Глава 2. Апрель 1901г

Часть 1. Размолвка.

Работа над способами использования крови дракона кипела. Прежде всего Альбус проверил химический состав крови и её магические свойства. Проверил её реакцию при взаимодействии с химическими веществами, затем – с самыми известными и простыми из зелий, а также с человеческой кровью. Купил для опытов пару мышей и кролика (феникс Фоукс некоторое время выражал протест против подобного соседства, отказываясь гулять и неласково обращаясь с хозяином, но после привык).

В первую очередь подтвердились обеззараживающие и исцеляющие свойства драконьей крови. В смешении с сахаром и кофе результат был потрясающий, а вот с бадьяном – менее заметный, как ни странно.

После опытов Альбус пару раз заметил, что пробирки практически не нуждаются в промывке. Он специально капнул ею на жирное пятно на кухонном столе, еще не отертое девочками: Альбус посадил его совсем недавно. Через минуту пятна уже не было.

«Чистящее средство», - как раз делал Альбус пометку в блокноте, когда в дверь постучали. Он открыл – на пороге стоял бледный, трясущийся Финеас.

Новая жизнь, полная лишений ,заставила его красоту немного поблекнуть: кожа погрубела, губы обветрели, под глазами появились круги. К тому же, стремясь выглядеть более мужественным, Финеас отпустил усы, жиденькие, неожиданно темные и совсем ему не шедшие. Он, кажется, и сам заметил, что подурнел, и необъяснимо для Альбуса переживал из-за этого.

Но сейчас явно случилось что-то серьезное. Финеас, едва переводя дух, прислонился к стене и стал разматывать шарф – руки у него тряслись. Альбус не стал гадать молча.

- Что-то с Клеменси?

- С ней… - тяжело вздохнул Финеас. Его блуждающие глаза остановились на пробирках, равнодушно обежали мышей, выбравшихся из клетки и угощавшихся сыром. – Хотя… Не заню ,может, за нее и нет нужды волноваться.

- Что. Случилось? – раздельно повторил Альбус: тон друга ему безотчетно не понравился.

- Думаю, она ушла к вашему брату, - бесцветно обронил Брокльхерст.

Альбус прочистил горло. И еще раз прочистил. Поморгал. Дернул себя за нос. Посмотрел на Финеаса, чтобы проверить, не двоится ли тот. «Надо записать в блокнот про галлюциногенные свойства. Это все драконья кровь, не иначе».

Финеас тяжело вздохнул:

- Я сегодня утром застал ее за написанием письма вашему брату. К письму был приложен теплый шарф. До того я думал, что шарф вяжут мне. До того я неоднократно высказывал свое мнение о её отношениях с вашим братом. Согласитесь, замужней женщине неприлично столько переписываться и даже в одиночку являться к шестнадцатилетнему юноше!

- Но это же... полный абсурд! - Альбус наконец нашел слово, точнее всего описывавшее его восприятие ситуации. Помолчав, добавил. - Допустим, она ему писала: насколько я знаю Клеменси, она всегда пытается помочь кому-то, кому трудно. Шарф - несомненно, из той же области. И потом, он же младше ее на три года! Да и вообще нелепо - не с чего ей смотреть на Аба как на мужчину. Она что, так вам и сказала, что уходит к нему?

- Нет, - Финеас развел руками. - Честно говоря, она не смогла мне сказать ничего вразумительного. Бормотала про какой-то мостик между вами, который надо сохранять... Но почему непременно с её помощью? Признаюсь, я вспылил... - он покраснел. - После этого она и ушла, ничего больше не говоря. Я поступил неподобающе для джентльмена и понимаю, что не могу в этом оправдаться.

- "Вспылил" - это как именно понимать? - уточнил Альбус. - Вы ее ударили?

Финеас покраснел гуще, чем прежде, и отвел глаза.

- Я швырнул в нее пресс-папье.

