Глава 9. Притворство

– Судя по самодовольному выражению твоего лица, я так понимаю, все прошло по плану? – спросил Роули, когда Антонин вошел в кабинет главы Аврората и захлопнул за собой дверь.

Долохов указал на ухо, намекая на подслушивающие чары.

– Тут ничего такого нет, не волнуйся, – Торфинн махнул рукой. – Я все тщательно проверил Отслеживающим, сразу как переехал сюда.

Долохов кивнул и опустился в кресло, стоящее напротив стола, за которым сидел Роули.

– Да, все прошло, как и должно было. В Медблоке была такая жара, что когда я подослал к целительнице медсестру с холодным чаем, приправленным мочегонным, та, вероятно, опустошила чайник залпом, судя по тому, с какой скоростью она побежала в туалет через несколько минут, – сказал Антонин, а потом добавил: – Кстати, спасибо, что помог с климатическими чарами.

Роули хмыкнул.

– В Отделе магического хозяйства работают одни недотепы, – произнес он. – Мне даже напрягаться не пришлось, чтобы заставить их высушить воздух и поднять температуру до +35. На них сработало примитивное Внушение уровня школьной программы. А что твоя грязнокровка?

Губы Антонина расплылись в улыбке.

– Когда я ей все рассказал, она отдалась мне добровольно. Это было впервые, – произнес он. – И я ее так укатал, что в конце она просто вырубилась.

Торфинн присвистнул.

– А сегодня я понял, как буду будить ее каждое утро, – добавил Антонин. – И самое шикарное, что она сама этого хочет.

– Это все, конечно, замечательно, и я за тебя рад, – сказал Торфинн. – Но что ты планируешь делать в связи с приказом Темного Лорда?

– Каким приказом? – Антонин нахмурился.

– Ликвидировать девчонку, разумеется, – уточнил Роули.

Твою ж…

На секунду Антонин замер, а потом с невозмутимым лицом произнес:
– Думаю, год или около того у меня точно есть. За это время она успеет мне надоесть.

Он старался, чтобы его голос звучал бесстрастно, но внутри у него все кипело. С пятничного собрания у Темного Лорда все его мысли занимала проработка плана, как избежать стерилизации девчонки, и он совершенно забыл о другом важном приказе Повелителя.

Святая Моргана! Грязнокровка была великолепна, идеальна почти во всем. И угораздило же ее родиться в такой жалкой семье? Хватит ли ему года, чтобы насытиться ею, изучить каждый квадратик ее сладкого, манящего тела? Антонин не был в этом уверен.

Но был уверен в другом.

Он совершенно точно не сможет бросить Убивающее, если она будет в этот момент смотреть ему в лицо. Слова смертельного проклятья сорвутся с его губ лишь в том случае, если эти красивые глаза цвета гречишного меда будут закрыты. А еще лучше, если грязнокровка будет стоять спиной. Да, тогда он сделает это… без колебаний.

Или нет.

Антонин вспомнил, как обычно струятся по спине, переливаясь на свету, ее каштановые волосы. Такие мягкие и шелковистые, со слабым ароматом сирени, исходящим от них.

Нет, не смогу.

– Угу, – Роули кивнул.

Долохову на секунду показалось, что он произнес последние мысли вслух, потому что Торфинн выглядел слишком понимающим, словно точно знал причину напряженного молчания напарника.

– Значит, все-таки забыл, – констатировал Роули.

Антонин отвернулся к окну.

У него что, мысли гравируются на лбу, пока он думает? И как только Роули удается так хорошо читать его? Ему казалось, он давно научился не выдавать своих истинных чувств, не показывать слабости. И даже повода не давать думать, что в его идеально выкованных ментальных доспехах можно пробить брешь.

Но он снова расслабился и уронил ментальный Щит. И в очередной раз виной этому девушка. На этот раз маггловского происхождения.

Позорище…

Грязнокровка пробуждает в нем те эмоции, которых он испытывать не должен. Излишняя привязанность к ней мешает ему мыслить рационально.

Это опасно. Контроль нужно вернуть.

– Но это все не важно, да? – продолжил Роули. – Тут Империус не поможет. Тебе придется выполнить этот приказ рано или поздно. Так ведь?

Контроль. Когда-то он сопровождал каждое его действие, каждое его слово, даже каждый вздох. Абсолютный, жесткий контроль помогал сохранять его имидж, удерживать маску сильного, непоколебимого воина. Окружающие принимали это без толики сомнений, как аксиому, факт, не требующий доказательств. Иногда его маска все же спадала, но на очень краткий миг и лишь перед теми, кому он доверял. Таких людей было немного. Хотя нет, не так. Таких людей за всю его жизнь было всего двое – его наставник в Венгрии, обучавший его боевой магии, и позднее, его напарник – Торфинн Роули.

Наставнику он доверял всецело, тот был ему как второй отец. А Роули…

Роули и раньше удавалось узнать о нем что-то, но это были всякие мелочи, слишком незначительные, чтобы их можно было как-то использовать против него. Но теперь, после того, что он провернул вчера в Министерстве и до этого в поместье Малфоев, у его напарника есть достаточно информации, чтобы начать копать ему могилу.

Вопрос был лишь в том, захочет ли Торфинн использовать эти знания против него? Антонин понимал, что у Роули есть целый ряд причин, чтобы сдать его, и главная из них – Совет законодателей, который планирует создать Повелитель. Сомнений не было – в глазах Темного Лорда они с Роули соперники. Если Повелитель в одном из кресел Совета захочет видеть воина, он будет выбирать между ними двумя – его самыми эффективными наемными убийцами. Конечно, был еще Джагсон, но Антонин был уверен, что после того, что случилось в Мэноре, интерес Темного Лорда к нему угас, и у того нет и малейшего шанса вернуть его.

