Глава 1. Во власти снов и воспоминаний.

И вновь преодолевая порывы стального ветра, он поднимается над землей, возносится ввысь — туда, на вершину башни, навсегда теперь ставшей для него Башней молний... Его не видят, его не ждут, но он снова там, чтобы опять пережить роковые мгновения... попытаться помешать, зная, что предначертанного судьбой не изменить... Блеклые, смазанные фигуры окружают одну, излучающую яркий белый свет... беззащитную, загнанную в угол. Но они чувствуют исходящую от нее силу и не смеют приблизиться... Парящее над башней призрачное марево бросает на лица зловещие изумрудные отблески... Один из них обязан сделать первый шаг, но он медлит... остальные подгоняют его, в душе радуясь, что эта роль выпала не им... А дальше... ледяной вихрь распахивает дверь, и появляется Черный человек... Сотканный из клочков плотного темного тумана, он медленно приближается к белой фигуре... сияние ее начинает меркнуть, в глазах появляется мольба... Лицо Черного человека искажается, расползается в леденящей гримасе... А дальше... Луч нестерпимо зеленого света пронзает белую фигуру... поднимает ее, угасшую навсегда, над башней... и низвергает во тьму... Фигуры покидают башню, и лишь он один — тот, кого не видели... тот, кто видел — остается, но его крик растворяется в сумраке, так и не сорвавшись с уст...

Не-е-е-е-т! Этого не было! Он не мог умереть вот так!.. я все исправлю... догоню... убью!..







— Кого это ты собираешься убить, мальчишка?! Отвечай! Я не потерплю в своем доме... Взрастили на свою голову! Без пяти минут убийца! Понабрался у своего дурацкого крестного!

— Не смейте так о Сириусе, — Гарри наконец (не без труда) разлепил веки, принял сидячее положение и нашарил на прикроватной тумбочке очки — очертания красного от гнева лица дяди Вернона сразу приобрели резкость.

Здесь же была и тетя Петунья. Возмущенно поджав губы, она слегка поеживалась в своей длинной ночной рубашке — это лето выдалось необычайно холодным. И туманным. Даже ночи, словно окутанные в дымку, помутнели: свет фонарей рассеивался, как на нерезкой фотографии. Гарри отвернулся к окну, поглядел на клубящиеся вокруг ближайшего фонаря облачка, стараясь — хотя бы на время — изгнать мысли о сне на задворки сознания. Сейчас не время... если он, конечно, не хочет все рассказать Дурслям. И чего им понадобилось будить его среди ночи?

— Э-э, что-то случилось? — с трудом сдерживая раздражение, поинтересовался он, потому как родственнички хранили молчание. Тут он заприметил и Дадли: тот стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку, словно боялся подойти ближе.

— Случилось?! — визгливо переспросила тетя Петунья. — Это мы должны тебя спросить об этом! Дадлик слышал, как ты произносишь... ну... эти пакостные слова, которые такие как ты постоянно... Так ведь, сынок?

— Он... да. Он... колдовал во сне, вот! Говорил на иностранном языке. Что-то такое... вроде «Абра-кедабра», — шепотом выдавил Дадли.

— Не надо произносить эту гадость! — зашикала тетя. И тут же, чтобы сгладить грубость, ласково прибавила: — Продолжай, сынуля, мы больше не будем тебя перебивать.

— Я... в общем, проходил по коридору, услышал это...

— И побежал жаловаться мамочке, — закончил за кузена Гарри. Ему было наплевать на реакцию Дурслей. Он не станет с ними считаться: послезавтра он покинет осточертевшую Тисовую улицу навсегда, а если разозлит родственничков до такой степени, что они пожелают выгнать его уже завтра — тем лучше. От взгляда на дядю Вернона, который раздулся, как индюк, готовясь обрушить на хама-племянника гневную тираду, Гарри стало смешно. Не дав дядюшке отрыть рот, он обратился к Дадли:

— Как ты сказал? «Проходил по коридору»... Сомневаюсь, что оттуда было слышно мое сонное бормотание. Если только я не орал как резаный. Так что лучше скажи мамочке правду. Мол, опять заходил к Гарри в комнату, опять хотел подсыпать ему в постель муравьев. Или ты придумал что поумнее? Чтобы после моего отъезда твоя мать не только муравьев выводила, но, скажем, и тараканов? Крыс?
Выражение лица тети Петуньи — маниакальной блюстительницы чистоты — надо было видеть.

— Неправда! — обиженно пробасил Дадли. — Я в коридоре был. Ходил... по нужде.

«Прямо там, под дверью?» — хотел было спросить Гарри, но сдержался, согнувшись пополам от смеха. Дадли показал кузену фак, когда тетя Петунья отвернулась. Стоит ли говорить, что, услышав жалкое оправдание сына, она сразу же ему поверила.

— Хватит ржать, ты! — дядя Вернон схватил Гарри за плечо и больно сжал. — Мы все тут слышали, что ты замышляешь убийство! А ну объяснись! Кого ты задумал убить?!

— Хотите заявить на меня в полицию? — Гарри рассмеялся в лицо дядюшке. — Да пожалуйста! Я же опаснейший преступник — убиваю во сне! Храпящий маньяк Гарри-Усыпитель — гроза Лондона! Такого как я надо держать в камере строгого режима, и ни в коем случае нельзя давать мне спать: вдруг кого убью!

— Ты не ответил, кого...

— А-а, моя первая жертва! Мне снился Дадли, высыпающий мне на кровать муравьев. Но я, увы, не успел его прибить: меня разбудили! Так что Дадли спас себе жизнь, в такое удачное время выйдя... по нужде, — тут на Гарри опять накатил приступ хохота, и он едва ли услышал гневные реплики четы Дурслей. Отсмеявшись, он внезапно почувствовал злость: одно воспоминание больно кольнуло его в самое сердце. Он не может, не имеет права веселиться... И когда эти трое, наконец, уйдут?!!

— Ты, наверно, возомнил, что тебе тут все дозволено, раз тебя опекает этот странный бородатый тип! — раскрасневшись, заорал дядя Вернон, взбешенный тем, что Гарри не принимает его слова всерьез. — Так знай, мальчишка: рано или поздно тебе все же придется вылететь из-под его крылышка! Вон крестный твой — из тюрьмы сбежал, письма стал тебе писать дурацкие, а потом взял, да и помер! Не удивлюсь, если в пьяной драке с такими же, как он, патлатыми уголовниками!

У Гарри потемнело в глазах от нахлынувшей ярости: да как этот... человечишка смеет говорить так о Сириусе! Сириусе, который погиб как герой! И строить свои гадкие предположения, когда того, кому он пророчит смерть, уже тоже нет в живых...
Смятение Гарри не укрылось от поросячьих глазок дядюшки, и он продолжил свое наступление.

— Так вот, — теперь он говорил в самое ухо Гарри, — когда у тебя никого не останется, кроме меня и Петуньи, и ты приползешь к нам на порог, потому что тебе будет негде жить, — вот тогда мы тебе все припомним. Все! Мы поступим так, как следовало поступить еще 16 лет назад - оставим тебя на улице! И это может случиться скорее, чем ты думаешь! Твой крестный был молод, и то недолго задержался на этом свете!

Гарри буквально трясло от гнева. Едва не поддавшись порыву выкрикнуть Дурслям в лицо всю правду — пусть знают, пусть подавятся! — он заставил себя сфокусировать взгляд на скомканном в изножье кровати одеяле — старом, доставшемся от Дадли, — и стал медленно, по частичке, освобождать свое сердце от злости. Они просто глупые люди. Они не стоят этого. Гарри не стал сразу поднимать глаза, боясь, что вновь нахлынет желание скормить дядю соплохвостам. Ему нельзя размениваться на мелочи: у него есть цель, и отныне все в его жизни должно быть подчинено лишь ей одной. Любопытно только, какие чувства отражаются на лице у тети: ведь именно ее клятва, данная когда-то Дамблдору, мешает дяде Вернону выставить ненавистного племянника из дому прямо сию секунду.

Дурсли молчали, как будто надеялись услышать от Гарри извинения, Дадли то и дело фыркал, делая вид, что ему смешно.
Окончательно успокоившись, Гарри нарушил затянувшееся молчание:

— Давайте продолжим утром, — вполне миролюбиво предложил он, искренне удивляясь, как спокойно звучит его голос.
Но дядя Вернон как будто не замечал, что на дворе глубокая ночь.

— Нет, мы не будем спать, пока не разберемся! — взревел он.

— Отлично! А я - буду! — Гарри накрылся куцым одеялом и под взглядами Дурслей лег, отвернувшись к стенке. Злость вернулась так же быстро, как исчезла. Если и сейчас они не уберутся...

— А ну повернись, когда с тобой разговаривают!!!

Гарри почувствовал, как его трясут чьи-то потные руки, и спустя мгновение вскочил, а еще мгновение спустя уже направлял волшебную палочку на в страхе попятившихся Дурслей. Дадли сразу же ретировался в свою комнату.

— Тебя за это исключат! — взвизгнула тетя Петунья.

— А мне плевать: я и не собираюсь в школу!

— Врешь! — прорычал дядя Вернон, отступая еще на пару шагов.