Альбусу на секунду захотелось засмеяться, но он поборол недостойное желание, жестом пригласил Финеаса сесть, сам сел напротив и доверительным тоном сказал:

- Сэр, боюсь, вы слишком сомневаетесь в себе, чтобы доверять вашей жене. Я знаю ее, и знаю, что она действительно озабочена тем, чтобы мы с моим братом поддерживали хоть какую-то связь. Я не знаю, как вы умудрились не разглядеть в ней стремления помогать людям примиряться, но, если вам не это в ней нравится... Словом, я могу вам напомнить другой пример столь же беспочвенной ревности - и, кажется, в том случае человек носил такую же фамилию, как и теперешний.

- Беспочвенной? - горько усмехнулся Финеас. - Не скажите. Если бы вы когда-нибудь были на моем месте - может, тогда сейчас вам не было бы весело.

Он потер подбородок сцепленными в замок тонкими пальцами.

- Я прекрасно понимаю ,что я слаб, беспомощен и женоподобен. Думаете, с этим легко жить? Я всегда понимал, что могу привлечь внимание скорее кого-то вроде Гектора Кэрроу или Дециуса Малфоя, чем девушки - это при том, что содомиты мне глубоко омерзительны.

Его горло дернулось.

- Однако Клеменси вышла замуж именно за вас, - возразил Альбус посуровевшим тоном, - а поэтому, не хватит ли прибедняться? Вы прекрасно знаете свои лучшие стороны, за которые вас и полюбили - не хуже меня. Вот и используйте их, будьте внимательным и чутким, как раньше, и не пытайтесь быть тем, кем не являетесь. Если бы ей нравились сильные и спортивные джентльмены - Клеменси выбрала бы кого-нибудь из квиддичных игроков, так что можете перестать трепать себе и ей нервы, а заодно и мне!

- Но я устал, поймите вы! - Финеас ударил ладонями по коленям. - Я устал от нищеты, от этой изнурительной, рутинной работы. Я уже почти год не знаю, что с моими младшими братьями, с моей сестрой. И больше ничего о них не узнаю, разве что случайно. Думаете, мне легко их потерять? Я принес ей жертву, а она приняла это, как нечто само собой разумеющееся! Да еще не понимает, чем я недоволен теперь.

- С этого бы и начинали, а не с этих глупостей про Аберфорта, - примиряюще сказал Альбус. - Вы высказали это мне, хотя я не ваша жена, так почему вы молчали и не говорили ей? Может, вы написали эти тезисы на пресс-папье и кинули ей, чтобы она их прочла?

- Нет. Я просто кинул пресс-папье. У меня бывают приступы ярости - это, видимо, фамильное. Но и к вам я пришел не жаловаться на жизнь. Вы не могли бы как-то связаться с братом и узнать, что моя жена не у него?

- Трудность в том, что он-то как раз не говорит со мной ни слова, - Альбус заговорил свободнее, почувствовав облегчение - ему совсем не по нраву было заниматься успокаиванием подозрений Финеаса. - Но я бы для начала проверил, не у Айлы... То есть, не у миссис Принц ли Клеменси. Даю девять из десяти, что она там.

- Но ведь... - Финеас удивленно посмотрел по сторонам и негромко рассмеялся. - А хотя есть ли у меня выбор? Теперь-то ваш брат, если что, тем более не пустит на порог ни вас, ни меня. Тогда... Свяжитесь с Айлой через камин, хорошо? А то она все-таки тоже отчасти Блэк. Мало ли, на что она способна в гневе.

Альбус не выдержал и засмеялся.

- Хорошо, раз вы так просите. Но не думайте, что я и впредь буду спасать вас от Айлы!

По камину ему ответил Лэм, выглядевший подавленным:

- Да, Клеменси у нас. Пришла утром вся заплаканная. Сидят вдвоем. Айла ужасно сердита, даже что-то бросала об пол. Звал их обедать – она сказала, чтобы я ел один, и мне показалось, будто она меня сейчас ударит, - Лэм вздохнул.- Альбус, может, я пока у тебя побуду? А то им, наверное, надо поговорить посвободнее, а я мешаю. С опытами помогу.