Что до Торфинна, Антонин никогда не замечал за ним стремления к власти. Но что если он просто ждал лучшей возможности, большей перспективы? Пост главы Аврората ему не светит. Он лишь временно на этой должности, пока Селвин не оправится от последствий его Режущего. И вскоре Роули снова вернется в общий зал, где сидят все остальные авроры. А если ему этого мало, и он мечтает о большем? Может ли он доверять напарнику сейчас?

– Тооони, – протянул Роули, привлекая внимание собеседника. – Ты еще со мной?

Антонин перевел вопросительный взгляд на напарника.

– В смысле? – спросил он.

– Видел бы ты себя. Было такое ощущение, что на тебя наложили Оцепенение. Я дважды к тебе обращался, ты никак не реагировал.

Антонин придал лицу максимум непринужденности и произнес:
– Да просто задумался.

– О грязнокровке?

– Вообще-то нет, – Антонин пронзил собеседника изучающим взглядом. – О Совете законодателей.

Торфинн вскинул брови.

– Тот, что хочет создать Темный Лорд? А что насчет него?

– Да мне просто интересно, что ты обо всем этом думаешь, Финн?

Долохов откинулся на спинку кресла и закинул ноги на стол, положив одну на другую. Роули выглядел озадаченным, и было заметно, что он обдумывает ответ.

Притворяется или, и правда, удивлен? Можно ли верить своим глазам? Вдруг он просто умелый актер?

– Да я, в общем-то, ничего об этом не думаю, – произнес Торфинн с видимой неуверенностью. – А ты?

Глаза Долохова сверкнули. Перевел стрелки. Подозрительно.

– Да тоже в общем-то ничего, – отмахнулся Антонин. – Ладно, забудь, – он слегка улыбнулся. – Не грузись. Пошли обедать, я жутко голоден.



Антонин аппарировал в холл своего поместья и, стянув мантию, бросил ее прямо на пол. До чего же паршивый был день! Откуда вообще у него взялись мысли о том, что Роули лицемер? Ах, ну да, эти его странные вопросы, будто способ выпытать что-то. Или это просто паранойя, и он зря себя накручивает? А что, если нет?

Антонин прошел в гостиную и буквально рухнул в широкое кожаное кресло, стоящее у окна. Он облокотился на подоконник, подперев щеку ладонью.

Как же он устал.

Почему в этом мире, чтобы выжить, нужно обязательно притворяться, играть какую-то роль?

С детства его учили держать марку благородного дворянина. Одежда, речь, манеры – все должно было быть идеально. Но эта маска не шла его характеру, в душе он был хулиганом, поэтому часто, натянув какие-то лохмотья, сбегал из поместья играть с ребятами из рабочих семей. А когда возвращался домой весь чумазый, в ссадинах и синяках, получал от отца ремня. Угроза порки его не останавливала, и он снова и снова возвращался в рабочие кварталы, где он мог быть собой.

Переехав в Венгрию, из-за языкового барьера он не смог попасть в среду простых ребят и оказался буквально запертым в окружении сверстников из знатных семей, которые были такими же лицемерами, как и их родители. Он должен был снова играть чуждую ему роль. А чтобы не утонуть во всем этом притворстве и сохранить хотя бы крупицы себя настоящего, Антонин выстроил высоченную стену вокруг, закрываясь от этого, казавшегося ему насквозь прогнившим мирка.

Но фамилия Долохов была слишком известной там, где он жил. И она, словно гиря на ноге, удерживала его среди лицемерия реального мира, не вызволяя взмыть ввысь, к своим мечтам.

Вступление в ряды Пожирателей Смерти казалось ему тогда ключиком, который отопрет дверь из ненавистного аристократического сообщества и позволит покинуть эту лживую клоаку.

Поначалу он считал, что оказался среди бунтарей, которые стремились усовершенствовать этот мир. Он охотно принял Метку. Темный Лорд взял его в ученики и дал ему возможность заявить о себе. Не как наследнику знатного рода. А просто как талантливому и амбициозному молодому волшебнику, который мечтал раздвинуть границы магии, познать самые таинственные ее уголки.

Позже он понял, что среди Пожирателей Смерти лицемерия было ничуть не меньше, чем среди русских и венгерских аристократов. Просто их притворство преследовало иные цели. Волшебники дворянского происхождения надевали маски, чтобы сохранить высокий статус в обществе, а Пожиратели Смерти – чтобы заполучить власть и могущество и при этом не загреметь в Азкабан.

Не найдя близких по духу в новом кругу, Антонин попытался сконцентрироваться на собственных достижениях. Он стал лучшим солдатом армии Темного Лорда, показав себя эффективным в бою, а в свободное от битв время начал экспериментировать с магией, пытаясь создать что-то особенное, что-то свое. Он изобрел несколько мощных проклятий, некоторые из которых даже Повелитель отметил, как выдающиеся, и модифицировал кучу общеизвестных заклинаний, усовершенствовав их. Но его опять ждало разочарование. Потому что, сотворив все это, он получил совсем не ту славу, которую хотел.

Со временем он стал известен в магическом сообществе, как один из самых опасных и жестоких темных магов. Это была еще одна маска. И в отличие от маски благородного дворянина, которую он выбросил, вступив в ряды Пожирателей Смерти, эту новую маску он носит и по сей день. Он не мог позволить себе опровергнуть бытующее среди британских волшебников, как темных, так и светлых, убеждение, что Антонин Долохов – безжалостный убийца. Просто потому, что, если ты опасен и жесток, с тобой лучше не связываться, а если нет – значит, ты слаб. Прослыть слабым в дворянских кругах означало стать посмешищем, среди Пожирателей – тебе грозила смерть.

