Сухой

В их доме было сильно накурено. Дымил Билл, домашние раньше не подозревали об этой привычке. Его пальцы утонченно сжимали сигарету, взгляд устремился в неизвестную точку на горизонте.
— Эй, Билл, ты в порядке?
— Да, со мной все хорошо. Как мама?
Фред покосился в сторону дверей, за которыми дыхание перехватило у остальной части семьи.
— Пока без изменений, но все будет хорошо. Хэй, не смей вешать нос! Понимаю, это ужасно, но она ведь не умерла, всего лишь стало плохо.
Глаза младшего сощурились в подозрении, а изо рта незамедлительно вырвалось то, что уже минут пять крутилось в уме:
— Ты никогда так не реагировал. И не курил, — он отобрал у Билла сигарету и потушил ее о рядом стоящий поднос. — Прости, если ошибаюсь, но ты ведешь себя так, будто ощущаешь вину. Будто бы это ты виноват в том, что маме плохо. И…
— Ты прав.
Этого Фред не ждал и застыл в ожидании продолжения.
— Это все из-за меня. Сегодня отец тебе кое-что расскажет, думаю, ты быстро поймешь, в чем дело.
— Мне?..
— Тебе, Джорджу и Рону. Хотя нет, Рону он, скорее всего, расскажет позже, или вообще это сделает мать, если поправится за двое суток. Прошу… — Билл вытянул еще одну сигарету и закурил. — Давай помолчим. Сегодня ты и так все узнаешь.
Младший брат отстал и ушел к остальным. Билла продолжала есть совесть и убивать его через никотин.

Все всегда начиналось с открытия двери. Каждая ночь, каждая полночь. Джинни устала от визитов, устала слышать глухой скрип несмазанных петель и слышать тихие, порой очень робкие, мужские шаги. Ноги сами унесли ее в дальний конец коридора. Она знала, что Перси притаился в кабинете.
Был чем-то занят?
Нет, скорее всего, сидел и прожигал взглядом часы. Жутко нервничал. Это в его характере. Перси всегда такой старательный, усердный, иногда достаточно нелюдимый, частично мудрый, а частью глупый, потому что уж больно был послушным и правильным.
Джинни не боялась его. Если отцу она больше не могла взглянуть в глаза, если Биллу больше не решалась верить, если Чарли сводил ее с ума и склонял к садизму, то единственное, чего она боялась рядом с Перси, это не навредить ему. Вроде жертва она, а пыталась быть доброй к насильнику. Потому что понимала, что он, вот чуть ли не единственный, не будет ее мучить, не станет измываться, изощряться, пытаться сделать как можно приятнее или наоборот — отыграться на ней, воплотив все самые жуткие фантазии. О нет, Перси отстреляется быстро, тихо, с легким румянцем на щеках и с попытками не сильно воспылать. Он сделает все четко, всовывая внутрь неглубоко, потому что такого в условиях не было. Джинни точно знала, что не пройдет и часа, а то и половины, как она спокойно будет лежать на своей кровати, безуспешно пытаясь уснуть и не думать о маме.
«Он, наверное, тоже не в духе», — подумалось ей. И это оказалось правдой.
Перси сидел за письменным столом, заваленным кипой бумаг, мирно помешивал свой любимый латте. Появление сестры заставило его встрепенуться. Он еле сдержал дрожь в руке и сумел не дать напитку пролиться на документы.
— Ты…
— Не хотела ждать. Чарли сказал, что начать можно и немного раньше.
Перси кивнул.
Сухость в разговоре. Казалось, будто они обсуждали не последующий за ним секс.
Он встал из-за стола, поднес напиток к губам и быстро опустошил кружку. Похоже, сидел Перси тут давно, потому что латте оказался холодным.
— В какую комнату?
— В твою, — ответила Джинни и рискнула взять его за руку. Та оказалась холодной, словно Перси и сам был таким, как тот остывший напиток. Потерял весь жар, потерял весь смак и пытался не примерзнуть к месту.
Они минули несколько комнат и вошли в маленькую спаленку. Перси не любил чрезмерную роскошь, и ему очень уж нравилось спать на этой узенькой чуть твердой кровати. Сейчас, правда, немного жалел, что имел такие предпочтения.
— Ничего?
— Ничего.
Сестра села на кровать. Она, как казалось ей, в абсолюте знала, как пройдет следующие полчаса, но понятия не имела, как это все начнется. Смотрела на паркет, на яркий свет от лампы, жмурясь от того, что в коридоре и кабинете было довольно мрачно.
— Могу выключить.
— Не надо.