Спустя десять минут Лэм уже стоял посреди гостиной, с кусками вчерашнего сырного пирога в одной руке и банкой с орешками в меду – в другой. Финеас попытался расспросить его о жене, но Лэмми смог сказать немногое: Айла почти сразу закрылась с ней, а он постеснялся подслушать.

- Еще бы не постеснялись, - съязвил Финеас, снова с опаской посмотрев на мышей, свободно бегавших по столу. Лэм посадил мышей к себе на плечи, полюбовался разъевшимся кроликом и погладил его, пощекотал горлышку Фоуксу и взялся за пробирки.

- Я проверил состав крови дракона, - стал объяснять ему Альбус. – И, как ты знаешь, не нашел там излишков фосфора. Получается, свечение дает не кровь сама по себе, а какая-то реакция, в которую она вступает.

- При этом кот и вылечился, и стал светиться, - заметил Лэм. – Значит, возможно, свечение – один из эффектов соединения. Ты не проверял, светятся ли животные, которых ты лечил?

- Э-э -… - замялся Альбус. Исцеляющие свойства он проверил вообще-то не на животных, а на себе: кролик так на него посмотрел, что юноша не смог его поранить, а мышей он просто побоялся убить. И как назло, он не сообразил зафиксировать, светились ли примазанные составом раны. Впрочем, опыт можно повторить.

Финеас некоторое время слушал их, жуя кусок пирога, потом сбегал вниз за газетами, нашел себе в квартире уголок, где меньше пахло травами, зельями, пылью и плесенью, и сел читать. Альбус и Лэм взялись за пробирки и о друге вспомнили лишь около пяти вечера. И как ни сопротивлялся Финеас тому, чтобы прийти к вечернему чаю, не предупредив хозяйку, все же Альбус спустился в лавку за пирожками, вслед за чем компания через камин переместилась прямо в квартирку, которую снимала молодая чета Принц.

Когда Айла, расставлявшая на столе чашки, обернулась и приветливо улыбнулась им, Альбус понадеялся, что она больше не сердится. Не тут-то было: едва она увидела Финеаса, как приняла мрачный и презрительный вид.

- Лэмми, Альбус, вы как раз к чаю… Здравствуйте, дорогой брат.

- Простите, кузина, - Финеас замялся, опустив глаза, - Клеменси…

- Она недавно заснула, - сухо сообщила Айла – У нее расстроены нервы. Вообще, думаю, ей лучше несколько дней погостить у нас. Лэм, ты ведь не против?

- Конечно, нет, - беззаботно согласился Лэмми. Финеас злобно на него посмотрел. Айла принюхалась к пирожкам, которые принес Альбус, и выразительно помотала головой.

- Но я выбирал! – возмутился Альбус.

- Прости, но на нижней корке плесень, - вздохнула Айла, перевернув один пирожок. – Не переживай, Викки принесла угощение.

- Викки? Она здесь? – Альбус приоткрыл рот.

Лэм приподнял голову, Финеас покраснел до невозможности. Викки они видели по-прежнему редко: её роман с Шафиком был в самом разгаре. Они играли с гостями в квиддич у него в поместье, причем Викки исполняла роль ловца, ездили на охоту, устраивали вечера с танцами и картами. Оскар Фенвик при этом не думал подавать на развод или увольняться с работы.

- Так Викки здесь? Давно?

Айла слегка кивнула:

- С трех часов. Она принесла шоколадный торт с черносливом, сейчас полакомитесь.

Викки выпорхнула к ним, цветущая, нарядная, как бабочка, и такая же беззаботная. Она перецеловала всех за столом, включая Айлу, с которой вообще-то сидела уже пару часов, уничтожила Тергео пирожки, водрузила на середину стола торт и призвала с кухни блюдо с нарезанным ананасом.