— Не верите? — Гарри сделал безумные глаза, подходя с палочкой ближе.

Дверь захлопнулась, и в комнате воцарилась долгожданная тишина. Вздохнув, Гарри выключил свет, с покорностью обреченного сознавая, что его ожидает ночь без сна — очередная в длинной череде промозглых туманных ночей, которые он проводил не смыкая глаз, воскрешая в памяти то, что даже в редкие минуты, когда он забывался сном, не переставало преследовать его.
Гарри уже готов был пожалеть, что Дурсли ушли, оставив его наедине с воспоминаниями и темнотой. С недавних пор он стал бояться ночи, с приходом сумерек становясь все более настороженным. Он больше не верил, что в этом доме ему ничего не грозит: тот, кто внушал ему эту уверенность, погиб, и вместе с горечью утраты Гарри уяснил для себя одну неоспоримую истину: теперь нет места на земле, где он ощутил бы себя в полной безопасности. Уверенность в завтрашнем дне умерла вместе с ним. Растворилась в вакууме, который заполнил ту частичку Гарриного сердца, где некогда обитал Альбус Дамблдор.







Гарри надеялся, что ехать к Дурслям ему вообще не придется: свадьба Билла и Флер намечалась на конец июня; по окончании мероприятия он планировал на время остаться в «Норе», после чего переехать на площадь Гриммо,12. С этим мрачным домом у него были связаны не менее мрачные воспоминания, но что поделаешь, другого жилья у него пока не было. Сидеть на шее у миссис Уизли, несмотря на ее теплейшее отношение, ему не позволила бы совесть. Одно дело гостить в «Норе» на каникулах, оставаться же там надолго — совсем другое. Вдруг Билл захочет жить у родителей со своей молодой женой? Флер, конечно, будет не в восторге... но вдруг? Может, вернутся близнецы, приедет Чарли или — чего не бывает? — возвратится домой блудный сын Перси? А тут Гарри — мало того, что лишний рот, так еще и магнит, притягивающий к себе всевозможные неприятности. Он навлечет беду на семейство Уизли, если останется: Пожиратели не дремлют, а Малфой наверняка рассказал им, где Гарри бывает летом. Так что это дело решенное — он переезжает в дом Блэков. С наступлением совершеннолетия он постарается вступить в Орден Феникса, но лишь для того, чтобы быть в курсе событий. Действовать он станет в одиночку. Никого, кроме Рона и Гермионы, не посвятит он в тайну крестражей. Такова была воля Дамблдора.

К сожалению, все получилось совсем не так, как планировал Гарри. Cвадьбу по непонятным причинам перенесли на 15 июля, а на вокзале Кингз-Кросс, окрыленный перспективой погостить до середины июля в «Норе», он нос к носу столкнулся с Дурслями. Напоследок умоляюще взглянув на мистера и миссис Уизли, он стал прощаться с друзьями. Родители Рона направились к Дурслям, — это внушило надежду. Дадли (да-да, он тоже был здесь, в костюме и при галстуке), ошалело пялившийся на Гарри и Джинни, слившихся в страстном поцелуе (в последний раз, дал себе клятву Гарри, тут же нет Пожирателей!), опасливо попятился при виде приближающейся четы Уизли и, задом протиснувшись в машину, стремительно захлопнул дверцу.

— Ты поедешь к нам, вот увидишь! — Рон радостно хлопнул Гарри по плечу.

Джинни ободряюще улыбнулась, и, внезапно повернувшись и задев Гарри по лицу волной медно-рыжих волос, показала фак Дадли (тот наблюдал за ними из автомобиля, прижав к стеклу нос так, что он расплющился).

— Этот хряк — твой кузен, да? — спросила она задним числом. — Ну и харя!

— Гарри, Дамблдор... Дамблдор, кажется, хотел, чтобы ты до 17 лет жил с дядей и тетей, — понизив голос, вдруг строго произнесла Гермиона.

Рон махнул рукой — не слушай, мол. Гарри не проронил ни слова, но настроение у него испортилось. И когда подошла миссис Уизли со словами «Гарри, дорогой, сожалею, но тебе придется...», он, в отличие от Рона и Джинни, со смирением принял неприятную весть. Это все ничто по сравнению с испытаниями, которые ждут его впереди.







На Тисовой улице почти ничего не изменилось, лишь снимки, развешенные и расставленные по всему дому (Гарри про себя называл сию фотогалерею «эволюцией Дадли») немного поменялись за год. Пока Гарри учился на 6-ом курсе Хогвартса, кузен успел благополучно бросить секцию бокса. «Ушел из большого спорта, чтобы посвятить себя учебе», — гордо говорила тетя Петунья всем соседям и знакомым; на самом же деле причиной ухода послужило то, что тренировки стали занимать все свободное время, а его Дадли предпочитал проводить в компании друзей-отморозков или за компьютером. Все его дружки по ночам теперь сидели в Интернете, а дядя Вернон, по жизни консерватор, не видел в Сети ничего хорошего, наотрез отказываясь подключать к ней компьютер сына. Ежедневно Дадли с тоской наблюдал, как Пирс, Деннис и остальные обмениваются адресами порносайтов, и зависть заставила его в первый раз в жизни пошевелить мозгами. В результате родился «Миф о великом программисте», благодаря которому Дадли развязался-таки с боксом и получил Интернет в свое полное распоряжение.

— Мам! Пап! Я хочу изучать программирование! — однажды заявил он, нарочито медленно собираясь на тренировку.

— О, сынок! — возрадовалась тетя Петунья.

Уже через два дня на его столе высилась внушительная стопка книг по Фортрану и Си++, HTML и XML, Delphi и Паскалю, и даже самоучитель по допотопному Turbo BASICу (дядя Вернон скупал все без разбору). Дадли книг не открывал (и оскорбительного названия одной из них — «Программирование для чайников» — не видел). Он сразу поставил отца перед фактом, что программисту без Инета не прожить.

— Как зачем? Эти, как их... программы качать! — с достоинством объяснил он, а назавтра уже сидел, вперившись в экран и увлеченно тыкая мышкой в изображения голых теток (а иногда и дядек)... Для отвода посторонних глаз он всегда держал перед собой одну из заумных книжек, открытую на середине, и при малейшем шорохе в коридоре мгновенно нажимал Alt+Tab. Вошедшая тетя Петунья смотрела на экран, где красовался заранее подготовленный для такого случая вордовский файл, набранный на Windings; при виде странных значков глаза ее увлажнялись от умиления, и она ласково трепала склонившегося над книгой Дадлика по белобрысой шевелюре. Дядя Вернон, разбиравшийся в компьютерах немногим лучше жены, вел себя примерно так же: хлопал Дадли по массивному плечу, а уходя, самодовольно бормотал: «Мой сын — орел! Далеко пойдет!»

Сидячий образ жизни не замедлил сказаться на внешности Дадли: он снова раздался во все стороны (особенно задняя его часть), и всем своим видом стал походить на грушу, взращенную на нитратах до исполинских размеров. На новых фотографиях он был запечатлен сидящим за компом и уставившимся на экран взглядом одержимого. Гарри посмеялся бы над этим выражением лица, будь у него настроение веселиться. А так, войдя с чемоданом и клеткой в холл, он, лишь мельком взглянув на фотографии, быстро поднялся по лестнице к себе в комнату, и заперся бы там, если б замок был изнутри, а не снаружи.






Гарри почти не выходил из своей комнаты, что очень удивляло Дурслей — они ведь его не наказывали. Раньше он не прочь был перед сном прогуляться по улице Магнолий, а теперь даже к завтраку спускался через раз. То, что их собственный сын придерживается почти такого же распорядка дня — день и ночь глядит в монитор, на воздухе не бывает (ест, правда, исправно) — этого они как будто не замечали. Но одного не заметить было невозможно: когда сын и племянник появлялись в столовой, оба с темными кругами под глазами, Дадли на фоне кузена смотрелся огромной горой жира, еле переваливающейся под собственной тяжестью. Вся семья вновь перешла на «кроличью еду».

Каждое утро сова приносила «Ежедневный пророк», в котором сообщались все более тревожные известия. На первой полосе, что особенно бесило Гарри, министерство помещало заметки о собственных (весьма сомнительных) достижениях. В конце июня арестовали еще с десяток волшебников и волшебниц, чья вина вызывала большие сомнения: «был замечен в Лютном переулке», «отказался говорить, где провел ночь с 24-го на 25-е», «упоминала в разговоре Пожирателя смерти», «пытался помешать министерским работникам провести обыск», «пробыла подозрительно долго в здании Министерства магии без видимых на то причин»... Посадили в Азкабан мадам Розмерту, которая провинилась только тем, что позволила Малфою наложить на себя заклятие Империус. Но о самом страшном обычно печатали на последних страницах.

28 июня — убийство старейшины Визенгамота Тиберия Огдена (это имя показалось Гарри смутно знакомым).