С появлением в его жизни маленькой грязнокровки, он с удивлением обнаружил, что ответы на вопросы, которые мучили его долгие годы, все это время были на поверхности.

Он понял, что, закрываясь от этого лицемерного мира высокой стеной, он упускал возможность увидеть те частички света в бескрайней тьме, в которых так нуждался. Он сам кормил пустоту, которая разрасталась в его душе. А теперь, найдя в лице его милой девочки что-то настоящее, не скрывающееся под маской притворства, он смог собрать этот паззл в полноценную картину и, наконец-то, избавиться от чувства незавершенности, не дававшего ему покоя.

Но, как это всегда бывает с дорогими сердцу приобретениями, получив их, ты боишься их потерять.

Сегодня они с Роули впервые молчали за обедом. Каждый думал о своем, и напряжение между ними можно было нащупать в воздухе рукой. Он не был уверен, что напарник был честен с ним. Если подумать, Совет законодателей для них обоих открывал новые перспективы и возможности.

Статус и власть. Он мог все это иметь, если бы остался в Венгрии. Просто по праву рождения. Он никогда этого не жаждал. Но сейчас обстоятельства изменились, ведь так? Он больше не волк-одиночка, отвечающий лишь за себя. Теперь от него зависит судьба юной волшебницы, которую ждет неминуемая смерть, если он не найдет способ уговорить Темного Лорда передумать.

Он всегда был у Повелителя на особом счету. Ему позволялось то, о чем остальные могли лишь мечтать, ему прощалось то, что не прощалось никому. Почему? Потому что он был идеальным исполнителем. Он блестяще проявлял себя на всех миссиях до заключения в Азкабан. До того, как он стал задумываться, а лишь потом выполнять приказ. Может, пришло время напомнить Темному Лорду, за что он его так ценит? Возможно, он зря игнорирует идею о вступлении в Совет законодателей. Заняв там кресло, он сможет получить и новые привилегии.



– Ты сегодня рано, – нежный голосок вытянул его из задумчивого состояния.

Антонин повернулся и увидел стоящую напротив грязнокровку. В руках она держала поднос, на котором были чайник и две чашки. Аромат свежезаваренного черного чая с бергамотом смешался со слегка сыроватым воздухом гостиной, немного взбодрив Долохова.

Он улыбнулся. Его милая девочка узнала, какой чай он любит. Значит ей что-то нужно.

– Я принесла чай, – продолжила она. – Я выпью его вместе с тобой, чтобы ты не думал, что я туда что-то подсыпала.

Антонин с трудом, но все же смог сдержать мускулы лица в неизменном состоянии, не позволив себе рассмеяться. Маленькая грязнокровка даже не в курсе, что он зачаровал всю посуду в доме таким образом, чтобы она ничего не смогла туда подмешать. Возможно, она об этом не знает потому, что ни разу и не пыталась это сделать?

– Я не думаю, что ты настолько глупа, чтобы травить меня, лапонька, – произнес он. – Ведь тогда ты лишишься единственного защитника.

Никак не среагировав на его слова, Гермиона поставила поднос на небольшой журнальный столик, а сама села в кресло напротив Долохова.

– Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты сделал вчера, – сказала она, взяв в руки чайник и начав разливать чай по кружкам.

– Ну, это с какой стороны посмотреть, лапонька, – Долохов усмехнулся. – Как по мне, так ты вчера очень хорошо меня отблагодарила, а сегодня утром закрепила результат.

Гермиона залилась краской.

– Я просто… – она замялась, не поднимая глаз от чайника. – Я знаю, ты очень рисковал. Для меня это много значит.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это ничего не меняет, лапонька? – произнес Долохов. Гермиона поставила чайник на поднос и перевела на мужчину вопросительный взгляд. –Это лишь формальность. Ты в любом случае не сможешь родить. Никогда, – Гермиона выдохнула, но промолчала, а он задумчиво добавил: – По крайней мере, не в этом мире…

Девушка закусила губу. В мире, где правят темные маги, она и сама не хотела рожать ребенка. От кого угодно. Даже от Долохова.

– Я понимаю, – коротко ответила она, снова опустив глаза на чайник.

– Ладно, – Долохов мягко улыбнулся и, потянувшись за кружкой с чаем, спросил: – Так что ты хотела у меня попросить, лапонька?

Гермиона резко вскинула голову, напряженно посмотрев на мужчину.

– С чего ты решил, что я хочу что-то попросить?

Мягкая улыбка, которая явно была снисходительной, не сходила с губ Антонина, когда он, сделав глоток из кружки, произнес:
– Очевидно, ты не просто так узнала у Руны, какой чай я предпочитаю, и причина вовсе не в том, что ты испытываешь благодарность за вчерашнее. Как я сказал, ты уже отблагодарила меня самым лучшим способом, какой только могла найти.

Щеки Гермионы снова вспыхнули, и она поджала губы.

– Тебе что-то нужно, – продолжил Долохов. – И тебе повезло: я готов выслушать.

Гермиона поняла, что уже нет смысла ходить вокруг да около. И она выпалила:
– Я хочу знать, что случилось с мальчиками.

Долохов нахмурился.

– Какими мальчиками? – спросил он озадаченно.

– Мальчиками, которых пленили после битвы в Хогвартсе, – пояснила Гермиона. – Их не было на торгах. Где их держат? Что с ними сделали?

Долохов вернул чашку на поднос и сжал губы в тонкую линию.

– Я не думаю, что мне стоит рассказывать тебе такие вещи, грязнокровка. Это информация не для твоей хрупкой психики.

