Глава 26. Танго

Лили и Северус, прижавшись к стеклу в купе, наблюдали за остальными школьниками, которые еще не уселись. Вон чуть не подрались между собой Сириус и Монтегю, а Эльза в окружении фрейлин разочарованно кривиться: ей хотелось, видимо, настоящей схватки. В последнее время Смит и Блэк на уроках и переменах постоянно заводят пикировку. Лили сперва подумала, что Мародеры не могут простить слизеринке унижения Квиррелла, но помрачневший вид Марлин, неотступно за ними наблюдавшей, говорил об чем-то ином.
Регулус и Летиция, остановившись, ищут глазами приятеля; Северус стучит в стекло. «Надеюсь, они к нам не войдут», - говорит Лили нарочито-громко. Наверное, Летиция сквозь открытую форточку слышит её, потому что с холодным видом слабо дотрагивается до плеча Регулуса, и они идут прочь. Северус слегка краснеет, но Лили хранит спокойствие. В самом деле, пора обрывать дурные знакомства. Каким-то образом их дружба выдержала и инцидент с Квирреллом, когда Северус, увидев явно краденное зелье, предназначавшееся для издевательств, никому не сказал об этом. Лили посчитала, что унижением, которому его впоследствии подвергли Мародеры, он наказан достаточно - и когда Сев снова подошел к ней, не стала его ругать. Но сам случай, как и прочие проступки друга, запомнила.
Между тем Летиция недавно стала ей так же неприятна, как и Регулус. Однажды Лили увидела Гэмп в школьном дворе: слизеринка сидела на скамейке, Блэк и Северус стояли перед ней навытяжку, как перед строгим преподавателем. Она приказывала каждому поочередно перевести то или иное предложение на итальянский. За неправильный ответ каждый дарил ей наколдованный цветок. Лили слышала, что Летиция – наполовину итальянка, что этот забавный язык ей, как родной, и то, как Гэмп использует свое знание, возмущало. На ужин Летиция явилась с подаренной Регулусом алой розой в волосах, подпоясав пунцовой шелковой лентой черное платье. Хоть Гэмп и вела себя по сравнению с остальными слизеринками довольно скромно, но тщеславие и позерство ей явно не были чужды.
…Румяные и довольные близняшки Эббот, пробегая мимо окна, помахали Лили рукой. Даже Северус невольно улыбнулся:
- Сияют, как апельсины.
- Я им списать дала на контрольной по ЗоТИ, - похвасталась Лили. – А то Ривес им помогать отказывается.
Северус насупился.
- Правильно делает. А вот ты их балуешь.
- Ой, брось. Они хорошие.
- Угу. Только лентяйки и тупицы.
Лили ощутила знакомый холодок.
- По-твоему, все сводится к уму человека? К его таланту? А как же доброта? Честность? Верность? Они для тебя ничего не значат?
- Во-первых, одно не исключает другого. И во-вторых, что толку от доброты человека, если он глуп? Он точно ничего не добьется.
Лили с трудом подавила желание залепить ему пощечину.
- А чего он должен добиваться? Пусть делает свое дело, приносит людям пользу, помогает другим. Любой добрый человек в тысячу раз лучше умного и талантливого преступника.
Северус пальцем что-то чертил на лавке.
- Это как посмотреть…
- Да в любом случае! – Лили распалялась. – Умники вроде тебя завели привычку задирать нос. Вы даже не представляете, насколько вы ничтожны!
Вот теперь он слегка побледнел.
- Это почему?
- А именно потому, что ставите себя выше других! Хотя на самом деле вы просто жалкие эгоисты, равнодушные к людям. Вы целые теории придумываете, чтобы только не помогать никому!
- Подожди. Что ты понимаешь под помощью? Сделать из человека бестолкового паразита, который ни с чем не способен справиться в одиночку? Это помощь, по-твоему? Как те же сестры Эббот смогут справиться с какой-нибудь темной тварью, если нужное заклинание они просто списали у тебя и забыли? Ты же их так погубишь! Это помощь? – Сев раскраснелся, черная прядь прилипла ко лбу, цыганские глаза жестоко блестели. Лили охватила волна горечи. Забившись в угол купе, она опустила лицо на руки и заплакала.