- О, как же мы давно не собирались вместе! Жаль, что Клеменси не может выйти к нам. Не поверите, Финеас: у нее поднялась температура! Не думала я, что вы окажетесь домашним тираном. Кстати, вашу сестру недавно обручили с кем-то из Берков. Могу поздравить вас будущим родством с содержателем лавки темных артефактов. А Розалин Лонгботтом вздумала поддержать отца – своего, ну и мой тоже в этом участвует. У них какой-то проект для падших женщин, маггловок и волшебниц – словом, всех… По трудоустройству и поиску нянь для детей, кажется.

- В этом не худо бы поучаствовать и нам с тобой, - тихо заметила Айла. – Ты ведь хотела помогать женщинам? Вот тебе реальное дело. Клеменси тоже можно привлечь: трудоустройства мало, бедняжкам нужно для начала… словом, поправить здоровье, а Клеменси скоро выучится – и это будет именно то, что нужно.

Викки рассердилась.

- Наша задача не в этом, Айли, а в том, чтобы понятия падшей женщины, как такового, не было! Мужчину, познавшего плотскую любовь вне брака, падшим почему-то не считают!

- Потому что мужчины не несут за свой проступок наказания в виде внебрачного ребенка, - тихо заметил Финеас. Лэмми воззрился на него:

- Но ведь дети не могут быть наказанием. Дети – благословение.

- Смотря какие, - вздохнул Финеас. – Дети в законном браке - безусловно, благословение, но когда они родились незаконно…

- Какая же это мерзость, - выплюнул Альбус. – Ребенок, прежде чем зародиться, оказывается, должен у кого-то позволения попросить!

- Не ребенок, - терпеливо поправил Брокльхерст. – А его родители. Родители должны вступить в законный брак.

- Кому должны? – начал Альбус кипятиться. Финеас поджал губы, явно колеблясь. Лэм вздохнул:

- Они должны любить друг друга и ребенка. Вот и все. А затея хорошая, Айли, и Клем надо привлечь.

Викки состроила гримаску.

- Хорошо, но не раньше, чем я съезжу в Вену и отдохну от всего этого светского безумия. Хочу побывать на новом представлении. Дают «Травиату». Мне нужна спутница, иначе Шафик увяжется, а я от него страшно устала. Думаю, Клеменси просто необходимо развеяться!

- Так ты и в Шафика не влюблена? – Альбус от удивления поставил блюдечко с тортом.

- Конечно нет, - равнодушно пожала плечами Викки. – Я хотела унизить Эллу Слагхорн, а заодно и ее мужа. Кажется, мне это удалось: они с зимы нигде не показываются. О них судачат во всех салонах. Я рада.

Айла горько посмотрела на нее, но ничего не сказала.

Часть 2. Победа

Геллерт устало бродил по улицам Вены, греясь под апрельским солнцем - поистине, в каждой погоде есть своя, присущая только ей, прелесть - свои краски, свои неповторимые запахи. Апрель пах свежестью, обновлением и счастьем - другого слова подобрать не удавалось - да и зачем?
Последние месяцы складывались крайне хлопотно - не успел он вернуться из Болгарии с бесценным трофеем, как по своим, бандитским каналам передали - полицейская облава. Он решил воспользоваться шансом и на имеющиеся деньги купил билет до Англии. Несколько дней ушло на то, чтобы не привлекая внимания, разузнать, где живет Виктория Фенвик (что за нелепость!) - и тут его подстерегала неудача - оказывается, его мечта уехала в Испанию. Сначала разозлившись, он неожиданно для себя улыбнулся - раз ему не дается найти ее так просто, стало быть, их встреча будет чем-то необыкновенным. Она, как Дульсинея Дон Кихота, вдохновляет его приключение - и развязка этого романа должна быть невероятной!
Дальнейший маршрут новоявленного Дон Кихота привел его в пустыни Африки, где он, оказавшись к тому времени на мели, принял деятельное участие в борьбе различных племен и кланов африканских народностей - разумеется, платили ему французские месье и английские джентльмены, не любящие лишний раз пачкать руки. К началу апреля он накопил достаточно денег, чтобы вернуться в Австрию и какое-то время не заботиться о хлебе насущном - и уезжал из Черного Континента, еще сильнее уверившись в превосходстве европейцев над неграми - их он счел образцом дикости и необучаемости, и, когда пароход его причалил в Венеции (он хотел посмотреть легендарный город на обратном пути), его охватил такой прилив радости, словно он вернулся из самого ада - в рай, где он дома.
Неделю он приходил в себя, первые два дня не выходя из дома и лишь постепенно возвращаясь к привычным долгим прогулкам по улицам города. Наконец, он был вновь полон сил - и уже обдумывал планы нового визита в Туманный Альбион - специально не торопясь и стараясь прочувствовать предвкушение того самого момента встречи - представляя различные варианты того, как могла его встретить Виктория, разыгрывая в воображении сцены того, что бы он стал отвечать, волнуясь и воодушевляясь, переходя от восторга и оптимизма к отчаянию и меланхолии.