Гермиона яростно опустила свою чашку на столик, так, что та громко звякнула, когда соприкоснулась со стеклянной поверхностью.

– У меня не хрупкая психика! – возмутилась девушка.

– Да что ты? – брови Долохова взлетели вверх, тон голоса был насмехающимся.

Гермиона понимала, о чем он. Долохов много раз был свидетелем ее истерик, полуобморочных состояний, непрекращающихся рыданий. Да, у нее действительно были расшатаны нервы после битвы в Хогвартсе и заключения в Азкабане. Но теперь все иначе. Она пришла в себя, у нее появились силы на борьбу.

– Была война. А потом … Азкабан.

Оправдания получились сбивчивыми и неуверенными.

– Если ты забыла, я тоже участвовал в войне. В двух войнах, если быть точным. А в Азкабане я провел почти пятнадцать лет. И на мне это никак не отразилось, – Антонин на пару секунд замер, а потом добавил: – Ну, почти никак.

Какая наглая ложь. Война меняет всех. А Азкабан. Это особая история. Даже без дементоров, эта тюрьма переворачивает все внутри тебя вверх тормашками.

– Я… Теперь все по-другому, – не унималась Гермиона.

– Неубедительно, лапонька.

– Прошу тебя, – Гермиона подалась вперед и положила свою ладошку поверх его руки, лежащей на подлокотнике кресла. Долохов перевел взгляд туда, где их руки соприкасались, а потом снова посмотрел на девушку. – Я должна знать. Многие из тех ребят мои близкие друзья.

Мужчина закатил глаза. Потом он снова заглянул в эти медовые глаза, в которых стали собираться слезы. В другое время, может, он и смог бы устоять перед этим умоляющим взглядом, но только не сегодня.

– Ну, хорошо, – сдался он. – Но потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Гермиона отодвинулась и, сцепив кисти рук в замок, положила их на колени, готовясь услышать любую, даже самую жуткую правду.

– Темный Лорд давно грезил идеей создания универсальных солдат, – начал Долохов. – Но среди его сторонников было недостаточно желающих стать подопытными. В какой-то момент он отложил эту мечту в долгий ящик. До лучших времен, так сказать. И вот они настали.

Гермиона сильнее сжала руки и произнесла:
– Значит он…. проводит над ними эксперименты?

Долохов кивнул.

– Он использует магию, чтобы трансформировать их тела, убирая все, по его мнению, ненужное и добавляя нужное. В общем, осуществляет метаморфозы.

Девушка втянула воздух через приоткрытый рот.

– Но зачем ему все это? В смысле… разве ему не хватает сторонников? У него немалая армия.

– А для чего правители наращивают военную мощь? – спросил Долохов, откинувшись на спинку кресла.

– Для защиты границ, – произнесла Гермиона.

– И для укрепления власти внутри страны, – добавил Долохов.

– Но разве власть Волд…. Темного Лорда нуждается в укреплении?

– Любая власть нуждается в укреплении, лапонька, – ответил Антонин. – Даже самая народная.

Гермиона скривилась.

– Власть Пожирателей Смерти не является народной, – не пытаясь скрыть презрения в голосе, сказала она.

Антонин усмехнулся.

– Вот ты сама и ответила на свой вопрос, лапонька.

Гермиона прикусила нижнюю губу и на пару секунд опустила глаза на стол, буравя свою чашку. А потом снова посмотрела на Долохова.

– Насколько все плохо?

С минуту Долохов смотрел на девушку долгим, напряженным взглядом. Стоит ли выложить ей все, как на духу?

Все хуже, чем хреново, детка. Ты такой жести никогда не видела. Нет, это уже слишком. Надо сгладить.

– Скажем так, если ты увидишь своих друзей, то вряд ли их узнаешь, – наконец сказал он.

И тут она произнесла то, что было для него очень предсказуемо.

– Отведи меня к ним.

Чтобы ты опять в депрессию себя вогнала и ходила по поместью словно призрак? Ну да, только этой дерьмовой вишенки на гребаный торт мне сейчас и не хватало.

– Ты не знаешь, о чем просишь, грязнокровка, – сказал Антонин, встав с кресла.

– Но я…

Девушка потянулась к нему рукой в попытке поймать его запястье. Мужчина резко отдернул руку.

– Я сказал НЕТ! – рявкнул он.

Сказал, как отрезал. Грубо и безжалостно. Но так надо.

Она вздрогнула. Глаза в миг снова увлажнились от подступивших слез.



Он ушел. Слишком быстро, чтобы она успела хоть как-то среагировать и остановить его.

Буквально сбежал. И это сказало ей о нем все, что она хотела узнать.

В магическом сообществе Британии за Антонином Долоховым прочно закрепилась слава одного из самых сильных и жестоких темных магов, не способного на сострадание. Его внешний вид только поддерживал это мнение в головах волшебников – слегка неряшливая прическа, с то и дело выпадающими из нее волнистыми прядями, худое и бледное лицо, на котором не было ни единой эмоции, разве что злость, и холодный с хищным стальным блеском взгляд, от которого у многих тряслись поджилки. Если бы она увидела такого человека в палате Св. Мунго, она бы не удивилась – он выглядел как самый настоящий опасный безумец.

Еще до того, как столкнулась с ним лицом к лицу в Отделе тайн, Гермиона испытывала пробегавший по спине холодок лишь посмотрев на колдографию Долохова в «Ежедневном Пророке». После битвы на пятом курсе ее страх усилился, став практически первобытным.