30 июня — душераздирающий случай: дементоры применили Поцелуй к двум магловским детям. Министерство взяло на себя смелость убить (хотя наврядли такое деяние можно расценивать как настоящее убийство) опустошенные тела, чтобы родители смогли похоронить их. В тот день Гарри спустился в гостиную посмотреть новости — там много говорилось об этом зверском преступлении. Полиция подозревала, что в кровь детей ввели через особо тонкий шприц отравляющее вещество, очень быстро выводящееся из организма, ведь на телах не было обнаружено никаких следов насилия, а в крови — ядов.

2 июля Гарри прочитал, что минувшей ночью Пожиратели смерти совершили нападение на школу магии «Дурмстранг»:

«Четверо преподавателей убиты, один с непоправимыми нарушениями психики помещен в Лечебницу имени Парацельса. Учительница по уходу за магическими существами Ирма Кошту бесследно исчезла. Министерство магии небезосновательно подозревает эту женщину в пособничестве Пожирателям смерти и просит всех, кто знает что-либо о ее нынешнем местонахождении, незамедлительно сообщить в штаб-квартиру мракоборцев (7-ой уровень)».

Гарри поглядел на помещенную внизу страницы фотографию: молодая светловолосая веснушчатая волшебница с грубоватыми четами лица — такими он представлял себе простодушных фермерских жен — мягко улыбалась, сощурив глаза, как будто в лицо било яркое солнце. «Предательница? Или очередная заморочка Министерства? — подумал Гарри, откладывая газету. — Пожиратели могли забрать ее с собой, чтобы под пытками допросить, а потом убить, как Берту Джоркинс.»

В номере от 6-го июля сообщалось об исчезновении одной из преподавательниц Хогвартса, мадам Трюк. Гарри не удивило, что и ее записали в пособницы Темного Лорда — чтобы не ошибиться, Министерство всех пропавших без вести теперь приравнивало к предателям. Гарри горько вздохнул: он-то думал, что хуже, чем при Фадже, отказывавшемся верить в возрождение Волан-де-Морта, быть не может...

На первой странице той же газеты красовался заголовок: «ХОГВАРТС НЕ БЕЗОПАСЕН ДЛЯ НАШИХ ДЕТЕЙ». В статье говорилось о том, что школа находится на грани закрытия:

«Министр магии Руфус Скримджер считает неприемлемым держать две сотни детей вдали от родителей в здании, охрана которого представляется ему недостаточной. Официальным указом Министра Школа чародейства и волшебства «Хогвартс» объявляется закрытой до тех пор, пока охрану замка не усилят и мракоборцы Министерства не подтвердят этого. Новый директор Хогвартса Минерва Макгонагалл заявила, что требования Министерства будут выполнены к концу августа. Но даже в случае открытия школы немногие рискнут отпустить туда своих детей - после того, как в этих стенах был убит сам Альбус Дамблдор. При всем уважении к памяти этого, без сомнения, великого волшебника, мы все вынуждены признать, что он не уделял должного внимания вопросам управления школой, не в полной мере осознавая ту ответственность, которую предполагает должность директора...»

Дойдя до этих слов, Гарри в ярости скомкал газету, но, заставив себя успокоиться, развернул ее вновь. Дальше значилось следующее:

«Весь минувший год Альбус Дамблдор периодически покидал свой пост без санкции на то Министерства магии. Это позволило Пожирателям смерти завербовать предателя среди учеников, который помог им проникнуть в здание школы. Но главным просчетом Дамблдора следует считать назначение экс-Пожирателя смерти Северуса Снегга на должность профессора в сентябре 1981г. Напомним, что ранее в том же году состоялся суд над Снеггом, и от Азкабана его спасло лишь поручительство Дамблдора, имевшего большое влияние на тогдашнего Министра магии. В результате в Хогвартсе 15 лет преподавал шпион Того-Кого-Нельзя-Называть. Все эти годы он обманывал Дамблдора, притворяясь его агентом, а в июне — по приказу настоящего хозяина — убил его».

Невозможно представить, как тяжело давались Гарри эти строчки: они расплывались, двоились, а в глазах мучительно щипало от злых, едких слез. Он прав, этот журналюга, прав гад-Скримджер, раздави их тролль! Дамблдор ошибся. Один раз за всю жизнь, но то была роковая ошибка. Неимоверным усилием воли Гарри заставил себя дочитать статью:

«...убил его. Возникает резонный вопрос: а не ошибался ли бывший директор и в отношении других профессоров? В ближайшее время Министерство займется проверкой биографий всех преподавателей Хогвартса. Не соответствующие требованиям Министерства учителя будут уволены. При появлении вакантных мест Министерство будет вправе само подыскать нужную кандидатуру — в том случае, если этого не сделает директор школы (Декрет №22 от 30 августа 1995г вновь вступает в силу). Все кандидаты, предложенные Минервой Макгонагалл, будут обязаны пройти проверку в Министерстве. В заключение напомним, что школа, скорее всего, будет все-таки закрыта до наступления более спокойных времен. Министр не считает целесообразным открывать школу для десятка-другого учеников. А больше желающих продолжить обучение, вероятнее всего, не наберется. Школа перестала быть неприступной крепостью в глазах детей и их родителей, и директору Макгонагалл придется приложить немало усилий, чтобы восстановить утерянное к Хогвартсу доверие среди магического населения».







Так как Дадли вел себя как образцовый затворник, Гарри часто слышал за стенкой ор и гогот его дружков, которых кузен теперь вызывал на дом. Чем они там занимались, Гарри абсолютно не волновало. Шум мешал сосредоточиться на мрачных мыслях, и за это он был даже благодарен.

Но однажды случилось неприятное для Дадли происшествие: он недоглядел, и Пирс Полкисс с Малкольмом Ламли зашли в комнату Гарри. Услышав их голоса за стенкой, Дадли на предельной для своей туши скорости выскочил из-за компьютера, при этом задев и обрушив вниз шаткую стопку порядком запылившихся книг. Но было уже поздно. Он застал Малкольма и Пирса в дверях Гарриной комнаты. Оба с нескрываемым интересом озирались по сторонам. Еще бы: тут было вдоволь необычных вещей. Этим летом Дурсли не стали прятать чемодан Гарри в чулан — сделали ему маленькую поблажку в награду за примерное поведение или на радостях, что он скоро уедет, а скорее всего из-за того, что боялись к нему подступиться: «примерное поведение» вызывало у них серьезные опасения... Поэтому взорам дружков Дадли предстала груда мантий, увенчанная остроконечной шляпой, прислоненная к стене метла, подозрительно чистая и отполированная для орудия уборки, стопка книг, выглядевших так, будто Гарри стащил их из Британского музея, а вдобавок ко всему большая клетка с белоснежной полярной совой. Дадли подумал, что Гарри сейчас прогонит незваных гостей, но просчитался: виновник торжества даже не встал с кровати, на которой, похоже, решил провести все лето, только подушку взбил и положил под спину, чтобы сидеть было удобнее. На его лице появилась мерзкая усмешка, и предназначалась она ему, Дадли.

— Смотрите-ка, какие модные у Поттера шмотки! — Пирс криво напялил шляпу, а потом развернул школьную мантию и приложил к себе.

Малкольм загоготал:
— Дад, ты почему не говорил, что Поттер собирается стать священником?

Поросячье лицо Дадли перекосилось, пытаясь отразить винегрет эмоций: от жалкой улыбки в ответ на шутку друга до страха перед тем, как отреагирует Гарри. Тот сохранял невозмутимый вид, только улыбка сделалась шире. Лениво протянув руку, он как бы между прочим взял с тумбочки некий предмет и стал рассеянно вертеть его в руках, поглядывая на кузена. Дадли прирос к полу: волшебная палочка! Поддавшись минутному порыву, он стремглав вылетел в коридор, но, подумав немного, нехотя вернулся: ведь если с друзьями случится неприятность, то обвинят его, Дадли (у него ж они в гостях!). Позорного бегства никто, кроме Гарри (да пошел он со своей улыбочкой!), не заметил: теперь друзья обсуждали Буклю.

— Что это за птичка, Поттер? — спросил Полкисс, забавляясь тем, что выдергивал палец из клетки за секунду до того, как его настигал острый клюв.

Гарри не ответил. Нагло улыбаясь, он почему-то смотрел исключительно на Дадли, а странную штуку, что держал в руке, принялся протирать краешком одеяла.

— Эй, Дад, чего это он у тебя все молчит да молчит? Давно не учил его хорошим манерам? — с усмешкой спросил Пирс. — Так это ведь легко исправить!

Он с надеждой посмотрел на Дадли. Ага, подумал Гарри, а первым-то сунуться боишься! Впрочем, это было неудивительно: Пирс как был в детстве скелетом, так и остался, только вытянулся в длину, а Гарри за последние год-два заметно возмужал, став обладателем стройной, но спортивной фигуры. Даже бицепсы кое-как накачал, ловя снитчи.

Дадли стал лихорадочно соображать, как спасти ситуацию.

— Ну же, Большой Дэ, чего ты ждешь? — продолжал подначивать Пирс. — Помнишь, как мы его в школе?

— Э-э... — промямлил Дадли. — Пойдемте быстрее, я там такой сайт нашел!

Прозвучало это неубедительно.

— Давай быстренько проучим его, и пойдем.

— Или тебе мать запрещает бить его?