...Жизнь, как всегда, оказалась куда более внезапной, чем любые фантазии и планы.
Геллерт сидел на скамейке у входа в театр, глазея на посетителей и пытаясь угадать, кто из них что себя представляет - параллельно воображая уже совсем невероятные фразы и обороты, как вдруг его внимание привлекли две девушки, вышедшие из дверей театра.
Ради одной из них, кажется, природа сильно поскупилась на краски: она напоминала платяную моль. Бесцветное создание в сереньком платье, Геллерт даже не заметил бы ее, если бы не её спутница. В красавице в бархатном пурпурном платье, с лорнетом, с высоко зачесанными медовыми волосами он без труда узнал - Викторию.
Он вскочил быстрее, чем успел что-либо подумать - в груди сжало так, как не сжимало в ожидании самых опасных схваток. Геллерт ощутил, как пульсирует вена в мозгу - как раскаленный жар разогревает кожу, а жидкий лед течет по венам. Он сделал несколько шагов вперед, но красавица с подругой уже двинулись. Геллерт шел за ними, лихорадочно соображая - если это и впрямь она - что же она может делать здесь, в Вене? Если он обознался, это будет истинно жестокая шутка высших сил - но ведь не подойти он не может! Геллерт прикидывал, стоит ли ему принимать во внимание бледную подругу, когда проблема решилась сама собой - девушки, коротко обнявшись, расстались - бледная отошла за угол, и, видимо, аппарировала (за поворотом был тупик) - а значит, это точно она - второй такой волшебницы на свете быть не может! Виктория же шла вперед по улице, очевидно, желая осмотреть магазины. Он, не раздумывая, и чувствуя, как руки леденеют все сильнее, следовал за ней. Незнакомка пошла быстрее, и свернула за угол.
Не помня себя, он побежал за девушкой со всех ног. Он свернул за угол, и подбегая, крикнул во все легкие:
- Виктория!
Девушка обернулась, с удивлением подняв бровь. Как же прекрасна была эта бровь - изогнутая... Как прекрасна она вся - еще прекраснее, чем он ее помнил, прекраснее, чем на той колдографии. Геллерт почувствовал, что важность момента не позволяет иного - он опустился на одно колено, склонив голову и протянув к ней руки.
- Виктория! - повторил он медленно и торжественно.
Она некоторое время приглядывалась к нему, потом ступила вперед.
- Геллерт, - улыбнулась она тихо. - Я вас узнала. Это, конечно, вы.
- Неужели? - он задохнулся, не веря такому счастью, до последнего будучи уверенным, что она будет долго его вспоминать.
- Я должен просить у вас прощения! - торопливо начал он. - Я оскорбил вас, и меня оправдывает лишь то, что я был слишком смущен и очарован для вежливости!
Она лукаво улыбнулась.
- Я вас прощаю. Встаньте, сэр.
Он встал, и несколько секунд просто дышал, чувствуя апрельский воздух и легкое головокружение. Наконец, он выдохнул, улыбаясь безумству и дерзости собственных слов:
- Десять лет я ждал этого момента. Представляете?
Геллерт медленно, слегка дрожа руками, вытянул их вперед, словно прося Викторию протянуть ему ладонь. И она, глядя ему прямо в глаза, действительно протянула руку, коснулась тонкими пальцами его запястья.
Он во все глаза рассматривал ее ладонь, стараясь прикасаться как можно невесомее - погладил пальчики, восхитившись их белизной и нежностью, и почтительно вернул руку ее хозяйке.
- Вы оказали мне честь, даже сами не зная, насколько огромную, - продолжил он, - я теперь стою на краю света, и чувствую, что должен умереть. Идемте же со мной, прошу вас!
- Я пойду, - она кивнула. - Но только я собираюсь жить. Хотите жить?
- Еще больше, чем умирать! Впрочем, умирать за вас - единственная достойная альтернатива жизни!
- Так идемте. Куда вы собирались вести меня?
- Понятия не имею, - тряхнул он кудрями, - обычно ноги мои знают лучше меня, куда следует выйти, - доверитесь ли вы таким проводникам?
- Целиком и полностью, - её голос зазвенел детским задором. - Довольно уже разговоров, я хочу в путь!
И они пошли, не думая, куда идут, и он сбивчиво говорил ей обо всем - о своей жизни, о своих мечтах, о том, как был изгнан из Дурмстранга и как этим гордился, даже о том, как одиноко сражается с выродками, мучающими честных граждан - и о том, как он верит в свою судьбу - судьбу сломать все то, что нависает теперь над ними, как прогнившая насквозь крыша трухлявого дома.