Долохов не был похож на других известных ей волшебников. Он колдовал ни как Грюм, Макгонагалл или даже Дамблдор – самые сильные волшебники, которых она знала лично. Долохов управлял магической энергией так, будто она была музыкальным инструментом, из которого он умело извлекал удивительные звуки. Он не просто сражался, он создавал в воздухе произведения искусства, сотканные из проклятий. И это было красиво и страшно. Поэтому Гермиона боялась и одновременно восхищалась этим волшебником. А шрам, оставленный его Режущим, стал ей вечным напоминанием о его блестящем колдовском мастерстве.

Поэтому она была в ужасе, оказавшись с Долоховым один на один в его поместье несколько недель назад. Она ждала самого ужасного, что только мог выдумать ее мозг. Но каждым своим действием Долохов раз за разом развеивал ее жуткие предположения.

Она ожидала, что он будет зверски насиловать ее, и он, конечно, брал ее силой, но это не приносило боли, а, напротив, доставляло лишь физическое удовольствие. Она думала, что он будет унижать ее, но он разговаривал с ней, как с обычным человеком. Зависимым от него, да. Но он не издевался, не указывал ей на то, что она бесправная рабыня.

Ему будто бы было важно, что она чувствует, о чем она думает, как она ощущает себя рядом с ним.

Ему было не все равно.

Вчера он сказал, что всему виной магическая связь. И, наверное, отчасти так и было. Но пытливый ум Гермионы подталкивал ее к мысли, что есть что-то еще. Что-то, что, возможно, он и сам еще не осознает. Это что-то было едва уловимым, изредка мелькавшим в его глазах.

И это было не желание, о котором она думала изначально. Точнее, не только оно.

Когда десять минут назад он так стремительно покинул комнату, едва ее глаза защипало от слез, она поняла, что нашла то, что ей по силам использовать. Его «ахиллесову пяту», которая не позволяла ему причинить ей настоящую боль.

Да, Антонин Долохов испытывал к ней привязанность.

Такую же, какую она испытывала к нему? Гермиона быстро отмахнулась от всплывших в сознании вопросов.

Перестань, Гермиона, сейчас это неважно. Нужно сконцентрироваться на плане. Дожать его. Ты до сих пор на войне. И хорошо, что враги расслабились и думают, что ты повержена. Это даст тебе фору. Они не будут готовы, когда ты нанесешь удар.



Сама пришла? Ну надо же.

А он-то думал, что ему опять придется искать ее по самым укромным уголкам поместья.

Вечером девушка вошла в его спальню как раз в тот момент, когда он уже собирался идти за ней. Посмотрев на маленькую грязнокровку в простом лазурно-голубом платье его тетки, Антонин не мог думать ни о чем ином, кроме как насколько же желанной она сейчас была. Одежда облегала ее фигурку в нужных местах, но не придавала пошлости, а, наоборот, делала ее похожей на истинную чистокровную леди с уточненным вкусом.

– Ты вовремя, лапонька, я как раз собирался ложиться.

Грязнокровка ничего не ответила. Она, почти порхая, молча подлетела к нему и, поднявшись на цыпочки, оставила легкий поцелуй на его губах.

Он что спит? Или умер и попал в рай. Хотя нет, второе маловероятно. За все его поступки ему светит самый горячий котел, какой только смогут найти в аду.

Значит все-таки сон. Но какой-то слишком реальный.

Антонин приобнял девушку за талию и, ощутив под пальцами тепло ее тела, испытал ликование, убедившись, что это происходит наяву.

Он стремительно подхватил Гермиону на руки, и она вскрикнула от неожиданности. Подойдя к кровати, Долохов нежно опустил ее на матрас. Она обняла его за шею и, притянув его к себе, увлекла в страстный поцелуй.

Он наслаждался мягкостью ее губ и податливостью ее тела, когда вдруг пробежавшая сквозь его сознание неожиданная мысль, резко выдернула его из состояния эйфории.

Чтобы опровергнуть нежелательные мысли, Антонин взглянул в медовые глаза своей грязнокровки. Но его худшие опасения оправдались, когда он не нашел там желания, которое, учитывая ее действия, безусловно должно было там отражаться.

Ну почему… Почему окружающие его люди всегда лицемерят? Он надеялся, что хотя бы она не станет. Похоже, он ошибся, и она такая же, как и остальные.

Эта невинная и неопытная девочка пытается манипулировать им при помощи секса. Неужели она думает, что, отдавшись ему, сможет повлиять на его решение относительно посещения экспериментального центра? Серьезно?

На личике грязнокровки отразилось легкое удивление, когда он отстранился. Антонин что есть силы сжал руки в кулаки, стараясь сдержать разъяренного зверя, что неистово рвался наружу, готовый вцепиться в горло девушки, которая лежала перед ним.

В эту секунду он ненавидел ее. Ненавидел за ту боль, которую она сейчас ему причиняла. Грязнокровка будто пробила рукой его грудь и сдавила сердце.

Как же хреново.

Он должен наказать ее, выплеснуть на нее ту злобу, которая закипала в нем, уже почти переливаясь через край. С огромным трудом, но Антонин все же смог сохранить самообладание.

Контроль.

Долохов выдавил улыбку, но, видимо, она получилась не слишком похожей на искреннюю, потому что по лицу девушки пробежала тень страха.

И пусть. Она должна бояться. Она пыталась играть на его животном инстинкте? Что ж, она получит зверя.

Долохов грубо обхватил руками края ее платья и рванул на себя, разрывая пополам тонкую льняную ткань. Платье разошлось по линии декольте, полностью обнажая тело грязнокровки. Мужчина выдернул ненужный кусок материи из-под Гермионы и отбросил его прочь. Вероятно, шокированная его внезапной грубостью, девушка замерла в растерянном ожидании, не спуская с Долохова испуганного взгляда.

