Потолок молчал

Кто знал бы, как Чарли договорился потом с Биллом и Перси. Джинни думала, что они, вероятно, были вне себя от ярости. Мало того, что над ней издевался вместо того, чтобы быстренько отстреляться и уйти, так еще и их отрубил, когда те попытались ему препятствовать.
«Вот урод!» — думали они тогда, но уже утром мирно сидели все вместе и завтракали. Сразу после этого Чарли отправлялся обратно, к своим горячо любимым драконам. Собирался поехать еще раньше, но проспал все будильники и был вынужден еще раз повидаться со своими родичами. Мир миром, но разговаривать они не хотели. Тихо уплетали блюда, приготовленные матерью. Перси нервно стучал пальцами по столу.
Чарли уставился на него, как на полоумного.
— Не бойся, она тебя бить не будет.
— Смотри, чтобы я тебя не отметелил, — сухо ответил ему Перси.
Это, пожалуй, были единственные фразы, которыми они обменялись после ночных переговоров. Вошли младшие братья, так что им и без того пришлось заткнуться, они-то еще ничего не знали.
«Интересно, с ними мама будет говорить или, как и со мной, отец?»
Перси сидел рядом с Биллом. Прошлая ночка здорово укрепила их отношения. Не сказать, что между ними были какие-то терки, но легкая и ничем не обоснованная неприязнь все же присутствовала.
Следом за младшими братьями вошла младшая и, собственно говоря, единственная сестра. На ней восседала зеленая футболка, сверху Джинни накинула тонкий вязаный свитер, ноги ее оказались облачены в темно-оранжевые брюки, свободные сверху и узкие внизу, спереди них разместились два огроменных кармана. Джинни уселась на свободное место рядом с Чарли. Она отметила его усталый вид, эти легкие синяки под глазами, но все ту же беззаботную улыбку на губах.
Он глянул на нее, она на него. Кажется, их взгляды слишком долго соприкасались, потому что Перси тут же стал прочищать горло, негромко покашливая. Стало неловко. Чарли спокойно продолжил есть, Джинни стала набирать себе салат на тарелку. А вот и жаркое подъехало вместе с мамой.
— Кушайте, сегодня вечером кое-что сладкое будет на ужин. Надеюсь, никто из вас не сел на диету? А то придется слезть, — у мамы почти всегда было отменное настроение.
Чарли искренне выразил свое огорчение, потому что ему действительно нужно было сматывать с дому. Глянул в последний раз на Перси, который тоже с радостью свалил бы с дому, но, увы, не мог. Он еле-еле взял этот отпуск, чтобы побыть дома на время ритуальных ночей. В крайнем случае до той ночи, которая касалась его. Завтра и он уедет. Министерство… это слово выражало все.
Фред и Джордж снова устроили балаган. Домашние развеселились, отвлеклись немного, расслабились, вот только Джинни не знала, что произошло, не поняла, не услышала, не увидела. Она не хотела смотреть на них.
Будущие и прошлые насильники собрались в одном доме. Собрались тут, чтобы сделать ей больно. Они могли уничтожить проклятие, но не хотели. Гребанные ублюдки, а не родичи. Молли… мама…
«Ты ведь тоже все это пережила. Почему..?» — объяснение не находилось, оно утонуло в тысячах абсолютно бессмысленных «потому что». Джинни встала из-за стола и ушла к себе в комнату. Долго лежала на кровати, переваривала произошедшее, накатывавшее на нее волнами. Воспоминания сыпались градом, руки скользили по собственному телу, именно так и именно там, где этой ночью побывали руки Чарли. Она зачем-то сжала себя за ягодицу, как это делал он. Потом отчего-то поднесла к губам руку с прижатыми друг к другу пальцами. Поцеловала их, так, чтобы на них остался мокрый след, и приставила их к шее. Фантомный поцелуй, ненастоящие ощущения.
Ей не хотелось повтора, это было безумием. Казалось, сердце не выдержит.
Она нажала на кнопку «назад». Перемотка длилась недолго, ведь это было всего лишь вчера, хоть и казалось, что сотни лет тому. Нежный Билл, милый Билл, любимый лживый Билл, который хотел подарить ей удовольствие.
Перемотка продолжилась и остановилась на позавчера. Папа… отец… Артур. Да, именно так. Артур. Она не хотела больше называть этого человека своим отцом.
И мать матерью звать не хотелось, но вот… что-то не складывалось в единое. Неужели все они были такими эгоистичными, жадными? Неужели все они захотели…
Глупые такие. Милые такие.
«Прибить бы вас, падлы».
Джинни расплакалась. Они могли снять проклятие, но не делали это, потому что не только могли достаточно просто с помощью ритуальных ночей сберечь магию, а еще и потому что могли усилить ее. Могли сделать каждого из семьи более сильным волшебником.
«Зачем вам это?»
Она думала, но не могла докопаться до истины. Перестала запоминать, сколько таблеток обезболивающего уже выпила. Голова постоянно раскалывалась от этих мыслей. Постоянно приходила в голову мысль об уходе из семьи. Об отказе от магии, от волшебства, ото всех этих уродов, называющих ее своей дочерью или сестрой.