Услышав это, Дадли стиснул зубы. Он всегда беспрекословно слушался тетю Петунью, но всеми возможными способами старался скрыть сей факт от приятелей. Никто не смеет указывать Большому Дэ!

— Нет, она не может мне запретить! — возмутился он, гневно посмотрев на Малкольма (Да как ты посмел подумать такое!) — Но, в общем... его лучше не трогать. Он, хм... буйнопомешанный, и у него может начаться... этот, как его... припадок.

— Ну и что?

— А то, что когда припадок кончится, он... э-э... ну, в общем... умрет.

Гарри, выйдя из роли молчаливого шизика, громко расхохотался: ну кузен сказанул! А он недооценивал его фантазию. Это ж надо — умрет!

— И что с того? — продолжал хорохориться Пирс. — Тебе будет жалко, если он откинет копыта?

— Нет, но... в общем, пойдем. Он дурак, урод и все такое, но тратить на него время...

Гарри решил, что пришла пора для настоящего веселья.

— Так-так, и кто же здесь дурак? Прости, не расслышал, — с улыбкой молвил он, направляя палочку на Дадли.

— Э-э... — Дадли знал, что самое здравое сейчас — убежать, но тогда его авторитет безнадежно упадет в глазах друзей.

— Так кто же?

Дадли почувствовал, то не может пошевелить языком. Пирс удивленно поднял бровь и переглянулся с Малкольмом. Оба недоуменно воззрились на Дадли. Чувствуя, что репутация трещит по швам, тот выдавил, избегая взгляда Гарри:

— Ты дурак, ты. Урод. Сопля на палочке.

— Да что ты говоришь? А я всегда думал, что сопля на палочке — ты... Уверен, что ничего не напутал? — с этими словами Гарри встал и приблизился к Дадли.

«Убежать я уже не успею», — мелькнуло у того в голове.

— Так кто же... — начал Гарри, утыкая палочку в складки жира у Дадли на шее.

— Ну ладно, я.

— Повтори, кто ты...

— Я... дурак, — Дадли почувствовал, что проваливается сквозь землю.

— И...

— И урод, — Дадли ощутил себя размазанным по стенке.

— И самое главное...

— И... сопля на палочке, — тут эмоции Дадли были непередаваемы.

— Вот и я так думаю, — подытожил Гарри и, как ни в чем не бывало, плюхнулся обратно на кровать.

Малкольм и Пирс стояли с открытыми ртами, от удивления потеряв дар речи.

— Пошли, — бросил им красный как рак Дадли, и они, все еще плохо соображая, последовали за ним в коридор, словно два зомби.

— С буйнопомешанным надо во всем соглашаться, — послышались из-за двери оправдания Дадли. — А не то — сами понимаете — припадок...

— А мне уж было показалось, что ты боишься этой его палки, Дад... Кстати, что это было?

— Просто... ножка от стола.

— От стола? Такая...

— Ну, от стула.

— Эх, надо было все-таки избить его, Дад. Зря ты сохранил ему жизнь. Вон, слышь, опять ржет как ненормальный! Твоя мать не хочет сдать его в психушку?..







Перед тем, как выйти из «Хогвартс-экспресса», Гарри попросил друзей не писать ему этим летом. Он сознательно пошел на этот шаг, так как прочитал в «Пророке» о том, что Министерство планирует начать выборочную проверку совиной почты. Не дай бог Скримджер узнает о его планах! Каково же было его удивление, когда в первых числах июля Стрелка (как всегда, на последнем издыхании) принесла письмо от Джинни! Впрочем, он вспомнил, что просил не писать только Рона и Гермиону, а про Джинни как-то не подумал: она ведь никогда не посылала ему писем. Несмотря ни на что, Гарри очень обрадовался. Потеснив немного Буклю, он налил в ее плошку воды для престарелой совы семейства Уизли, и, забравшись с ногами на кровать, принялся за чтение. На душе у него потеплело. Перебегая глазами с одной строчки на другую, он представлял себе Джинни, ее лучистые серо-голубые глаза, в которых, казалось, затаился бесенок, игривую улыбку, длинные пряди ярко-рыжих волос, то и дело падающих на глаза. Он чувствовал, что безумно хочет увидеть ее, отвести с лица непослушную прядь и поцеловать ее так, как не целовал никогда.

Судя по началу письма, Джинни тоже ужасно скучала. Гарри несколько раз перечитал первые строчки, все больше восхищаясь, как, оказывается, красиво можно излагать свои чувства на бумаге. Но оставшаяся часть письма слегка огорчила Гарри.

«Жить в нашем доме становится невыносимо, — продолжала Джинни. — Все, (и конечно, предатель-Рон), считают, что Флегма... ой, простите, Флер, ведет себя гораздо лучше. Но лично мне так не кажется. К примеру, вчера мама приготовила офигительно вкусный смородиновый пудинг, а эта поковыряла в тарелке ложкой и стала громко жаловаться, как она скучает по французской еде! А когда Флер, то есть Флегма, постоянно твердит: «Ты в этом ничего не смыслишь, глупенькая!» (про что это она — не важно), очень хочется в ответ наслать на нее Летучемышиный сглаз. И я, наверно, так и сделаю, если она еще хоть раз заикнется о том, чтобы на свадьбе я несла за ней шлейф. «Подружка невесты» еще не значит «рабыня невесты». Что особенно бесит — мама встала на ее сторону! «Сделай это ради Билла, Джинни, милая...» Как будто Билли горит желанием превратить родную сестру в служанку своей дуры-женушки! А даже если так, то он обойдется! Иногда мне кажется, что после встречи с Флегмой у моего братца слегка помутился рассудок: как в здравом уме можно влюбиться в такую дурынду! Рон — вдвойне гад — торжественно объявил про наши с тобой отношения Фреду и Джорджу — они, сволочи, теперь все время меня подкалывают, пытаются всучить значок «Избранная Избранного». Когда приедешь, разберись с ними, пожалуйста. А вообще-то я жду не дождусь возвращения в школу: только там нам с тобой никто не помешает...»

Гарри вздохнул. Похоже, Джинни не понимала, что он больше не вернется в Хогвартс, что встреча на свадьбе ее брата, скорее всего, будет их последней встречей в этом году. Судя по всему, мысль о школе была для нее единственным светлым лучиком на затянутом тучами горизонте, и он понимал, как расстроит ее новость, что он туда не едет…

Грустно было читать, что Джинни не ладит со своей семьей. Гарри нравились все Уизли, за исключением предателя-Перси, посему он не без раздражения подумал, что лучше бы Джинни рассказала, как поживают ее родители и братья, чем расписывать свои с ними ссоры и пререкания. Насчет Флер он был тоже не согласен. Она не бросила Билла после того, как его изуродовал оборотень — уже это должно убедить кого угодно в том, что она отнюдь не пустышка.

Тем не менее, Гарри постарался понять и Джинни. По всей видимости, ее раздражает вся эта предсвадебная суета, потому как все носятся с Флер, а ее, любящую быть если не в центре внимания, то по крайней мере в гуще событий, не замечают. Она свободолюбива, а с ее мнением не хотят считаться, — конечно, это выводит из себя. Гарри сам переживал нечто подобное, когда позапрошлым летом торчал у Дурслей, злясь на друзей оттого, что не пишут, и даже готов был нахамить Дамблдору, запретившему им это делать. Теперь ему было стыдно вспоминать о своем мальчишеском поведении, но осуждать Джинни за такое же ребячество он просто не имел права.

Тут Гарри спохватился, что еще не дочитал письмо.

«Вечером 14-го Билл устраивает мальчишник в «Дырявом котле», и тебя, Гарри, тоже приглашает, — писала Джинни. — Как ты до нас доберешься, пока не знаю. Думаю, со дня на день тебе сообщат об этом в письме. Вот, в общем-то, и все. До скорой встречи (надеюсь, доживу). Целую и обнимаю, твоя Джинни.»

В самом конце была корявая приписка (видимо, Джинни писала уже не на столе, а где-нибудь на подоконнике):

«P.S. Мама увидела, что я отправляю тебе письмо, и попросила передать, что утром 14 июля к тебе трансгрессирует кто-нибудь из Ордена, чтобы доставить к нам. Ты ведь знаком с парной трансгрессией? Еще раз целую. Жду с нетерпением, Джинни.»
Гарри улыбнулся: он покинет Дурслей на целый день раньше — это ли не прекрасная новость?

Глава 2. Рассвет.

Она вышла на веранду наблюдать рассвет. Влажные деревянные половицы приглушенно скрипели под ногами. Внезапно поскользнувшись, она ухватилась за спинку старенького кресла, чтобы сохранить равновесие. Оглянулась на дверь, не заметил ли кто. После этого осторожно опустилась в кресло. Отсюда открывался восхитительный вид на долину, по которой, лентой петляя меж холмов, неспешно несла свои воды небольшая река. По берегам группками были разбросаны коттеджи, едва различимые в темноте... Интересно, каким смотрится оттуда деревянный дом на холме? Заброшенным, необитаемым? А может, вместо него им видятся одни лишь унылые руины? В одном сомнений не возникало: сюда никто никогда не сунется. Там, внизу, наверняка бытует мнение, что это место населено привидениями. Маглы, что с них взять?