Он не стал тратить время на предварительные ласки. Она этого не заслужила. Вытащив член из штанов, Антонин пару раз провел по нему рукой, дождавшись, пока он затвердеет, и затем резко ворвался в ее влагалище, которое, к его удивлению, уже было влажным. Она что, потекла от его грубости? Или возбудилась еще до этого? Плевать. Это наказание, и оно принесет ей боль. Пусть не такую сильную, какую она своими намерениями принесла ему, но достаточно ощутимую, чтобы дать ей понять, что с ним не стоит играть в подобные игры.

Он начал монотонно в нее вколачиваться. Вперед – назад. Вперед – назад. Он просто самоудовлетворялся о ее тело, не обращая внимания на состояние девушки. Хотя удовлетворением это сложно было назвать. Сейчас это ощущалось даже не как мастурбация. Это было что-то пустое, безэмоциональное. Совершенно механическое действие. Разрядка произошла быстро и словно по щелчку. Он просто излился внутрь нее и вышел, не испытав при этом ни приятной расслабленности, ни тем более той бури удовольствия, которая охватывала его обычно после секса с его маленькой грязнокровкой.

Он никогда раньше не использовал секс как способ наказания или унижения. Антонин думал, что испытает радость. Но все было иначе. Ему стало еще хуже, чем было до этого. Ясно читающегося в широко распахнутых глазах грязнокровки страха было так мало. Она должна испытать ужас. И боль. Не тот дискомфорт, который она почувствовала, когда он трахал ее, а потом вышел, так и не дождавшись ее оргазма. Нет. Это должна быть настоящая, физическая боль.

– Вздумала играть со мной, грязнокровка? – прошептал он ей на ухо с четко уловимой угрозой. – Я отучу тебя делать так раз и навсегда.

Гермиона попыталась сопротивляться, когда он отстранился и, обхватив ее за туловище, перевернул на живот. Невербальное Связывающее обвило ее запястья, сцепляя руки между собой и привязывая их к изголовью кровати.

– Что ты делаешь? – проговорила девушка. Голосок дрожал, ее постепенно накрывала паника.

– То, что должен был сделать с самого начала, – произнес он, вставая с постели и расстегивая ремень. Его голос звучал бесцветно и буднично, будто он вел скучнейшую светскую беседу о погоде: – Я был слишком мягок с тобой, грязнокровка. Не объяснил тебе, как нужно вести себя с хозяином. Но сейчас я это исправлю, – он обернул ремень вокруг ладони. – Я навсегда выбью из тебя охоту манипулировать мной.

Гермиона повернулась к нему и, увидев в его руке черный кожаный ремень, взмолилась:
– Прошу тебя, не надо….

Ее глаза быстро наполнились слезами. Она осознавала, что ее ждет. Долохов держался непреклонно. Ни одна эмоция не отразилась на его лице.

– Умоляю, не делай этого… – вымолвила она снова, встретившись с ледяным взглядом мужчины.

Он сделает это, он не пощадит ее. Она ошиблась. Первые слезы проложили соленые дорожки на щеках.

– Не надо! – вскрикнула она, когда он замахнулся для удара. – Антонин!

Девушка отвернулась в инстинктивной попытке защититься от предстоящей боли.

Антонин замер. Это был второй раз, когда она произнесла его имя. Первый был в поместье Малфоев. В тот вечер, когда ее истязал Джагсон, используя магический кнут. А теперь он будет ее истязать. Ремнем.

Он наблюдал, как грязнокровка зажмурилась и стиснула зубы, очевидно, готовясь принять удар. Мужчина перевел взгляд на ремень, который зажимал в руке.

Прошло уже столько лет, а Антонин до сих пор помнил, как чувствуется удар кожаного ремня. Отец порол его достаточно часто, чтобы воспоминания об этих ощущениях осели глубоко в подсознании.

У маленькой грязнокровки такая тонкая кожа. Пары ударов хватит, чтобы на ней образовались красные полосы. А от третьего удара ремня на нежных ягодицах наверняка выступит кровь.

Он видел, как она напряглась, испуганно ожидая его действий. И без того миниатюрная девушка так сильно сжалась, что теперь казалась совсем крохотной. Словно птичка, попавшая в силки. Маленький воробушек.

Он расслабил пальцы, ремень выскользнул из его рук и, упав на пол, звякнул пряжкой.

Совсем размяк. Тряпка.

Гнев, который буквально разрывал его минуту назад, испарился. Он больше не ненавидел ее. Он больше не хотел причинять ей боль.

Но он не может просто оставить все как есть. Он должен что-то сделать. Хоть что-нибудь. Чтобы не потерять лицо окончательно.

Антонин наступил коленом на постель и замахнулся ладонью, а затем вполсилы шлепнул девушку по ягодицам. Она всхлипнула. Он шлепнул снова. И снова всхлип. Последний удар он нанес чуть сильнее, и она взвизгнула, дернувшись в путах.

Это было большее, на что он был сейчас способен. Он прошептал отменяющее заклинание, и Связывающее развеялось, освобождая ее руки. Она тут же продвинулась к изголовью кровати и, притянув ноги к груди, обхватила их руками.

Девушка не смотрела на него, уткнувшись взглядом в свои колени. Долохов потянулся рукой к ее лицу, но она лишь сильнее съежилась, ее подбородок задрожал, и она…

Заплакала. Опять. Сколько же в ней слез?

– Да ладно тебе, лапонька. Всего три раза легонько шлепнул, – произнес Долохов, и Гермиона всхлипнула. Он замешкался, а потом все же добавил: – Меня отец, знаешь, как в детстве порол? Я потом несколько дней сидеть нормально не мог.