- Не надо, - тихо проговорил Северус. Лили с досады заревела громче. Он подсел, принялся, едва касаясь, гладить по волосам. Девочка уткнулась в колени. Он тихо вздохнул.
- Ты нервная стала. Не надо было разговор затевать. Ничего бы не случилось, если бы я не узнал, что ты дала списать толстухам Эббот.
- А ты стал высокомерный, - Лили продолжала всхлипывать. – Гордишься своими оценками, своими знаниями… А ты хоть раз задумывался, какое у тебя сердце? Какая у тебя душа? Хороший ли ты человек?
- Мои сердце и душа мне потом не помогут. После школы.
- Карьерист, - Лили сглотнула. Он не отвечал. В купе с полчаса висела тишина, нарушаемая лишь стуком зеленых ветвей по стеклу: поезд мчался сквозь лесную чащу.

Это лето ползло, разморенное от духоты. То и дело случались грозы, и после них воздух становился ватным. Зв стенами дома дышать было легче, чем на улице. И Лили часами валялась на диване, болтая ногами, и читала толстенную «Американскую трагедию».
Хотя речь шла о другой стране, Лили словно узнавала каждый дюйм городов, описанных в романе, их душный воздух, унылые фабричные стены, измотанных людей, идущих на смену и не знающих, чем заполнить одинокие вечера. Пруд, где катались на лодке Клайд и Роберта, казался ей походим на то лесное озерцо, где они с Северусом любили купаться. Они и сейчас через день убегали в лес – спасаться от духоты, и до одури ныряли, и пальцами ног нащупывали на дне и вытаскивали овальные, шершавые ракушки. Те, в которых оказывался моллюск, бросали обратно в воду, а пустые Сев собирал, обещая из перламутра сделать Лили какое-нибудь украшение.
Клайд собирал для Роберты водяные лилии – и Северус тоже отважно плавал для Лили за кувшинками. Выбирался продрогший, чуть не зубами стуча от холода, со сведенными руками, но всегда с трофеем. Сложив цветы на берегу, Лили бросалась растирать его полотенцем. В первый же раз заметила у него на спине бледный старый шрам, тонкий и длинный – от лопатки и почти до поясницы. Спросила, что это. Сев, сильно покраснев, объяснил, что однажды напоролся спиной на битое стекло, но Лили подумалось, что похожие шрамы – ей как-то объяснял отец – остаются от ножа. Она прижалась к шраму губами и почувствовала, как от её прикосновения у Северуса деревенеет спина.
Другой раз она, испачкав руки в соке какой-то травы, начертила у него на плече королевскую лилию.
- Клеймишь меня? – засмеялся Сев.
- Нет! Просто так… Шучу, - и слегка тронула его ивовым прутиком.
Клайд оказался способным забыть о любимой ради положения в обществе, способным убить любимую, чтобы возвыситься. Не поступит ли однажды и Северус так же? Ведь он – Лили ясно видела это – спит и видит, чтобы только вырваться из нищеты, а лучше – взобраться повыше, чтобы жилось сытно, чтобы не обижали и не мешали. Ей не приходится думать, что на такое были бы способны, к примеру, Мародеры – отчасти потому, что место под солнцем забронировано им при рождении. Джеймсу и Сириусу забронировано, точнее… Но и Ремус с Питером, как сказал бы отец, парни с крепким стержнем. Вот прочие слизеринцы, пожалуй, не будь у них все от рождения, не побрезговали бы пойти на преступление, даже, может, меньше колебались бы, чем бедняга Клайд.
Отчего именно в минуты полной беззаботности вдруг хочется думать и спрашивать о страшном?
- Сев? – она снова, играя, слегка трогает ивовым прутиком его голую угловатую спину.
- Чего тебе? – он улыбается, как будто его приласкали.
- А ты смог бы убить меня?
Настолько потрясенного, обескураженного, расстроенного лица она еще не видела.
- Зачем… Зачем это спрашивать? Ты понимаешь, о чем говоришь? – он спрашивает тихо, но тоном человека, кричащего от ярости.
- Ну не сердись, я так спросила.
Он импульсивно ежится, словно его катили холодной водой. Бросил на Лили долгий и горький взгляд.
- «Так спросила»… Некоторые вещи нельзя говорить вслух. Просто нельзя.
