж, раз он взялся за рискованную работу, то, может быть, я ошибаюсь и он вовсе не так дорожит комфортом, как мой бывший жених. Может, им в самом деле движет идея. Только он мне показался таким милым домашним мальчиком, эрудитом, завсегдатаем библиотек... Какой не проживет и дня без кресла, маминого пирога и любимой книги.
- Отчасти так и есть, - засмеялся Геллерт, - хотя наш Эрлих всегда поддерживал наши идеи и мечтал, как и мы, о революции, правда им владели мысли о роли, как это называется...Вот он бы разработал план, а другие его выполнили.
- Наверное, это называется - быть умным человеком, - пожала плечами Викки. - Но мне больше по нраву те, кто хочет обжечь свои ладони.
- И он не учитывает, что как правило все осуществляют как раз те, кто выполняет планы, и так, как сами считают нужным. Что поделать - все имеет свою цену.
Два дня спустя начались первые аресты. В числе задержанных оказался, к большому удивлению всех, сын пресс-секретаря канцлера волшебников - двадцатилетний мальчишка, служивший где-то в прокуратуре на мелкой должности, а также же жених дочери Пауля Пфейцера. Гелерт не испытывал сочувствия к обоим: он помнил их по Дурмстарнгу - типичные "представители золотой молодежи", ленивые и никчемные. Однако же он понял, что пора покидать город. Однако перед этим следовало навестить еще одного человека.
...Он не был здесь с тех самых пор, когда после исключения вернулся из Дурмстранга. Отец даже не вышел к нему сам - приказал кучеру Петеру и двум цвергам остановить сына у ворот, ведущих в сад.
- Мне нужно в дом, Петер, - Геллерта, помнится, после наказания в Большом зале трясла лихорадка, он с трудом держался на ногах. - Поди скажи отцу...
Кучер сильно покраснел. Он был привязан к барчуку, хотя нередко оказывался наказанным за потворство его выходкам.
- Никак нельзя, герр Геллерт. Герр Гриндевальд не велел вас принимать. Велел от ворот поворот... Вот, цвергам тоже вас пускать не велел.
- Отчего же?
- Так из-за того, что выгнали вас. А он сейчас сам, считайте, еде от следствия откупился, ему сын-то проштрафифшийся -как кость в горле.
Петер, пошарив по карманам, достал какую-то бумажку.
- Вот. Столько билет стоит, чтобы до этого... пролива доехать. Я ведь помню, Сюзанна покойная говорила, бабка там у вас или кто... Может, она примет.
Так Геллерт и отправился в Англию, а деньги, конечно, выслал Петеру при первой возможности.
Теперь он шел по глухим аллеям к заросшему плющом особняку, а в голове мелькали воспоминания. Сначала смутные - страшные морды на полу вкомнате, сильная боль, испуг... Потом жизнь с гувернером, во флигеле, бледное лицо матери, короткие встречи с не. Вальс, которые, пользуясь отсутствием гувернера, пытались изображать они с Сюзанной, ее темно-зеленые глаза и голос с приятным акцентом:
- Месье такой умный, смелый, способный. Месье непременно будет канцлером!
- И рыцарем?
- Да. И женитесь на принцессе.
И отец. Топчущий все, что дорого, сведший в могилу мать, отправивший Сюзанну в логово сумасшедшего, приказывающий сечь за любые неудачи, даже просто за слабость. Отец, самодовольно развалившийся в кресле, рассуждающий о традициях, о незыблемости монархии. Жадно жрущий свиную ногу и похотливо сжимающий тонкую талию матери. После ее смерти он стал приводить в дом любовниц - даже когда сын приезжал на каникулы. "Ты - рыцарь? Ты девчонка! Игрушка мужеложников! Где твои мускулы? Что за сопли у тебя под носом?" "Память матери? Что ты можешь понимать? Кнута захотел?" "Если ты не согласен - вон из моего дома. Только сначала я тебя прикажу раздеть догола, потому что ни одна нитка здесь тебе не принадлежит..."
Геллерт поднялся по широкой темной лестнице, толкнул дверь гостиной. Отец сидел в гостиной, развалился в кресле. Малиновый халат его был расстегнут, на коленях сидела почти голая девица; другая примостилась у ног Эрвина Гриндевальда.
- Здравствуйте, папенька, - скалился Геллерт, приближаясь. - Не ожидали.
- А, сын, - Эрвин дернул усами. - Ты вовремя. Я как раз хотел сказать, что собираюсь жениться. А поскольку у меня еще могут быть дети, считай, наследства ты лишен.
- На ком же из этих прелестных особ вы собираетесь жениться? - Геллерт с интересом переводил глаза с одной девицы на другую. Блондинка, сидевшая у отца на коленях, испуганно прикрыла грудь, но брюнетка беззастенчиво рассматривал юношу.
- Впрочем, неважно. Я пришел сказать спасибо, дражайший мой отец. Если бы не вы, я бы так и не понял, насколько безмозглы так называемые дворяне, насколько туп и прогнил насквозь весь режим и как много предстоит уничтожить, прежде чем люди смогут зажить свободно. Что сначала ничтожное понятие "порядок" должно быть забыто и разрушено, и вырезаны те бездельники вроде вас, кто пытается защищать свои привилегии разврата, безделья и самодовольства.
