Глава 4

Я с комфортом разместился на первом сиденье рядом с Сириусом. Крёстный улыбнулся:
- Куда едем? – Автомобиль сорвался с места.
- В Лондон. – Я откинулся в кресле и принялся изучать в окошко изумлённые лица соседей.
Солнце чуть-чуть склонилось, как бы напоминая, что осень не любит шутить со временем. Ровная дорога стелилась серой лентой, загадочно серебрящейся в сгущающемся мареве прохладного воздуха. Я молча разглядывал крёстного. Да, я знал, что Азкабан сильно изменил его, но чтобы настолько. Изображение тощего мрачного беглеца, что практически разучился улыбаться, никак не хотело покидать меня. Я помнил тени под его глазами и безжизненный взгляд в прошлом мире. Не пустой, а именно безжизненный. Даже не знаю, что из этого страшнее. Помню его полубезумный лающий смех. Он очень похож на мой. Теперь передо мной сидел обычный молодой мужчина. Азкабан успел оставить свой отпечаток, но всё же не такой сильный. В глазах крёстного плескалась жизнь. Я почти физически чувствовал его желание кричать от радости. Да, свобода идёт Сириусу. Я даже ощутил нечто похожее на гордость, что смог спасти его.
- Ты не боишься вот так ехать с неизвестным тебе человеком? – крёстный первый нарушил тишину. – Мало ли, что я там сказал и какой бумажкой помахал перед носом твоих родственников? – что-то лукаво-ехидное промелькнуло в его взгляде, когда он на секунду оторвался от дороги.
- Нет, я же сказал, что помню тебя, – не долго думая, я перешёл на «ты». – К тому же ты только что развеял все опасения. – Я помню, как страдал после его смерти, как винил во всём себя. Мне тогда казалось, что душу разрывали чьи-то когти. Помню, как плакал от бессилья. И кричал, что готов отдать всё, только за несколько секунд разговора с ним… за крошечный миг, что я успел бы попросить прощения. Я грозил небесам, и проклинал их. Потом, в Азкабане, мне казалось, что сижу именно в его камере, что вижу его беспокойную тень, метающуюся из угла в угол. Кто сказал, что мужчины не плачут? Слёзы - это не грех, это слабость. А теперь он сидит рядом со мной, живой, в меру здоровый. Он, наконец, оправдан. И конечно, крёстный ничего не помнит о прошлой жизни. Наверное, мне должно быть сейчас горько.
- Но ты же был слишком маленьким, чтобы помнить, – прищурился Сириус.
Я усмехнулся. Уже было решено, что в скором времени я расскажу свою историю. А пока почему бы не поиграть в мессию? В прошлой жизни я так стеснялся славы. Что ж, посмотрим, что можно исправить.
- Сириус, я помню каждую минуту с того момента, как погибли мои родители. В ту ночь ты приехал, чтобы забрать меня у Хагрида. Но тот сказал, что исполняет наказ Дамблдора. И ты даже отдал ему свой мотоцикл.
Сириус чуть не съехал с дороги в канаву.
- Откуда ты….?
- Я же сказал, что помню. Помню, как отец сказал маме бежать, как её убили. Помню, как смертельное заклятье, отразившись от меня, ударило в самого Лорда, и он исчез. Я многое что помню и знаю, – я взглянул в глаза побледневшему Сириусу.
- Но… Хорошо, тогда скажи мне вот что: когда я сказал твоим родственника, что сидел в тюрьме, ты очень странно прищурился, словно не поверил.
- Я поверил, что был в тюрьме, но ты не совершал убийств. Ты не его слуга. Я знаю это, потому что не чувствую на тебе его клейма. – Сириус резко остановил машину и посмотрел на меня расширившимися глазами. - Я обязательно тебе всё расскажу, но не сейчас. Поехали, или ты уже передумал? – я попробовал улыбнуться.
Крёстный вздохнул и улыбнулся в ответ.