Лили, лежа на траве, скрестила согнутые ноги.
- Просто мне подумалось… Ты так мечтаешь, как ты говоришь, занять достойное место…
- Да, - резко ответил Сев. – Достойное место среди волшебников. Это позволит стать известным и независимым. Но при чем тут…
- Так вот на что ты готов пойти ради известности и независимости?
- Ну у ж явно не на то… не то, о чем ты спросила, - у Северуса до сих пор дрожали губы. Он опустил голову, стал перебирать найденные ракушки. – Конечно, если быть белоручкой, так и просидишь в тени. Положения не добьешься просто так – я понимаю. И одним трудом тоже не добьешься. Придется идти на поступки… Которые тебе бы не понравились. Я только могу обещать. Что никогда ничего не сделаю тебе.
- А тем, кого я люблю? – негромко спросила девочка.
- Ну и им… Им тоже.
Она оборвала травинку, повертела между пальцами.
- А теперь скажи, Сев, чем я и те, кто мне дорог, лучше остальных? Почему другим можно делать зло, а мне и моим любимым – нет? Других можно убивать, а…
- Да я никого не собираюсь убивать! – воскликнул Северус. – Что у тебя за мысли, честное слово.
- А что хочешь? Лгать? Подсиживать? Клеветать?
- Я надеюсь, этого не понадобится.
- Но если понадобится – ты на это готов, - Лили тяжело вздохнула и обняла друга. _ Северус, Северус… Почему ты такой злой и жестокий?

Однажды всей семьей съездили в Манчестер – просто чтобы побродить по магазинам. Купили отцу новый пиджак, Лили парадную блузку, а маме – нежно-голубые лодочки, в тон к её любимому летнему платью. Хотели и Петунию порадовать обновкой, но та отказалась: мол. Все необходимые ей вещи есть. больше ничего не нужно. Правда, Туни после болезни стала куда мягче к родным, и они уделяли ей больше внимания.
Вернулись распаренные, усталые, голодные, с гудящим ногами. Шумно отобедали, обмыли покупки. Лили так и врезался в память этот момент: распахнутое окно, колышется розовый куст, мама рассматривает голубые лодочки (она всегда ходила в новых туфлях по дому, чтобы быстрее разносить), ловко сидящие на её все еще изящных ногах, а отец настраивает радио.
- Астор Пьяцолла. «Танго Свободы», - раздался голос диктора, и в кухню ворвалось напряженное и строптивое кружение мелодии. Мама и отец встретились взглядом, и он, поклонившись, поцеловал ей руку. Мама положила отцу ладонь на плечо, и, не поспевая за ритмом, но сразу погрузившись в мелодию по макушку, они пошли в танце.
В тот миг Лили поняла, что сейчас матери и отца нет, а есть Роза и Джордж, женщина и мужчина, она и он. Она плавно выступала – он окружал её, как добычу. Она томно изгибала шею, непринужденно перебирала стройными ногами – она властно брал за талию, сжимал мягкую ладонь и вел. Её голубой подол бился об его колени, и невозможно было сравнить в те минуты, кто же красивее – мягкая томная Роза или уверенный, властный Джордж.
Интересно, танцевали ли когда-нибудь – сейчас-то, ясное дело, нет – отец и мать Северуса? Навряд ли.: Лили почему-то не верилось, что такой, как Сев, мог родиться у людей, нежно влюбленных друг в друга. Вот родители Джеймса Поттера, скорей всего, и теперь могут на зависть молодым пуститься вальсировать. Почему же настолько видно, кто рожден в любви, а кто её не знал? Но ведь закон не оправдывает людей, совершивших преступление, будь они хоть тысячу раз несчастными. Не оправдали Клайда Гриффитса, несмотря а всю его тяжелую жизнь. И Северуса не оправдают, когда придет черед – а что черед придет, Лили уже и не сомневается. Он общается с расистами, изучает темные искусства, презирает других и готов идти по головам ради карьеры. Это в четырнадцать лет – а в восемнадцать что с ним будет? А в двадцать?
Мама и отец, отдыхиваясь, пьют лимонад, и на смену грустным мыслям появляются хулиганские. Интересно, станцует ли Лили с Джеймсом Поттером что-нибудь, кроме джиги? К примеру, танго?