Закрылась в комнате, но никто и не пытался к ней наведаться. Зачем, если можно будет прийти вечерком?
Она дрожала постоянно. Когда лежала, когда шла куда-то, когда говорила. Ее голова легко пошатывалась со стороны в сторону. Но стоило ей начать контролировать себя, стоило заметить эту дрожь, как на нее накатывала паника, результат — приостановившееся биение сердца, остановившаяся дрожь. Спокойствие — равно — счастье.

Стук в дверь.
— Входите, — прозвучал бодрый голос. Она что-то читала, но перестала это делать, завидев дочь, стоящую у нее на пороге.
— Мама…
Джинни подошла к Молли и обняла ее. Маме стало спокойно, маме стало хорошо.
— Я так боялась… боялась, что ты больше никогда меня после того разговора не обнимешь.
— Мама… — Джинни снова затряслась. Это продолжалось, это стало постоянным. Конечно же, это лишь первый день, когда с ней такое происходило, но что-то подсказывало Джинни, что тремор в конечностях никуда не уйдет, что она и дальше будет такой, что завтра не станет лучше, если только не будет вдвое хуже.
Молли не на шутку испугалась. Уложила дочь на кровать, сама села рядом и стала нежно гладить ее по волосам. Они молчали, за стеной слышались шумные голоса Фреда и Джорджа, те отчего-то ходили туда-сюда по коридору, как будто снова какую-то пакость удумали. Их действия всегда сложно было предугадать. Тут уж еще подумать стоило, кто был несноснее характером: близнецы или Чарли.
— Ты говорила с… папой? — не открывая рта, Джинни легко прикусила язык. Она пообещала себе больше никогда не называть его так, впрочем, иначе было никак. Не с Молли. Не с братьями. Пока что только в разговоре с самой собой она могла называть его Артуром, а не отцом.
— Я ведь рассказывала, что…
— Позже. Вчера или… сегодня? Ты говорила с ним?
Молли молчала.
— Как это у вас происходит? Он был с тобой таким же… грубым? Он применял к тебе когда-нибудь силу? Пытался насильно заставить… сосать? — выговорила через силу это слово Джинни.
Мама продолжала помалкивать, а дочь продолжала рассказывать:
— Он пришел, когда я уже спала. Представляешь, мам, он стоял и дрочил на меня. Потом стал орать, чтобы я раздевалась, но… я не понимала, что происходит. Только он начал применять силу. Это было так больно, мам, я хотела умереть, я думала, что мой… папа… извращенец. А еще я наивно думала, что когда все это закончится, я смогу рассказать вам об этом. Рассказать тебе или кому-то из братьев. Думала, что он получит по заслугам. Я у тебя дурочка, правда ведь, а, мам?
Джинни поджала губы, сложила руки на груди и с горечью стала смотреть в потолок и говорить. Много и долго. Много, долго и в абсолютной тишине.
— Билл был таким милым. Он был первым парнем, с которым я, голая, проспала в обнимку до самого утра. Он подарил мне первый оргазм, первый очертил все эрогенные зоны. Так мерзко от того, что мне понравилось быть с ним. Мне понравилось, мама. Я ненавижу себя за это.
Она описывала каждую минуту, проведенную с Биллом, не чувствовала стыда. И совесть не грызла за то, что Молли, быть может, сейчас страдала, выслушивая о всех этих безобразиях от дочки. Была только она и был лишь потолок. Ей час от часу казалось, что говорила она с потолком, а не с мамой. Наверное, потому что он тоже молчал.
Впрочем… как хорошо, что он молчал.
Джинни вспотела, сама не знала, от чего, стало душно, голос начал звучать ниже.
— А Чарли… твой второй сын псих, мама. Осознанный псих. Он имел меня в шкафу, потом в кустах, а затем в душе. Разнообразие мест пришлось мне по вкусу, но он просто больной ублюдок. И член у него в обхвате больше, чем у папы или Билла. Знаешь, я впервые за эти ночи обратила внимание на размеры. Никогда об этом не задумывалась, но… как думаешь, у Фреда и Джорджа они одинаковые или..? А, впрочем, неважно. Все равно ведь узнаю. Мне же деваться некуда, правда ведь, мама?
Молли будто в статую превратилась. Она давно убрала руку от волос дочери, сидела, будучи не в состоянии пошевелиться. Она все слушала и слушала эти гадости.
Голос Джинни сопровождала полная тишина, но тут послышался всхлип. Она не знала, как умудрилась услышать его, но этот звук вывел ее из транса. Рассказ прервался где-то на середине предложения, взглядом она уперлась в лицо матери. Молли сидела все так же, как статуя, не двигалась и ее голова, глаза были направлены на нее. И только ручьи слез, водопадом стекающие по щекам, выдавали в ней живого и вполне себе способного реагировать человека.
— Никогда меня не прощай, — сказала мама.
Свалился стул. На грохот прибежали близнецы. Джинни ошалело смотрела на бледное лицо мамы и думала о том, бьется ли еще ее сердце.