Говоря с ней, он сам не понимал, почему это дается так легко. Он не чувствовал ног, холод и жар внутри то и дело менялись местами, он поминутно оглядывался на свою спутницу, любовался ее чертами, платьем, боролся с мучительным желанием прикоснуться к ее руке, обнять, впиться в эти сочные, красные, полные жизни губы - и запрещал себе, до сих пор не в силах поверить, что не спит, что безумная мечта не привиделась ему во сне - что она слушает его с таким восхитительным вниманием, так улыбается - она же замужем, замужем!

...Они вновь вышли на площадь, и он умолк - просто не знал, о чем еще рассказать - да и забыл говорить, уже открыто, не тайком любуясь ей.
Некоторое время они шли молча, потом Виктория, отбросив короткую пунцовую вуаль, усмехнулась:
- Все-таки то, что случилось сегодня, нельзя назвать обычным делом. Почему вы пошли именно за мной? Почему вы помните меня?
- Да потому что вы - ангел! - вскрикнул он сердито, действительно немного разозлившись тому, как она спрашивает об очевидных вещах, которые не заметить нельзя.
- Да разве ангелы такие? – она грустно покачала головой.
- Вы - ангел, и я полюбил вас всем сердцем за эти полтора часа, - продолжил он тихо, не смея поднять взгляд. - Я знаю, вы наверное мне не верите, но я считаю, что так можно! Можно влюбиться, если чувствуешь, что нашел именно то, что искал всю жизнь - можно влюбиться и сказать об этом разом, потому что настоящее чувство либо есть, либо его нет. Нельзя "немного влюбиться", или "сильно полюбить" - продолжал он, говоря все быстрее и горячее, - можно или любить, или не любить, и этого не изменишь. Я разрушу ради вас этот мир, я подарю вам новый, - я знаю теперь, ради кого я ненавидел и любил.
Он замолк, не зная, что сказать дальше, и понял, что жизнь его висит на волоске, судьба решается в одну минуту.
- Вот, - развел Геллерт руками, - вот я и выдал все карты. Можете теперь рубить мне голову, я беззащитен.
Он закрыл глаза и улыбнулся.
- Ну же, решайте мою судьбу! Дайте мне счастье, которого мне не объять целиком, или обреките на вечное одиночество - я все равно брошу вызов всему миру и посвящу мой бой вам.
Вместо ответа она вдруг аккуратно и нежно поцеловала его в губы.
От неожиданности он чуть не упал - подобного с ним не было никогда - ни с Ксенией, которая даже в поцелуе словно соперничала, едва не кусая, извиваясь в его руках, ни с продажными девками - те просто не вызывали никаких чувств.
Виктория была не такой - он чувствовал и легкость, и приятную тяжесть, и потрясающую мягкость, и волнующую упругость - и главное, мягкость и сладость губ, о которых он столько раз думал - и все же реальность оказалась волшебнее мечты. Чтобы не утратить равновесия, он закружился вокруг своей оси, придерживая девушку - и поцелуй продолжился, словно оба они не могли и на секунду расстаться, словно это бы значило в один миг потерять все сокровища мира. Он почувствовал, как она приподняла ножку - и его рука сама скользнула ниже - Виктория рассмеялась и дала ему очень легкую пощечину:
- Так-то теперь обращаются с ангелами?
Он неожиданно смутился, боясь, не разрушил ли волшебство плотскостью желаний - но она, кажется, не злилась, а смотрела с таким видом, что ему хотелось сию секунду взлететь к самим облакам - в эту минуту, он был уверен, облака были вкусны и нежны, как сладкие сливки, - что он и сказал, не подумав даже, как нелепо это звучит.