Он подошел неслышно. Джинни почти забыла, что тут был еще кто-то, ее отчего-то унесло мыслями прочь. Перед глазами маячила мама, лежащая на полу с остановкой сердца. Валялся стул деревянный, близнецы что-то ей кричали. Джинни не помнила их слова, как и не помнила то, когда в последний раз слышала этих людей. Да и хотела ли слушать вообще?..
Прикосновение к предплечью. Она вздрогнула, затем потянулась к Перси, но вместо того, чтобы поцеловать, коснулась его щеки своей. Было неловко, поэтому не хотелось смотреть в глаза. Так было проще, проще в темноте.
— Можешь выключить? — сложно было определиться с тем, как все начать.
Почему-то Перси казался ей самым непривлекательным из братьев. После Рона, конечно же. Ей казалось, что у такого, как он, должен быть непривлекательный член. Его лицу было далеко до ее идеалов, его телу, впрочем, тоже. Джинни поняла это, когда Перси стал раздеваться. Кажется, это первый раз, когда ее партнер снимал одежду первым.
Перси стащил рубашку и сложил ее рядом на полу, расстегнул брюки, попросил Джинни лечь.
Ей стало нехорошо. В таком же положении она лежала на кровати мамы. У них с папой даже кровать была такая же твердая. Джинни не нравились такие кровати. Она любила тонуть среди простыни и одеял, утопать в матрасе, а не чувствовать каждую косточку тела, когда ее вдалбливает в койку кто-то из братьев или любой другой парень, а то и мужик.
Она слышала странные звуки, но даже не пыталась взглянуть, что происходило. Потолок все еще молчал, слышался гул вентилятора, включенного в соседней комнате.
— Ты наложил чары?
— Н-нет… прости, я… сейчас.
Тихий шепот, тихий свист от взмаха палочки, рассекающей воздух. Тишина давила на виски.
«Я задержусь тут дольше, чем на полчаса».
Вентилятора больше не было слышно. Джинни почувствовала его тело. Он лег рядом с ней, аккуратно стянул с нее свитер, следом за ней и зеленую футболку. Легкий свет шел от маленькой настольной лампы, притаившейся за столом у дальней стены. Почти ничего не было видно, но Джинни буквально видела его перепуганное лицо. Ей начало казаться, что раньше у Перси могло и не быть никого. А вдруг это был его первый опыт? Хотя… наверное, эта мысль — глупость.
Джинни помогла ему стащить с себя брюки, сама же расстегнула лифчик и легко отбросила его на пол. Ей не привыкать искать потом свою одежду по всей комнате.
Его пальцы скользнули под резинку трусиков. Он стягивал их медленно-медленно. Джинни чувствовала мелкую дрожь в его пальцах, соприкасающихся с кожей ее ног.
Затем его рука легла, накрыв промежность. Он коснулся рыжих лобковых волос, коротких, но все равно умудрившихся кудрявиться. Указательным пальцем скользнул к щели, задел клитор. В этот раз дрожь прошла по ней. Тогда коснулся входа. Раздвинул половые губы и пальцем проник внутрь. Одним, затем двумя, тремя. Запихнул и четыре, ощутил, как внизу у сестренки стало мокро. Заметил ее закрытые глаза, понял, что Джинни абстрагировалась от него и, вероятно, пыталась представить нечто иное или кого-то другого. Ему хотелось думать, что не Чарли.
Прошло уже чертовых десять минут, но он никак не мог возбудиться. От одной мысли, что под ним сестра, вся его правильность начинала давать о себе знать. Вроде его поступок был верным, он был ради семьи, ради его карьеры и ради магического сообщества, но чисто по-человечески ему стало сложно. Перси шумно дышал, пытался расслабиться, пытался, как и она, абстрагироваться, но ничего не получалось.
Тогда он прислонился к ее уху и робко попросил:
— Помоги мне.
Таких слов Джинни еще не слышала. Не в постели, уж точно.
Открыла глаза, коснулась его бедра, отметила худощавую, но крепкую фигуру, затем взгляд опустился ниже.
— Помоги и ты мне, — шепотом ответила Джинни. Ее рука потянулась к пока не возбужденному органу. Он быстро понял, в чем была ее проблема. Взял ее за руку и поднес ее крошечные пальцы к члену, заставив сжать его.
Прошло уже три ночи, а она до сих пор не могла сделать это без помощи. Не могла сама начать, потому что ее не научили это делать, потому что она все еще ощущала отвращение, а к Перси оно было особенным.
Ее рука задвигалась по стволу, она заметила в полутьме неровные ногти. Оказалось, она их грызла. Вот только когда и где? Вспомнить не могла, а из-за этого становилось страшно. Вот и разум сдавал, и память ее покидала. И тело, оскверненное братьями и отцом, никому потом не будет нужное.