Последние слова сработали, но совсем не так, как он ожидал. Девушка перестала плакать. Зато, похоже, разозлилась. Слезы все еще стояли в ее глазах, когда она бросила на Долохова такой свирепый взгляд, что он даже опешил на секунду. А затем она демонстративно…

Отвернулась? Гриффиндорская львица. Нет. Его маленькая гордая кошечка.

– Ну не злись на меня, – продолжил он ласково. – Ты ведь понимаешь, что виновата, да?

Гермиона фыркнула.

Да, она кошка. И, как и все кошки, она никогда не признает в ком-либо хозяина.

Антонин глубоко вздохнул и присел на край кровати. Спиной он почувствовал на себе взгляд грязнокровки.

– Я не хотел этого делать, – сказал он, запрокинув голову к потолку. – Просто…. Ты так взбесила меня…

Может ли он открыться ей? Быть полностью откровенным?

Он так устал удерживать эти ментальные стены. Одна перекрывала другую, превращая сознание в какой-то лабиринт, где он уже сам заблудился. Ему нужно выговориться. Сбросить этот неподъемный груз.

В конце концов, он всегда может стереть ей память и все будет, как прежде.

Наверное.

– Думаю, я просто достиг предела, – произнес он. – Пресытился этим лицемерием так, что уже не лезет. И сорвался, – Антонин шумно выдохнул. – Знаешь, я давно потерял веру в людей. Все вокруг лгут, манипулируют, притворяются. А потом появилась ты, такая искренняя, бесхитростная. Но на деле ты оказалась просто талантливой актрисой, не так ли? Я обманулся, думая, что ты отличаешься от всех этих притворщиков. Полагая, что ты другая.

И тут произошло то, чего он никак не ожидал. В его мире таких жестов не существовало. Поэтому он даже вздрогнул от неожиданности, когда теплая рука мягко опустилась ему на плечо.

– Я другая, – прошептал мягкий голосок над ухом.

Долохов усмехнулся.

– Ты только что пыталась использовать секс, чтобы получить от меня то, что тебе нужно, – произнес он, не поворачиваясь. – Знаешь, сколько девушек до тебя пыталось это сделать? Соблазнить меня, чтобы потом управлять.

– Я была в отчаянии, – ответила она, и Антонин обернулся, чтобы заглянуть ей в лицо.

– С чего вдруг? – спросил он.

– Ты отказал в моей просьбе. И казался непоколебимым. Но я не могла просто смириться, – девушка глубоко вздохнула. – Пойми, они мои друзья. Они мне небезразличны. Я должна знать… Всё знать. Это важно для меня.

Ему так хотелось верить ей. Может ли он позволить себе это? Сколько еще лжи он сможет выдержать?

Мгновение он настороженно изучал девушку, а потом его взгляд смягчился.

– Я отказал тебе, чтобы уберечь, – Антонин провел рукой по ее волосам и убрал прядку с ее лица, заправив ее за ухо. – То, что делает Темный Лорд с этими мальчишками… Это… Ты не сможешь уснуть после этого. А если и заснешь, тебя будут преследовать кошмары.

– Я буду пить зелье сна без сновидений.

– Лапонька…

– Я тебя очень прошу, – взмолилась Гермиона. – Ты единственный, к кому я могу обратиться. Единственный, кому не все равно.

Дерьмо…

Она видит в нем опору. Разве не этого он хотел? Именно этого. Но почему-то в эту минуту он ощутил внутри болезненный укол совести.

– Хорошо, лапонька, – сдался Долохов, не в силах больше выносить на себе полный надежды взгляд грязнокровки. – В Министерство привезли несколько подопытных для… демонстрации. Я покажу тебе одного из них. Ты посмотришь, и мы сразу уйдем. Не задерживаясь.

Министерство. Там же держат и Невилла. Оказавшись там, она попробует уговорить Долохова дать ей и с ним повидаться.

– Спасибо! – воскликнула она и к величайшему удивлению Долохова, кинулась ему на шею, обвив ее руками и прижавшись к нему.

Она… обняла его? Он не помнил, когда последний раз его кто-то обнимал. Кажется, это было еще в ранней юности.

Такой сильный эмоциональный жест грязнокровки был самым настоящим нокдауном, который ментально повалил его с ног. Долохов поддался возникшему внезапно порыву и обхватил девушку руками в ответ, сильнее притягивая ее к себе.

Он сражен.

Она победила.



Гермиона открыла глаза. За окном была глубокая ночь. Осторожно она приподнялась на локтях и повернулась к лежащему рядом на кровати Долохову. Он мирно спал, подложив руку под подушку.

Сегодня она прошлась по канату над пропастью. Именно так это ощущалось. Она знала, что ей не хватит опыта, чтобы манипулировать им при помощи секса. Поэтому, планируя маневры, она рассматривала пробуждение в нем желания лишь как первый этап.

Это было опасно и непредсказуемо. Ведь она вполне могла проколоться, неверно истрактовав его поведение. А даже если она была права, и он действительно испытывал к ней привязанность, насколько сильной она была? Достаточно ли этой привязанности, чтобы в решающий момент подавить вспышку гнева, когда он раскусит ее игру? Но выхода не было. Это был единственный шанс добиться желаемого.

И это сработало. Она смогла достучаться до его человеческой сути. Ее слезы усмирили зверя в нем. А дальше она сыграла на его чувствах.

Он согласился отвести ее к мальчикам. Что она там увидит? Она должна быть готова, если придется, принять то, что их, возможно, уже не спасти. Но вдруг шанс все же есть?