Виктория улыбалась.
- Вы знаете, у каждого, думаю, настает момент, когда он понимает, для чего жил. У меня он настал сейчас.
Геллерт с трудом удержался, чтобы не пуститься в пляс. Осторожно, как хрупкий фарфор, он обнял ее за плечи и горячо, лихорадочно прошептал:
- Я клянусь здесь и теперь, что во имя тебя, моя единственная Любовь, я обязуюсь свергнуть все тирании, низложить всех идолов и не знать покоя, пока новый мир, свободный для творчества, созидания и общего блага, не будет заложен и построен. Будь я проклят и лишен всего, что имею, и прежде всего - твой милости и любви, если я в чем-то отступлю, сдамся или нарушу свои клятвы!
Он вновь опустился на одно колено. Старая эта, средневековая торжественность фраз и жестов ничуть не смущала его - напротив, Геллерт всегда отдавал предпочтение именно ей, предпочитая считать современные сдержанные манеры чересчур тусклыми и робкими, боящимися настоящих клятв - ведь клятвы даются для того, чтобы их исполнить - или умереть, а сегодняшние люди слишком ценят себя и свой покой. Пусть другие смеются над мнимой нелепостью клятв - смеялись и над теми, кто созидал империи - и где теперь те насмешники?
- Я принимаю вашу клятву, сэр, - Виктория коснулась его плеча. - И сама обязуюсь не отступать, быть с вами рядом в любую минуту вашей жизни, на троне и в темнице, в пиру или на поле боя.
Они скрепили клятву прикосновением ее волшебной палочки к его плечу - затем поцелуем, - и некоторое время шли молча. Наконец, дал о себе знать голод, и Геллерт нащупал кошелек - на отличный ужин в ресторане им хватало.
- Что ж, моя Победа!* - сказал Геллерт торжественно, - я думаю, ты не будешь против нанести визит венским ресторанам? Я чувствую себя так, словно не ел три недели!
- Надеюсь, я для вас не в том же смысле победа, что для других, - рассмеялась она. – Хотя, конечно, совсем не в том. Да, идемте.
Обед и правда был превосходен, но объедаться они не стали - обоим хотелось сохранить подвижность, ведь вечер обещал быть насыщенным. Неспешно прохаживаясь и обсуждая характерных типажей, проходящих мимо, Геллерт и Виктория не заметили, как зажгли фонари, а солнце уже почти склонилось к закату.
Они стояли посреди площади, и Геллерт любовался заходящим солнцем. Люди шли все так же деловито, и в нем нарастало нестерпимое желание сделать что-то, что соответствовало бы тому ощущению счастья, что распирало его изнутри.
Он нежно взял Викторию за руки, повернулся к ней и прошептал:
- Простите мою дерзость! - вслед за чем развернулся к толпе и что было сил прокричал, подняв ее руку в воздух, над головой, словно знамя:
- Я ЛЮБЛЮ ЕЕ!!!
Горожане испуганно оглянулись, огибая странную пару, послышалось гудение и взволнованный шепот.
Глаза Виктории дерзко заблестели, она порывисто оглянулась и, раскрасневшись, тоже прокричала:
- Я ЛЮБЛЮ ЕГО!!!
Обнявшись что было сил, они закружились в поцелуе, глубоком, не обращая внимания на негодующие выкрики толпы.
Когда, не меньше чем через минуту, влюбленные оторвались друг от друга, то Геллерт увидел спешащего к ним полицейского. Показав на него Виктории, он шепнул:
- За нами погоня!
И они, не расцепляя рук, побежали, - и, едва скрывшись за ближайшим зданием, Геллерт крутанулся вокруг своей оси - и аппарировал с Викторией за город. Побродив еще с четверть часа, они аппарировали к гостинице - Виктория поднялась сказать подруге, чтобы та ее не ждала, и через десять минут вернулась к нему. Еще через пять минут они уже переступили порог его комнаты в мансарде чистенького дома, где Геллерт квартировал.