Когда мы уже въехали в Лондон и остановились у одного ресторана, чтобы поужинать, Сириус с неожиданной улыбкой произнёс:
- Знаешь, я думал, что встречу наивного мальчика, который верит в волшебство, но не знает о его существовании. - А ты ведь прав, Сириус, только ты опоздал на целую жизнь, тот мальчик давно мёртв. Но я только пожал плечами, не выдавая своих мыслей. Весь вечер крёстный оживлённо мне о чём-то рассказывал. О волшебном мире, о моих родителях, о Хогвартсе, о марках автомобилей и мотоциклах, снова о волшебном мире и опять о мотоциклах. И я с удивлением отметил, что это напоминает мне некое подобие радости. Пусть только пока в качестве фрагмента воспоминаний, но то, что начали возникать какие-то ассоциации с простейшими чувствами, было очень хорошо. Я с каким-то удовлетворением гонялся за ускользающей по тарелке фрикаделькой и слушал весёло-грустные рассказы крёстного. Мой разум, наконец, смог оторваться от уже привычных размышлений с самим собой. Мне пару раз даже удалось вставить в разговор фразы. И это было настолько странным! Я так привык быть один. Невольно вспоминается цитата: «Сам себе раб, сам себе господин». Что происходящее сейчас казалось мне диким абсурдом. И, тем не менее, это было.

На Тисовую улицу мы вернулись глубокой ночью. Моросил неприятный грязный дождик, и весь городок выглядел какой-то мрачной декорацией к фильму ужасов. Сириус сдал меня на руки сонным родственникам и, тепло попрощавшись, уехал. Я неспешно поднялся в комнату и, забравшись на кровать, принялся смотреть в окно. Приезд крёстного невольно всколыхнул те воспоминания, что я с таким трудом пытался запихнуть подальше, в самые тёмные закоулки сознания. Давно стало понятно, что эти кадры никогда не сотрутся. Да, и чего таить греха, я и не хотел их забывать. То, что со мной случилось, станет мне напоминанием об ошибках, которые допускать нельзя. О том, что если чувства ко мне и вернутся, их надо будет строго контролировать. О том, что наивность – это вторая глупость, и, конечно, что мир не раскрашен только в черно-белые цвета. Есть очень много оттенков. И в них надо уметь разбираться.

* * *
- Гарри! Гарри, ну как ты? – в палату ворвалась рыжим вихрём Джинни. – Врачи говорят, ты идёшь на поправку! – девушка чмокнула меня в щёку и принялась доставать из пакета гостинцы.
Уже четвёртый месяц я лежал в больнице святого Мунго, поправляя здоровье после схватки с Волан-де-Мортом. Первый месяц вообще был проведён в коме. За это время без меня успели похоронить всех героев Хогвартской битвы. На территории школы был установлен большущий памятник великому победителю. Могу честно сказать, что я отнекивался как мог, но меня, естественно, никто не послушал. Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Целыми днями со мной сидела Джинни и рассказывала последние новости волшебного мира. Ещё меня часто навещали Невилл и Луна, а про корреспондентов я вообще молчу. Дня три назад кинул в Скитер стулом. Весь персонал до сих пор поздравляет меня с удачным броском.
- Джинни, а Рон с Гермионой не придут? – Друзья, наверное, очень заняты, если пришли ко мне только один раз.
- Я не знаю, у них столько дел! – радостно принялась щебетать девушка. – Ну, сам подумай, столько всего нужно приготовить к свадьбе!
- Свадьбе… Я не знал, что они…
Джинни резко смолкла, удивлённо посмотрев на меня.
- Ты не знал? Как? Ведь церемония назначена на эту субботу. Они тебе не сказали? Я думала, ты знаешь. Все на неё приглашены. Но ведь они…
- Джинни, они заходили ко мне лишь два раза за всё это время и ничего не говорили. Я даже про то, что Рон стал самым молодым Министром магии за всю историю, узнал от тебя. Ни твой брат, ни Гермиона мне даже не пишут. – За одну секунду навалилась какая-то детская обида и грусть. Почему они меня забыли?
На следующий день Джинни пришла заплаканная и сказала, что Рональд и Миона даже не думали меня приглашать. Если сказать, что я был растерян, - значит, ничего не сказать. Их свадьба прошла без меня, впрочем, как и всё остальное. Они словно про меня забыли. Джинни пыталась с ними поговорить, но Рон накричал на неё.
Ещё через месяц меня выписали. Я первым же делом решил пойти к ним и выяснить, в чём дело. Но не мог же я являться к молодожёнам без подарка. Радостно насвистывая какую-то песню, я шёл по Косому переулку к банку и наслаждался жизнью. Как обычно, отдал ключ одному из гоблинов и получил ответ, что я сам перевёл деньги со всех своих счетов на счет Уизли, разрешив доступ только им. Это был удар ниже пояса. В тот день я понял, что меня предали. Рон со спокойным лицом сказал, что для министра нет ничего невозможного и, вызвав наряд авроров, велел выпроводить меня вон. Гермиона ехидно помахала мне с порога.