Глубокое небо цвета индиго уже наливалось с одного края розовато-оранжевым. Звезды блекли, растворяясь. Наконец, из-за дальнего холма показался краешек солнца. Деревья и травы затрепетали, встречая свежий утренний ветерок. Долина пробуждалась ото сна.

«Как странно, — подумала она, — раньше я совсем не замечала, как прекрасен рассвет. Это все он. Он открыл мне глаза. Кресло давно стоит здесь — значит, и он любит вот так посидеть на веранде. В тишине и покое. Наверно, такие, как он, гораздо острее ощущают свою связь с природой...»

Она тихонько поднялась и вошла в дом. Из темного коридора две двери вели в небольшие комнаты, еще одна — на кухню. Винтовая лестница поднималась на чердак, а через зловещий люк в полу можно было попасть в подвал... жуткое местечко. Истоки всех страхов и слухов о привидениях следовало искать именно там.

Скрипнула дверь: она на цыпочках вошла в одну из комнат. Здесь был маленький камин, массивный книжный шкаф из потемневшего от времени дерева, столик на тонких ножках и раскладной диван, который на эту ночь уступили Грозному Глазу Грюму (как старшему и главному). Аккуратно перешагнув через Кингсли Бруствера — бедолага спал на полу, на каком-то жалком матрасе, укрывшись не менее жалким покрывалом, подозрительно смахивавшим на занавеску, — она подобралась к тонконогому столику, стоявшему у самого дивана. Храп Грюма раздавался теперь так близко... Она подумала, что, если он ее услышит и проснется, то, может статься, и заавадит по ошибке. От этой мысли руки и ноги почему-то на миг вышли из подчинения: локоть изъявил желание сбить со столика узкую вазу с одиноко торчащим сухоцветом, а ноге безумно захотелось сделать маленький шажок назад и наступить-таки на Кингсли. Но с этим она кое-как справилась, придержав вазу рукой и побалансировав секунд десять на одной ноге.

Грюм продолжал храпеть. Выждав еще немного, она аккуратно взяла со столика стакан, в котором плавал — что бы вы думали? — Волшебный глаз Грюма. Она осторожно выудила его (наверно, будучи единственной, не считая самого Грозного Глаза, кто не брезговал прикасаться к этой гадости), а стакан с водой поставила на место. Так-так... В прошлый раз она водрузила его на один из канделябров в коридоре, но Грюм быстро нашел... Значит, лучше спрятать где-нибудь здесь: ему и не придет в голову искать так близко. Как насчет этой вазы? Горлышко достаточно узкое, так что можно будет установить Глаз наверху. Решительным движением выдернув цветок, она начала приводить свой план в исполнение, но... хм... немного просчиталась. Глаз провалился в вазу, но дна не достиг, а застрял примерно посередине, омываемый зеленоватой вонючей водой, в которой его предшественник — цветок — гнил, по всей видимости, с полгода.

Уже в коридоре, борясь с приступом хохота, она подумала, что на этот раз Грюм может разозлиться по-настоящему. Он ведь ни за что не нацепит свой глаз, после того, как тот плавал в этой жиже! Ох и зол он будет! Почему-то ее это не пугало.

Она заглянула во вторую комнату. Утренний свет, пробивался сквозь темные шторы, придавая мебели и стенам красноватый оттенок. Он еще спит. Уступил ей свою кровать, а сам теперь ютится в кресле. Она пыталась намекнуть ему, что кровать достаточно широкая, ну и... И встретила знакомый строгий взгляд, который всегда заставлял ее стыдиться своих слов.

Вновь она вышла на террасу. Легкий ветерок трепал полы длинного халата, но холода она не чувствовала. На душе было удивительно спокойно — впервые с тех пор, как погиб Дамблдор и Орден лишился своей главной опоры. Тогда она несколько дней пребывала в оцепенении. Думала, что Орден развалится со дня на день, ведь Дамблдор был не только его душой, но и координатором всех действий. Но не прошло еще и месяца, а жизнь в Ордене уже течет почти по-прежнему. У них появляются планы, пусть и не такие гениальные, как раньше; для каждого находится дело. Да, настали темные времена, но пока вера в светлое будущее не покинула их, они будут сражаться.

Вздрогнув, она обернулась на скрип двери. Улыбнулась: это был он, в помятой мантии, в которой ходил вчера весь день, а потом в ней же и заснул.

— Доброе утро, Тонкс, — сказал Люпин.

— Доброе.

Она уселась в кресло:

— Красиво тут. Хотела бы я здесь жить.

Он ничего не ответил, с минуту молча оглядывая окрестности. Потом проговорил:

— Этот пейзаж вызывает у меня грустные воспоминания... Здесь прошла не самая счастливая пора моей жизни. Видишь тот лес? — он взял ее за руку и подвел к перилам. — Вон тот, у подножия дальнего холма.

— Ну, вижу.

— Однажды мальчишкой я убежал туда. Ночью.

— Зачем?

— Зачем? А потому что... просто захотелось. Потому что думал, что со мной не может ничего приключиться. Там-то на меня и напал...

— Не продолжай. Это ужасно.

— С тех пор я стараюсь не совершать опрометчивых поступков. После того, как один такой перечеркнул всю мою жизнь.

Тонкс смотрела на темную полоску леса. Так значит, здесь это и произошло... Она представила себе ребенка, одиноко бредущего среди зловещих деревьев навстречу своей роковой доле. Лютая ненависть, казалось, заполнила все ее существо. Придет день, и она отомстит... Она разыщет его и убьет. Она убьет Фенрира Сивого.

— Опять новый цвет? — неожиданно весело спросил Люпин, потрепав ее по коротким ярко-сиреневым волосам.

— Тебе что, не нравится?

— Ну почему же...

— А какой тогда нравится?

— Твой натуральный оттенок. Правда, забыл, какой он у тебя.

— Этот? — Тонкс за пару секунд отрастила себе волосы до плеч, темно-русые с пепельным отливом. Поднесла к глазам одну прядь и критически осмотрела: Ну уж нет! Только через мой труп!

— А мне кажется...

— Вот женишься на мне, тогда и будешь указывать! — притворно рассердилась Тонкс. — Когда, наконец, ты мне сделаешь предложение? Или мне тебе его сделать?!

Люпин глубоко вздохнул:

— Я много раз говорил: когда наступят спокойные времена...

— А если они не настанут никогда? — и куда только делся весь оптимизм!

Он промолчал. Потом, опять шутливо, произнес:

— Подумай лучше, что ты теряешь. Сейчас ты требуешь, чтобы тебя не называли Нимфадорой, и все тебя зовут по фамилии — Тонкс. А после свадьбы ты уже не сможешь быть Тонкс! Придется опять становиться Ним...

— Подожди! — Тонкс озорно улыбнулась. — Люпин... «Люпин» звучит гораздо лучше, чем «Тонкс»! Все, решено! Я буду Люпин!

— Э, нет! Люпин - это я...

— Какой ты, оказывается, жадный!


Отворилась дверь, и на веранду вышел Кингсли Бруствер. Пожелав всем присутствующим доброго утречка, он сразу направился к лестнице — решил по обыкновению сделать пробежку вокруг дома, чтобы окончательно проснуться.

— Тонкс! — внезапно крикнул он со ступенек и поднялся обратно. — Ты не забыла, нам через полчаса надо быть в Министерстве.

— Нет конечно, помню. Кстати, теперь меня зовут Люпин. На Тонкс больше не откликаюсь. Привыкай!

Кингсли тихонько присвистнул и посмотрел на Люпина. Тот лишь пожал плечами. Когда Бруствер завернул за угол, он с укором обратился к Тонкс:

— Учти, твои радикальные методы ни к чему не приведут.

— А что еще прикажешь делать? — иногда ее начинала раздражать его спокойная рассудительность.

— Немного подождать.

— «Немного!» — передразнила его Тонкс. — Это ты дождешься, что я себе найду другого!

— Я буду только рад за тебя. Со мной ты не будешь счастлива...

— Рад?!?

— Для меня нет ничего важнее твоего счастья. И если ты обретешь его с другим...

— Ты готов так просто уступить меня другому?! — она прекрасно понимала, о чем он, но все это ужасно ее злило. — Да ты... ты просто... Не смей подходить ко мне, слышишь?!

Она решительно направилась к двери, но та ни с того ни с сего распахнулась, и Тонкс чуть не столкнулась с Грюмом, который от неожиданности выхватил волшебную палочку. Хотела было прошмыгнуть мимо, но Грюм преградил ей дорогу.

— Твоя работа? — грозно сдвинув брови, он потряс у нее перед носом узкогорлой вазой с Волшебным глазом внутри. Тонкс показалось, что Люпин чуть слышно усмехнулся, но она не удостоила его взглядом.

— И как это, по-твоему, называется? — не отставал со своей вазой Грюм.

— Наверное... икебана, — пожала плечами она. Как же хотелось побыть одной!

Реакция Грюма была неожиданной: он хрипло расхохотался:

— Я бы... ха-ха... убил тебя на месте... ха-ха... не будь это ты...

— Что происходит? — на веранду поднялся запыхавшийся Кингсли. — Я что-то пропустил? Кто довел Аластора до слез?