***
...Следующие пять дней они не покидали его комнат - все нужное приносила хозяйка - милая и деликатная старушка, - и они не следили за временем, наслаждаясь друг другом. Лишь один раз Виктория послала сову - предупредить подругу, где ее в случае чего можно будет найти.
Оба не имели понятия, какой теперь день - когда лежали утром на мягкой кровати - абсолютно голые, и вели разговоры - попеременно об идеальном общественном устройстве - и о вещах куда более простых и несравненно более приятных.
Между тем, к хозяйке, кажется ,кто-то пришел. Они не обратили внимания: должно быть, такая же вдовушка-соседка зашла почесать язычки. Опомнились, только когда в их комнату громко постучали.
Геллерт живо накинул на Викторию одеяло, сам прикрылся простынкой.
- Войдите!
На пороге возникли две женские фигуры: полная – хозяйки, ахнувшей и тут же отвернувшейся, и хрупкая, миниатюрная. Подруга Виктории неловко шагнула в комнату и удивленно уставилась на Геллерта – впрочем, миг спустя тоже отвернулась.
- Прошу прощения, - робко проговорила она. – Я просто пришла спросить у Виктории, не нужно ли ей что-нибудь.
- Мне… - мечтательно протянула Викки. – Мне нужно, чтобы время остановилось! А так ничего, спасибо.
- И еще я уезжаю послезавтра. Мне написал Финеас. Ты...не будешь скучать?
- Скучать не позволю! - отчеканил Геллерт и рассмеялся, запрокинув голову.
- Да, мы не представлены, - спохватился он, - Геллерт Гриндевальд, к вашим услугам, - он, насколько мог, выпрямился в кровати, вскинув правую руку.
Подруга Виктории, - краснея и кося глазами, все же обернулась и тоже протянула руку.
- Клеменси Брокльхерст.
Геллерт мог бы поклясться, что на невзрачном длинноносом личике промелькнуло странное выражение: будто бы она уже слышала его фамилию, видела его лицо и теперь чего-то испугалась. Но где она могла бы видеть его или о нем слышать, он не знал; сам он её, кажется, никогда не видел раньше.
На этом Клеменси Брокльхерст с ними распрощалась, и Геллерт с Викторией вернулись к тому, на чем закончили - кажется, это было что-то французское, или, так или иначе, связанное с Францией - достоверно мы того не знаем.

—-----------
* - "Победа"- игра слов: Геллерт сократил имя Victoria до Victory.