Я стал нищим. Многие мои почитатели предлагали свою помощь – я, извинившись, отказывался. Джинни ничем не могла мне помочь. После устроенного ею скандала, семья от неё отреклась. Потом стало ещё хуже. Меня никуда не принимали на работу даже у магглов. Джинни повезло больше, и она устроилась сиделкой в доме для престарелых. Мы смогли обвенчаться. Потом у нас родилась дочь. Джинни вынуждена была сидеть дома с Лили, и мне снова пришлось отправиться на поиски работы. Уборщик на складе – чем не достойная профессия для забытого героя.
Всё рухнуло за короткий миг.… Как-то нам пришлось вместе отлучиться из дома. Нас не было не больше двадцати минут. И мы бы вернулись к Лили.
Что мог делать пожиратель смерти в беднейшем районе Лондона?! Возможно, он просто скрывался, а, увидев меня, решил отомстить. Но сердце мне подсказывало другое. Я начал пить. Джинни впала в депрессию. А потом началось это: неконтролируемые приступы и колоссальные выбросы магической энергии. Словно мной на время завладевал кто-то другой. Мы начали искать ответ. И нашли. Всё-таки проход в магический мир не был для нас закрыт. Эти дурацкие рассказы про междумирья и связь, похожую на то, что была у меня с Тёмным Лордом. Я понял, что не уничтожил последний крестраж, которым являлся я сам. Одно единственное пролитое воспоминание сломало мне жизнь. Я попытался самостоятельно извлечь этот осколок, но ничего не вышло. Помню как, напившись, я ворвался в Министерство Магии, обвиняя Рона в смерти моей дочери. Я кричал о том, что это он всё подстроил. И проговорился, что во мне часть зла. Это стало началом конца. В порыве злости я применил к Рону Аваду, только спьяну промахнулся. Меня заключили в Азкабан, обвинив в том, что, по каким-то недавно поступившим сведеньям, я являюсь пожирателем смерти и что именно я был правой рукой Лорда. Меня обвиняли в убийстве крёстного, Дамблдора, ещё кого-то. Обвиняли в том, что я убил Волан-де-Морта только для того, чтобы самому занять его место. Что я сам убил свою дочь.
Семь долгих лет я гнил в Азкабане, зная, что во мне чужеродная частица тьмы, что она уже впиталась в мою кровь, и ждёт лишь подходящего момента. Навещаемый только Джинни. Она рассказывала, что не все поверили этой чуши, что и Хагрид, и Невилл, и многие другие верят в мою невиновность. Она начала собирать какие-то документы против Рона в мою защиту. И её убили. А этот подлец сам пришёл ко мне на следующий день рассказать о том, что я теперь вдовец. Он смеялся надо мной. Рассказывал, как легко из всеобщего героя сделать половую тряпку. Я плюнул ему в лицо. А на следующий день мне объявили приговор.

* * *
Дождь постепенно перешёл в ливень. Словно это небо плакало вместо меня. Словно оно оплакивало мою жизнь. Я открыл настежь окно, позволяя большим каплям, врываясь в комнату, падать мне на лицо. Будто тоже плачу. У дождя был великолепный чуть горьковатый вкус. Ветер сквозняком прошелся по комнате, выгоняя из неё усталость и боль прошлого. Выдувая горькие, как этот дождь, воспоминания.
Память. Жестокая и милосердная, неуловимая как само время. Его постоянная спутница. Время и память, эти два понятия неразделимы. Оно, не замедляя свой бег, оставляет нам как утешение маленькие клочки себя - воспоминания. Память – все, что у нас остаётся. Она уходит вместе с нами, унося в небытие наши сокровенные мечты, страхи, детские надежды. Прошлые радости и печали. Глупые ошибки и великие свершения. Сотни различных кадров, миллиарды разговоров, первый поцелуй и последний вздох. Пусть иногда в ней больше разочарования, чем счастья, без неё мы уже не люди.
Я так до сих пор и не понял, когда меня предал Рон. Когда он порвал нашу дружбу? В лесу, пока мы искали крестражи, а он ушёл, оставив нас вдвоём с Гермионой? На четвёртом курсе, из-за того, что я стал чемпионом? Когда понял, что из тени братьев стал тенью героя? Или когда подсел ко мне в купе? А Гермиона? Господи, за что мне это? Наверное, в позапрошлой жизни я был очень плохим человеком. И это просто наказание. Или мне давали шанс стать счастливым, а я просто его не использовал. Что бы было, если бы я не пролил то воспоминание? Возможно, у меня сложилась бы счастливая жизнь. Или они всё равно бы предали меня? Я могу лишь гадать, проверить я уже не смогу. По крайней мере, сейчас, а потом, став хранителем, может быть, я и получу ответ на свой вопрос.