— До каких еще слез?!

— Прости, уж больно смех был истеричный...

— Поговори у меня, — проворчал Грюм и протянул ему вазу. — Вот, полюбуйся!

— А что, такая... водичка прочищает твой глаз лучше, чем обычная?

— Ты лучше подскажи, как мне достать его оттуда!

— Может, попробовать диффиндо? — подал голос Люпин.

— Еще чего не хватало! — рыкнул на него Грюм, но без Волшебного глаза его изрезанное шрамами лицо утратило весь свой устрашающий вид. — Ты соображаешь? Он ведь тоже может разбиться!

— Акцио, Волшебный глаз! — приказал Кингсли, и Глаз перелетел в его руку... правда, вместе с вазой.

— Ладно, после собрания попробую аккуратно ее разбить. Магловские методы порой оказываются эффективней волшебных, — Грюм обреченно посмотрел на свой единственный и неповторимый Глаз, а Глаз из-за мутно-зеленого стекла посмотрел на него.

— Послушай, Аластор, о каком собрании речь? Нам с Тонкс через двадцать минут в Министерство, — сообщил Бруствер.

— А-а, в священную обитель демагогов! Что ж вы вчера не предупредили? Ну ладно, немного времени у нас все же имеется... Все на собрание! На кухню, быстро! А где Гестия, гиппогриф ее подери?!
В это время на чердаке Гестия Джонс досматривала десятый сон, свернувшись калачиком на древней раскладушке.

— Пойду разбужу, — пробормотал Грюм. — А вы — на кухню! Кстати, Римус, забрать Гарри от его родственничков поручаю тебе.

— Да я с радостью.

Вздохнув, Люпин проводил глазами Тонкс, которая отправилась в спальню переодеться в мантию, и, судя по суровому выражению лица, даже не подумала сменить гнев на милость. Грюм тоже скрылся в коридоре; слышно было, как его деревянная нога заклацала по ступенькам. Что ж, можно только посочувствовать тому, кто, проснувшись, первым делом видит сердитую, исполосованную шрамами, да к тому же еще и одноглазую физиономию. Гестию Джонс ожидало поистине райское пробуждение.

Глава 3. Старая добрая "Нора".

К утру Гарри все же удалось забыться сном — тревожным, оставившим после себя неприятный осадок. Что именно снилось, он так и не вспомнил, но имел все основания догадываться.

Солнце флегматично светило в окно, тусклое, как давно не чищеный котел. Гарри вяло передвигался по комнате — точь-в-точь сонная муха, — только что не жужжал. Надел было школьную мантию — привычку не так-то просто искоренить, затем полез под кровать на поиски носков, а нашел там тапочки; вытряхнул из них кнопки (Вот Дадли паршивец! Сделал-таки задуманное, прежде чем побежал жаловаться мамочке на бормотание кузена!). Когда один носок был найден, дверь отворилась, и вошла тетя Петунья.

— Надо поговорить, — тихо произнесла она, присаживаясь на стул, спинка которого была увешана одеждой секонд-хенд от эксклюзивной фирмы «Старье Дадли».

Гарри вспомнил, что ночью опрометчиво предложил Дурслям отложить беседу на потом. Что ж, как говорится, сам напросился...

— Я хотела спросить... — тетя почему-то запнулась на полуслове, будто сомневаясь, продолжать или не стоит. Это было так на нее не похоже... У Гарри возникло неприятное предчувствие.

— Вы насчет моих ночных кошмаров? — на всякий случай спросил он, хотя прекрасно понимал, что, будь это так, тетя пришла бы в обществе дяди Вернона. — Поймите, во сне я не могу себя контролировать...

— Нет, я по другому поводу, — последовал суховатый ответ.

После долгой паузы она вдруг заглянула в глаза племяннику и задала вопрос, в буквальном смысле заставший его врасплох:

— Тот старик, который забрал тебя прошлым летом... С ним что-то... Он умер, да?

Гарри сидел в безмолвном изумлении, совсем как в позапрошлом году, когда выяснилось, что тетя Петунья наслышана о дементорах. Но с ответом не спешил. Пусть сначала назовет его, как подобает, по имени.

Тетя довольно быстро поняла, отчего Гарри молчит.

— Альбус Дамблдор погиб? Он умер, да? — с нажимом повторила она.

— Как вы... догадались? — только и мог спросить племянник.

Тетя поджала губы. «Ты что, меня за дуру держишь?» — красноречивее всех слов говорила ее физиономия.

— В июне нам всегда приходило от него письмо, — с неохотой объяснила она. — Он сообщал, какого числа и во сколько мы должны тебя встречать на вокзале Кингз-Кросс. А в этом году письмо пришло от имени какой-то Макдональд...

— Макгонагалл, — поправил Гарри.

— Так я права? Ты не ответил! Он и правда умер?

С кем-с кем, а с тетей Петуньей обсуждать смерть Дамблдора Гарри совершенно не хотелось. Их «разговор по душам» куда больше походил на допрос с пристрастием, и это окончательно вывело его из себя. Он не обязан перед ней отчитываться!

— Так это правда?

— Да!!!!!! — заорал Гарри, отчего тетя инстинктивно отпрянула назад, вжавшись в спинку стула. — Да, он умер! Вы довольны?!! Теперь есть повод выгнать меня днем раньше!!

Гарри сразу стало стыдно за свой в общем-то необоснованный гневный выпад, но слово не воробей... «Сейчас она встанет и уйдет, бросив напоследок, чтобы я собирал свои вещи и проваливал», — подумал он. Но прошла минута, другая, а тетя все не уходила. Наконец, она поднялась со стула:

— Я только хотела сказать, мне очень жаль, — поджав губы, чопорно произнесла она и, прежде чем племянник успел что-либо сказать, покинула комнату, оставив дверь нараспашку. Гарри пошел ее закрывать, чувствуя себя прескверно. Ну никак не ожидал он от тети простого человеческого сочувствия... Конечно, она могла сочувствовать своему Дадлику, но чтобы ему, Гарри? Кто бы мог подумать... А может, она даже не испытывала неприязни к Дамблдору? На душе стало совсем паршиво.





***




На другой день Гарри проснулся ровно в шесть, раньше Дурслей. «Утром 14 июля к тебе трансгрессирует кто-нибудь из Ордена», — было сказано в письме, а утро — понятие растяжимое. Как только Букля прилетела с ночной охоты и немного отдохнула, Гарри направил ее в «Нору». Хотел было нагрузить ее клеткой, чтоб потом не пришлось тащить самому, но сжалился над бедной птицей, не будучи до конца уверенным, что она не надорвется. Вещи он сложил в два счета.

До завтрака никто не объявился. Гарри раньше обычного спустился в столовую, поэтому застал там только тетю Петунью. Воспользовавшись случаем, он предпринял попытку извиниться за вчерашнее. Увенчалась ли она успехом, было неясно: тетя промолчала. Но тарелку с овсянкой перед Гарри поставила, что обнадеживало.

Дядя Вернон вошел в комнату одновременно с сыном; оба сияли как именинники. Дадли — тот вообще, казалось, готов был прыгать по дому от радости. «А мой отъезд куда эффективнее диеты, — подумал Гарри. — Может, прыгая, кузен скинет пару-тройку килограммов».

За едой Дурсли хранили торжественное молчание, как будто поверить не могли своему счастью. Тишину нарушил стук: в закрытое окно яростно врезалась пестрая сова со свернутой в трубку газетой в клюве. В отличие от Стрелки, она налетела на стекло вполне сознательно, вознамерившись его протаранить. Гарри бросился открывать форточку. Сегодня он спустился к завтраку раньше, поэтому сова, не застав его в комнате, и прилетела сюда. Птица сбросила свою ношу на стол — аккурат в сахарницу, после чего уселась Гарри на плечо и принялась клевать его в ухо. Тот сразу понял, что к чему, и, отмахиваясь от злобной твари, побежал к себе в комнату за деньгами.

Вернувшись, он застал дядю Вернона разворачивавшим «Ежедневный пророк.» Что, подумал он, могло заставить дядюшку прикоснуться к волшебной газете, кишевшей движущимися фотографиями? Ответ был прост: его, Гарри, снимок на первой странице.

— «ГАРРИ ПОТТЕР НЕ ИЗБРАННЫЙ», — озвучил дядя крупный заголовок.

Дадли так и покатился:

— Избранный? Он?! Они что, не знают, что Избранный — Нео?!

— Дайте мне, — Гарри протянул руку за газетой, но дядя рявкнул:

— Погоди! Нам с Петуньей тоже интересно, что там про тебя понаписали...

— Не беспокойтесь, о вас тут ни слова.

— Откуда ты знаешь? Ее ведь только что принесла эта чертова птица! Ну-ка, что там у них? «Гарри Поттер, или Мальчик, Который Выжил, — личность, безусловно, всем хорошо известная...»

Заплывшие жиром глазки Дадли еще больше сузились от зависти: Поттер — знаменитость! Про него в газетах пишут!

— «...хорошо известная, — с неодобрением повторил дядя Вернон и продолжил: — Но только из-за того, что он чудом избежал смерти в годовалом возрасте, недалекие и суеверные волшебники стали считать его Избранным магом, которому суждено уничтожить Того-Кого-Нельзя-Называть...»