Эрвин пьяно хохотнул.
- Так ты нигилистом сделался! Ну, славно, славно. Что ж: полицию вызвать или самому тебя повесить?
- Нет, дражайший мой. Это теперь я вешаю полицию. Или вы газет не читаете?
- Твоих рук дело? Что ж, ты как был дураком, так и остался. Признаешься при свидетелях. Ладно, - Эрвин фыркнул. - В память о твоей матери дарую тебе жизнь. Выметайся.
- И опять ты неправ, старый дурак. Это я дарую тебе жизнь, и заберу лишь то, чем ты никогда не был - мужчиной. С этими словами Геллерт достал палочку, одержимо улыбаясь.
Шлюхи с визгом отбежали к стене. Эрвин вскочил с кресла, раскинув огромные руки, и предательский страх сжал было живот, но Геллерт применил заклятие темных оков, отбросившее отца назад к креслу. Геллерт знал, что он мог при желании разрезать его этими цепями, как бумагой, но убийство не принесло бы ему радости.
- Я еще не закончил, - сказал он жестко и властно, - ты не мужчина, потому что все, на что тебя хватало - это издеваться над теми, кто слабее тебя. Теперь я сделаю тебя тем, чем ты всегда и был - позорным евнухом. Seco! - Геллерт направил палочку Эрвину между ног и через секунду услышал оглушающий вой. Подошел, пнул отца сапогом в нос, в живот, плюнул, развернулся и пошел обратно. Он не чувствовал радости, внутри все едва не тряслось, но он знал - теперь им побежден последний страх, держащийся на памяти о времени, когда он еще был беспомощен и бессилен. Теперь не оставалось ничего, что даже в мыслях ограничивало бы его мощь. Теперь его крестовый поход начинался.

***
Сначала они планировали жить на съемных квартирах, но Геллерт быстро отказался от этой идеи - у них не было разветвленной и проверенной сети агентов, которым можно было доверять, и умелая полиция нашла бы их в два счета. Поэтому он загодя велел всем собрать необходимые вещи в рюкзаки с помощью заклятия расширения и рано утром вся компания (кроме Эрлиха, с которым были подробно обговорены все координаты и запасные каналы связи) аппарировала вслед за Геллертом в Альпы. Переход длился несколько дней, и ребята начали томиться нетерпением - он хотел устроить им (и в особенности Виктории) сюрприз. Сюрприз же заключался вот в чем: во время тайных отлучек он приметил в горах южной Германии удивительное место - горное плато, на котором лежали руины древнего замка.
Туда и лежал теперь их путь. Аппарируя с горы на гору, путешественники устали, и перед последним прыжком Геллерт приказал ложиться спать. На рассвете, после легкого завтрака, они аппарировали в последний раз. Утес, на котором они оказались, открывал вид на то самое плато с руинами.
Геллерт вышел вперед и начертил волшебный круг.
Он развернулся и крикнул, набрав в легкие воздуха:
- Вы присутствуете при создании величайшей крепости в мире! Теперь же отойдите и не говорите мне ничего, пока я не закончу!
Он погрузился в транс, сливаясь всем существом с землей, обращаясь на древнем языке к самим камням и скалам, к Духу Земли. Сила забурлила вокруг него, приведенная в движение его мощью и мощью Бузинной палочки. Землетрясение сотрясло горную цепь, и эхо отразило испуганный крик Виктории. Геллерт продолжал закручивать силу спиралями, сдвигая пласт за пластом все более и более глубокие слои реальности. Наконец, камни ожили. Подобно титанам, строящим горы и реки, он создавал из камней и руин величественный замок, цитадель невиданных размеров. Стены вставали одна за другой, куски скал откалывались и обтесывались, становясь воротами, башнями, сводами. Он не чувствовал усталости, напряжения - он был самой этой грозной и великой силой, стихией. Кто сказал, что стихия лишь разрушает, но не создает? Его пальцы теперь были скалами, которыми он лепил крепость, как ребенок - замок из песка. Он не замечал ни времени, ничего вокруг - он видел только замок, со всех сторон, со всех планов - изнутри, снаружи, сверху, сбоку - одновременно. Наконец, он понял, что каждый камень, каждый блок стоит идеально, и всю невероятную мощь, бурлящую вокруг, он закрутил и впитал в стены замка, защищая их от любых пушек, пороха, динамита и чар. Они могли аппарировать на узкий пятачок выступа перед воротами, и только званые гости прошли бы беспрепятственно мимо сторожевых башен, нависающих над головами входящих.
...Когда все закончилось, он едва понял, что держится на ногах, но все же нашел силы усилить голос Сонорусом и прокричать друзьям, завороженно наблюдавшим за процессом:
- Вы были свидетелями! Я нарекаю эту крепость Нурменгардом, и эта твердыня станет однажды столицей мира! Теперь же я с гордостью вверяю ее моей любимой супруге и приглашаю в гости моих любимых друзей!
- Клянусь быть достойной хозяйкой Нурменгарда! - задорно и восторженно ответила Викки, и Геллерт, пошатываясь, зашагал к ним, и буквально в ярде от Виктории его ноги подкосились. Та поймала его и заключила в объятия - а потом все утонуло в аплодисментах и поцелуях горячих сладких губ.