Только окончательно промокнув под дождём, я сообразил закрыть окно. Высушил магией себя и кровать. Да, много событий для одного дня, если учесть, что до этого моя жизнь текла однообразным серым потоком. Сон быстро завладел моим разумом, оставив меня в пустоте, где я уже научился не обращать внимания на шёпот.
Проснулся я среди ночи в липком холодном поту, рывком сев на постели и судорожно вздохнув. Меня била крупная дрожь. Снова этот бред... Я даже не помню, что видел в этот раз. Только это было что-то до тошноты омерзительное. Я обхватил голову руками, пытаясь сосредоточиться. Но разум ускользал, казалось, невозможно было найти опору в склизком мареве опутавшим сознание. Боль, она стучала в висках, наполняя рот густой кровью, я сплюнул на пол красные сгустки. Всё тело ломило, каждый вздох отзывался резкой болью. А разум все быстрее затихал. Нужно позвать на помощь. Мысль погасла, еле успев проникнуть в мозг. Из последних сил я перекатился на кровати и упал на пол, стараясь создать больше шума. Но ни звука не раздалось в кромешной темноте. Пустота... Вместо моей комнаты была пустота. Прохладная, завораживающая, такая манящая… Желанная, как мягкий поцелуй смерти. Господи, что за чушь я несу? Сознание конвульсивно дернулось, пытаясь вернуть меня в реальность. Я открыл глаза, лежа на спине, на своей кровати. Поднёс к лицу белое пятно ладони: рука ощутимо тряслась. Через минуту я настолько осмелел, что сел на кровати. Крови не было. Что это? Отклик другого мира, как сказала хранительница, или уже настоящий бред? Наверное, просто кошмар - прощальный подарок Азкабана. Я уже давно понял, что мой рассудок пострадал слишком сильно. Сумасшествие – это не повод переживать по поводу каждого кошмара. В конце концов, я привык ко многому, привыкну и к этим снам. Только сердце, не откликаясь на доводы, продолжало с бешеной скоростью биться о грудную клетку.

Сириус приезжал каждый день, мы гуляли с ним, катались на его машине, которая каждый раз менялась на другую. Спустя несколько дней я уже перестал гадать на каком эксклюзивном шедевре прикатит крёстный в следующий раз. Дядя давился ядовитой слюной от зависти, но тихо молчал в тряпочку. Я как можно усерднее пытался выглядеть обычным ребёнком. Только всё равно раз от раза ляпал что-нибудь неположенное. Я, наконец, смог получить то, чего лишился в прошлой жизни – Сириус практически заменил мне отца. А я ему - сына. Это оказалось несказанно интересно - точно знать, что тебя искренне любят, как родного. Жаль, я не мог ответить ему тем же. Несмотря на то, что изо всех сил пытался хотя бы воссоздать ассоциацию с любовью, у меня ничего не вышло. Единственное, что я знал точно, что, будь у меня душа, я бы обязательно полюбил бы Сириуса как родного папу! Ого, «папу», фразочка и, правда, достойная ребёнка.

Уже прошла половина зимы, когда крестный, примчавшись аж в шесть часов утра, заорал с порога, перебудив всех соседей, чтобы я немедленно собирал вещи. Мы уезжаем из этого гадюшника.
Сборы много времени не заняли, и буквально через час я сидел в автомобиле, а Сириус пытался запихнуть громоздкий чемодан в изящный багажник. Потом, помахав родственничкам из окошка, мы отъехали. Прощай, Тисовая улица! С этого момента жизнь приобрела новый вкус. По крайней мере, до Хогвартса, я теперь не буду знать, что произойдёт на следующий день в доме. Как оказалось, мы ехали на площадь Гриммо. Надеюсь, Сириус там не до конца прибрался, а то искать медальон Слизерина по всему миру мне не очень хотелось. Я уже решил собрать всю коллекцию крестражей Лорда у себя. А что с ними делать дальше, решу потом.
Дом претерпел колоссальный ремонт, однако портрет мамаши Сириуса всё ещё присутствовал, только его закрывали жалюзи и звуконепроницаемое заклятье. Комната мне досталась всё та же. Кикимер тоже остался прежним. А вот остальное… Благо, крёстный до обеда отпустил меня на большую экскурсию по моему новому дому. И очень быстро я обнаружил, что - о чудо! – медальон никуда не делся. Два крестража уже были у меня, ну а за остальными дело не заржавеет. Я в первый раз искренне радостно откликнулся на крик Сириуса, что еда готова.