— Недалекие и суеверные?! Да Министерство год назад само распускало эти слухи! — не мог не высказаться Гарри. Он снова попытался отнять газету, и снова неудачно.

— «Эти домыслы ничем не обоснованы, — читал дальше дядя. — Более того, Министерство магии склонно считать, что в потере Сами-Знаете-Кем магической силы около шестнадцати лет назад вовсе нет заслуги Поттера. Все это время существовала лишь одна версия происшедшего: Тот-Чье-Имя-Не-Будет-Названо не смог справиться с ребенком, потому что какая-то неведомая сила, которой этот ребенок обладал, остановила его. Но гораздо более правдоподобным выглядит предположение, что Тот-Кого-Нельзя-Называть сам допустил роковую для себя ошибку (к примеру, неправильно применил Смертельное заклятие), а Гарри Поттер тут совсем ни при чем».

— Ничего не понимаю! Что еще за Сами-Знаете-Кто? Бред какой-то, — вынес свой вердикт Дурсль, но тетя Петунья попросила его продолжить.

— «Слухи же о том, что Поттер должен сразиться с Сами-Знаете-Кем и победить его, выглядят еще более бредовыми. Сейчас Мальчику, Который Выжил, всего шестнадцать, и волшебник он весьма посредственный. Никаких особых магических талантов за ним замечено не было...»

На лице у Дадли появилась довольная улыбка: кузен-то, оказывается, не звезда, а обыкновенный лузер!

— «Мы не отрицаем, что Поттер не единожды сталкивался Вы-Знаете-с-Кем лицом к лицу. Всякий раз он счастливо избегал смерти, но отнюдь не потому, что применял профессиональные защитные чары, а оттого, что просто был удачливее других и быстро бегал. Крайне глупо было бы считать шестикурсника-недоучку по силе равным взрослому опытному магу. К тому же небезызвестно, что Поттер излишне подвержен психическим расстройствам, доказательством чему служат его частые обмороки и головные боли».

Тут уж Дадли так затрясся от смеха, что ножки стула подломились. Тетя Петунья с испугом подбежала к упавшему сыночку, но тот благодаря внушительной жировой прослойке на мягком месте ровным счетом ничего не заметил.

— Они еще про его болтовню во сне забыли написать! — сквозь смех добавил он, поднимаясь с пола.

Дядя Вернон продолжил, ухмыльнувшись:

— «Мы не будем обвинять тех, кто верит россказням об Избранном: волшебный мир испокон веков искал своего героя, который в одиночку разобрался бы со всеми врагами. К сожалению, такого героя не существует или он еще не родился. Но в наших силах уничтожить врага и не прибегая к помощи мифического Избранного. Мракоборцы Министерства ищут Того-Кого-Нельзя-Называть и отлавливают его сторонников. Задача же обывателей — поддерживать политику Министерства и не препятствовать ей, сообщать в Штаб-квартиру мракоборцев обо всем подозрительном и выполнять установки по самозащите, разработанные Министерством».

— Ты что, препятствуешь работе государственных чиновников? — отдавая Гарри газету, сурово спросил дядя Вернон. — А мы, выходит, укрывали у себя правонарушителя? Учти, если проболтаешься о нас с Петуньей, тебе не поздоровится.

Гарри хотел было успокоить родственничков на сей счет, но тут в дверь позвонили, и его сердце радостно подпрыгнуло: это за ним!

Все последовали в холл. Открыв дверь, Гарри увидел на пороге Люпина, который вежливо со всеми поздоровался. Дадли при виде незнакомого волшебника взбежал по лестнице со скоростью света и скрылся, по всей видимости, в своей комнате.

— Ты готов, Гарри? — спросил Люпин.

— Сейчас, только сбегаю за чемоданом!

Он поднялся в свою комнату. Огляделся по сторонам. Дух захватывало от радостной мысли, что он никогда больше не вернется в эти стены. В дверях, как ни странно, возник Дадли.

— Какое счастье, что ты, наконец, отсюда уберешься и я не буду видеть каждое лето твою дурацкую рожу! — сияя, торжественно произнес он.

«Видать, радость затмила в нем инстинкт самосохранения», — подумал Гарри, подтаскивая к двери чемодан. А, черт, еще ведь клетка, будь она неладна!

— Что ты копаешься? — Дадли не терпелось вновь получить комнату Гарри в свое распоряжение. — Проваливай! Отправляйся к своим полоумным дружкам! Кыш!

— Ишь, раскомандовался! — улыбнулся Гарри. — Это ты зря... — внезапно он бросил свои вещи, протиснулся мимо Дадли в коридор, а оттуда проник в комнату кузена. В этом году он ни разу здесь не был. «Не помешает напоследок проучить его», — подумал он, выбрав своей мишенью компьютер. Дадли пропыхтел что-то вроде: «Убери свои грязные...», но осекся, увидев, что Гарри вытаскивает волшебную палочку. Остекленевшими глазами он стал наблюдать за действиями кузена. А Гарри проделал следующее: стукнул палочкой по клавиатуре, осыпав ее золотистыми искрами, потом таким же образом «поколдовал» над мышкой.

— Ч-что ты сделал? — осипшим голосом прохрипел Дадли.

— Да так, ничего особенного, — пожал плечами Гарри, но, выходя из комнаты, как бы между прочим бросил: — Дотронешься — превратишься в поросенка.

Дадли взвыл.


Спустившись, Гарри нарушил тягостное молчание, которое установилось в холле с тех пор, как он ушел за вещами: увидев неказистый наряд Люпина, Дурсли решили, что разговаривать с «этим оборванцем» будет ниже их достоинства.

— До свидания! — улыбаясь до ушей, попрощался Гарри. — Спасибо, что приютили меня.

— До свидания, — немного подумав, ответила тетя Петунья. Гарри показалось, или он уловил в ее голосе легкую грусть?

— Никаких до свидания, — проворчал дядя Вернон. — Просто пока.

— Ну... пока, — согласился Гарри. Помахав обозначившемуся на верхней площадке лестницы Дадли, он вышел вслед за Люпином во двор.

— Пойдем на улицу, — сказал Люпин, несмотря на протесты Гарри, отобрав у него чемодан. — Пока тебе нет семнадцати, на этот дом и участок вокруг него действует антитрансгрессионное заклятие. И еще — не мешало бы тебе надеть мантию-невидимку. По всей Тисовой рассредоточена охрана, но Аластор, естественно, считает ее недостаточной.

— Мантия в чемодане, сверху.

Люпин быстренько достал ее, и секунду спустя Гарри растворился в воздухе. Тетя Петунья, наблюдавшая эту сцену из окна гостиной, схватилась за сердце. Дядя Вернон недоверчиво протер поросячьи глазки. Дадли мстительно усмехнулся, подумав, что наглый кузен таким оригинальным способом отправился в мир иной.

— Как там дела в Ордене? — тем временем поинтересовался у Люпина живехонький, хотя и невидимый, Гарри.

— Нормально.

Гарри показалось, что его собеседник сегодня какой-то невеселый.

— А кто теперь главный?

— Аластор Грюм.

Это известие не удивило Гарри. Грюм — один из старейших членов Ордена Феникса да к тому же мракоборец со стажем. Кому, как не ему, возглавить организацию по борьбе с Волан-де-Мортом?

Они вышли на Тисовую улицу. Гарри поразила царившая здесь тишина. Ни звука не донеслось из домов, ни одной машины не проехало мимо. Казалось, все обитатели этого богом забытого местечка вымерли. Вот они, маглоотталкивающие чары в действии. Гарри поглядел вдаль, туда, где пустынная серая дорога, постепенно теряя свои очертания, растворялась в тумане.

— И где же охрана?

— Не беспокойся, они просто маскируются. Дезиллюминационное заклинание, — понизив голос, объяснил Люпин. — А теперь возьми меня за руку и представь себе «Нору», а точнее, участок земли перед домом. Чем больше деталей ты вспомнишь, тем лучше.

«Что за бред?» — подумал Гарри. Как-то не доводилось досконально изучать приусадебный участок Уизли...

— А зачем это? — поинтересовался он. — Прошлым летом, когда... Дамблдор...

— Альбус Дамблдор был великий волшебник, Гарри, — перебил Люпин, и в голосе его послышалась горечь. — На время трансгрессии он смог подчинить твою волю своей, и его магической силы хватило, чтобы перенести в нужное место вас обоих. А мне без твоей помощи этого не сделать. Нет, трансгрессировать сам ты не будешь, ты лишь представишь себе место, в которое должен переместиться. Это обязательное условие, Гарри.

— Я и не думал, что все так сложно...

— Если б нам понадобился, к примеру, Косой переулок, все было бы гораздо проще. Места, где издревле живут только волшебники, имеют свой особый магический адрес, и достаточно только произнести про себя их название, чтобы трансгрессировать туда.

— А «Нора» разве не одно из таких мест?

— Нет. Дому не более четверти века. До Артура и Молли на этом участке никто не жил — ни маглы, ни волшебники, а название «Нора» придумали сами Уизли. Может, лет через пятьдесят и оно получит статус магического адреса.