К тому же, еще есть Невилл. Он выглядел замученным, когда она увидела его вчера, но он был собой. Человеком. Значит, Волдеморт еще не ко всем приложил свои когтистые руки. Наверняка, кроме Невилла есть и другие. Кто-то, кто сможет встать на баррикады, когда придет время.



Когда он проснулся, девочка мирно посапывала рядом с ним, развалившись на своей половине кровати.

Вчера он сказал слишком много. Позволил эмоциям взять верх над разумом. Девочка возымела над ним пусть и слабую, но власть. Больше такого не должно повториться.

Но, несмотря на этот неприятный нюанс, Антонин все же был рад, что все случилось так, как случилось. Ведь она по сути сказала, что считает его своей поддержкой.

Ты единственный... кому не все равно.

И это был еще один шаг на пути к полному контролю над грязнокровкой.

Маленький, наивный воробушек сам прыгнул в лапы к коту.

Он не хотел отводить ее в Министерство, но вчера он пообещал ей это. Он не может предать ее доверие. Придется сделать это.

Антонин поджал губы. Ей будет непросто. Возможно, стоит хоть немного подсластить предстоящую горечь?

Все еще находясь во власти Морфея, девочка проговорила что-то одними губами. Насколько крепко она спит и проснется ли от его действий? Долоховым овладело любопытство. Он аккуратно распахнул одеяло и с удовлетворением вспомнил, что она вчера так и легла голой. Девочка выглядела полностью расслабленной – одна нога была согнута в колене, вторая лежала прямо, руки свободно располагались вдоль тела.

Он продвинулся вперед, оказавшись между ее ног. Аккуратно, стараясь не разбудить, Антонин согнул в колене ее вторую ногу и широко раздвинул ее бедра, так что сочный персик раскрылся перед ним, обнажая желанную сердцевину. Он мягко провел пальцами между розовых складок, а затем перевел взгляд на ее личико – девочка продолжала крепко спать. Раздвинув пальцами ее половые губы, он начал нежно ласкать большим пальцем ее клитор.

Хватило всего пары движений по выпуклой горошинке, чтобы вход во влагалище увлажнился. Антонин проник в него сразу двумя пальцами и совершил несколько ритмичных движений, распаляя юное тело. Когда ее нижние губы набухли, он уже не мог сдерживаться и, стянув пижамные штаны, резко ворвался вглубь нее, вызвав ее вздох сквозь сон.

Вчера он измучил не только ее, но и себя. Разрядка вроде как была, но лишь формальная. Его тело молило о настоящем, эмоциональном завершении.

Гребаная магическая связь!

Его толчки участились, дыхание уже давно сбилось, опаляя горячей волной кожу девушки, распластанной под ним. Не выходя из нее, Антонин склонился и припал к ее соску, слабо его прикусив. Затем он выпрямился и ускорил движения. Это было чертовски хорошо. Он прикрыл глаза и самозабвенно простонал от наслаждения.



Она дрейфовала на теплых волнах, пока приятная истома окутывала все ее тело. Вокруг не было ничего, кроме шума океана. Вода была словно шелк, струящийся между пальцами. Она обхватила часть водной глади ладонями, ощущая легкую напряженность в районе бедер, как вдруг где-то очень далеко раздался протяжный стон.

Первое, что она увидела, пробудившись ото сна, было лицо Долохова, нависшего над ней. Он тяжело дышал, удерживая свой вес на руках по обе стороны от ее тела. Между ног был пожар, и когда она перевела туда взгляд, поняла, что было этому причиной.

– Доброе утро, лапонька, – сбивчиво проговорил Долохов как ни в чем не бывало, продолжая двигаться в ней.

«Какого черта?» – хотела спросить она, но его следующее действие ввело ее в такой ступор, что вопрос так и остался неозвученным.

Шокировано она наблюдала, как мужчина вытащил из нее свой член и, несколько раз поводив по нему рукой, излился прямо ей на грудь. Гермиона не успела возмутиться этому отвратительному действию, потому что в тот же миг Долохов ворвался пальцами в ее все еще разгоряченное и жаждущее разрядки влагалище, заставив ее выгнуться дугой в исступлении. А когда он, продолжая совершать движения внутри нее, второй рукой начал растирать ее клитор, Гермиона уже не могла думать ни о чем, кроме подступающего оргазма.

Разрядка не заставила себя долго ждать, волной распространившись по ее телу сначала вверх, к животу, а потом вниз, к пальцам ног, отдавшись легким покалыванием.

У нее не было сил сопротивляться, когда Долохов размазывал сперму по ее груди, растирая ее по коже, сложно крем, пока она просто лежала, пытаясь отдышаться.

– Ты потрясающая, моя грязнокровка, – услышала Гермиона сквозь шум, заполонивший ее уши от усиленной циркуляции крови.

Когда оргазм отпустил ее, девушка повернула голову к лежащему на боку по левую сторону от нее Долохову, и спросила:
– Почему ты сразу не разбудил меня?

Он положил горячую ладонь ей на живот.

– Научный интерес, – ответил он с загадочной улыбкой на губах.

– Как часто ты делаешь это со мной, пока я сплю? – Гермиона нахмурилась.

– Это был первый раз, – мужчина провел рукой вдоль ее тела, а затем потрепал правый сосок, который был липким от его спермы. – Не сердись. Мне просто было интересно. И судя по тому, как эффектно ты кончила, тебе это очень понравилось. Хочешь, буду будить тебя так каждый день?

– Нет! – воскликнула Гермиона, бросив на него яростный взгляд.

Мужчина рассмеялся.

– Да ладно тебе! Я просто хотел, чтобы ты немного расслабилась перед посещением Министерства. Сегодня будет нелегкий день. Приведи себя в порядок. Выходим через сорок минут.