— Но когда перемещаешься с помощью летучего пороха, достаточно просто сказать: «Нора».

— Так то совсем другое дело! Владелец дома вправе зарегистрировать свой камин в сети летучего пороха под любым именем или же воспользоваться обычным магловским адресом. А теперь сосредоточься, Гарри. Поговорим, когда прибудем на место, а то наши уже начинают беспокоиться.

У дома напротив Гарри уловил едва заметное колебание воздуха — такая иллюзия иногда возникает в сильную жару, когда кажется, все вокруг медленно плавится на солнце. Люпин жестами заверил «иллюзию», что все в порядке, и снова поторопил Гарри. Тот взялся за его руку и попытался представить себя стоящим на пороге дома Уизли.

— Готов?

— Вроде бы да, — в тот же момент Гарри почти физически ощутил, как его тело прорывает, раздвигает собой пласты пространства.





***




Не успел он и глазом моргнуть, как оказался перед знакомой дверью. Немного кружилась голова. В ушах почему-то звенело.

— Гарри! Гарри! — раздались позади радостные возгласы: Уизли ждали его в саду. Первой, опередив даже Джинни, его обняла миссис Уизли.

— Я так волновалась, Гарри, милый!  запричитала она, долго не выпуская парня из объятий.

Когда он высвободился, его уже окружили со всех сторон. Сияющая Джинни обвила его шею руками и, вконец смутив бедного, поцеловала под одобрительные выкрики и аплодисменты окружающих. Близнецы подскочили следом с предложением сыграть завтра две свадьбы сразу.

Гарри заметил, что народу собралось ого-го. Кроме Чарли, мистера Уизли и Билла (Гарри все еще было до боли непривычно видеть его изуродованное шрамами лицо) к нему подошли пожать руку Грозный Глаз Грюм, Дедалус Дингл в неизменном фиолетовом цилиндре и бойкий старичок Элфиас Дож. Рон и Гермиона совсем затерялись в толпе, им стоило неимоверных усилий протиснуться к Гарри.

Гермиона повисла у него на шее почти как Джинни, Рон по-взрослому чинно пожал ему руку, но все же не удержался и от дружеского хлопка по плечу.

Некоторое время спустя Гарри уже сидел на кровати в комнате Рона. Миссис Уизли, принявшись за приготовление очередного кулинарного шедевра, попросила остальных не докучать Гарри — пусть отдохнет с дороги. (Можно подумать, он не трансгрессировал, а проделал весь путь от Тисовой до «Норы» на своих двоих!) Впрочем, Гарри был совсем не против немного побыть в обществе Джинни, Рона и Гермионы.


На шкафу Сычик пытался обхаживать Буклю, но грозный взгляд янтарных глаз ясно давал понять, что такому, как он, нечего рассчитывать на взаимность.

— У него, наверно, брачный период, — кисло улыбнулся Рон. — По-моему, Буклю лучше запереть в клетке, а то мало ли что... Я бы Сыча запер, но — сам знаешь — гаденыш начнет верещать.

— Думаю, Букля и так его к себе не подпустит.

— У него нет шансов! — рассмеялась Джинни.

— А как там твои маглы? — решил сменить тему Рон.

— Да как обычно... Правда, один раз я опустил Дадли перед его дружбанами — он сам напросился — и с тех пор он все пытался мне отомстить. То муравьев подсыплет в постель, то кнопки в тапочки... А, кстати, читали сегодняшний «Пророк»? — невесело усмехнувшись, Гарри достал газету из чемодана.

Рон, Гермиона и Джинни склонились над статьей о «Лже-избранном».

— «Весьма посредственный»?! «Подвержен психическим расстройствам»?! Да как они смеют! — первой подала голос Гермиона.

— Министр — придурок, а журналюги — его подпевалы. Чего еще от них ждать? — вздохнула Джинни.

Рон тоже принялся честить Скримджера.

— А я вот что подумал, — выждав паузу, произнес Гарри. — Я подумал, это даже к лучшему... Меньше нежелательного внимания к моей персоне.

— Я понимаю тебя, Гарри, но ведь это гадко — писать, что вся твоя заслуга в умении быстро улепетывать от Волан-де-Морта! — возмутилась Гермиона, будто бы не заметив, как Рон и Джинни вздрогнули, услышав имя Темнейшего из магов.

— Но, в общем-то, они правы, — сказал Гарри. — Пока я только и делал, что убегал...

— Мне что, перечислить все твои подвиги? Хорошо, если ты запамятовал... Ты защитил Философский камень! Убил василиска! Спас Джинни! Доставил в Хогвартс тело Седрика Диггори! Ты...

— Хватит, Гермиона, — остановил ее Гарри. — Поговорим о чем-нибудь другом.

В комнате повисла напряженная тишина.

— А где Флер? — наконец спросил Гарри, обрадовавшись, что нашел новую тему для беседы.

— Флегмочка готовится к свадьбе, — ехидно проворковала Джинни. — Ее мамаша и сестрица остановились в гостинице, и она сейчас с ними, так что до завтра ты ее не увидишь.

— А, вот еще что! — вспомнил Гарри. — На свадьбу ведь принято делать подарки... А я еще не купил...

— Успокойся! Наша семья дарит кое-что из мебели, и еще сервиз... Мы скажем, что это и от тебя тоже, — предложил Рон.

Гарри помотал головой. Он не мог настолько злоупотреблять расположением семьи Уизли.

— Ну, тогда ты можешь подарить немного денег на обустройство, многие так сделают. Понимаешь, Билл хочет купить дом...

— Отлично! Именно так я и поступлю! — обрадовался Гарри.

Вновь воцарилась тишина. Гарри заметил, что Рон и Гермиона как-то странно переглядываются.

— Как твои СОВ? — спросил он у Джинни.

Та помрачнела:

— Сносно.

— Что-нибудь провалила?

— Историю магии, астрономию, нумерологию...

— Ничего страшного! — улыбнулся Гарри. — На шестом курсе больше пяти предметов изучать физически сложно.

— Отнюдь! — решила поспорить Гермиона.

— Ты не дослушал, — раздраженно сказала Джинни. — Историю магии, астрономию, нумерологию, зельеварение и... заклинания.

У Гарри отвисла челюсть:

— Заклинания?! Это же так легко...

— Представь себе, я тоже так думала! — взорвалась Джинни. — И не стала к ним готовиться — пошла с тобой на свидание!

— Но как...

— Я соврала тебе, что у меня следующий день свободный! А на экзамене — Веселящие чары, которые я напрочь забыла, Сонное заклятие — а я его толком не тренировала, еще это заклинание Отталкивания... В общем, у Флитвика глаза на лоб полезли, а экзаменатор сразу сказал: «Отвратительно».

У Гарри на душе заскребли кошки. Выходит, это и его вина...

— Не переживай, ты тут не при чем, — уже спокойнее произнесла Джинни. — Ведь ты не знал... А я продолжу изучать Уход за магическими существами — может, пригодится.

— Но без заклинаний будет очень сложно найти работу, — вздохнув, напомнила Гермиона. — Я думаю, тебе следует подойти к профессору Флитвику и попросить хотя бы о дополнительных занятиях. А вдруг возможна пересдача? Было бы замечательно. И вообще, в школе останется мало учеников — многих родители точно не пустят — так что он примет тебя в свой класс, вот увидишь!

Но Джинни не разделяла оптимистичных взглядов Гермионы:

— Да вряд ли. Что ж, я всегда смогу пойти продавцом-консультантом к Фреду и Джорджу. Они совсем не против.

— Я тоже хочу у них подработать этим летом, — поделился своими планами Рон.

— А у них ты спрашивал?

— Если тебе разрешили, то и мне позволят.

Ответом был взгляд, полный скептицизма.

Гермиона тем временем выразительно посмотрела на Гарри, потом, переглянувшись с Роном, покосилась на Джинни. Гарри вопросительно взглянул на друзей: какие-то они странные сегодня, как будто что-то замышляют. Внезапно Рон пробормотал нечто неразборчивое и вышел из комнаты.

— Куда это он? — не понял Гарри.

— Наверное, в туалет.

Вернулся тот довольно быстро:

— Джинни, там мама тебя зовет. Просит помочь.

— А ты-то что не поможешь? Или у тебя руки не из того места растут?

— Она просила тебя. Я, знаешь ли, не умею готовить.

— Я тоже!

Рон пожал плечами:

— Если не пойдешь, ма сама за тобой поднимется.

Оценив все «за» и «против», Джинни покинула комнату, громко хлопнув дверью.

— Ты ведь соврал, — прищурился Гарри.

— А как еще можно было ее спровадить? Ма будет только рада, теперь она ее долго не отпустит.

— Нам надо поговорить, Гарри, — тихо произнесла Гермиона, подсаживаясь поближе, — о наших дальнейших действиях.

Гарри понял, что от него ждут каких-то указаний, четко сформулированного плана... но такового у него пока не было.

— Послушайте, — твердо сказал он. — Я точно знаю только вот что: во-первых, я не вернусь в школу, даже если она откроется; во-вторых, мне необходимо посетить место гибели моих родителей; в-третьих, я вступлю в Орден Феникса.

— Мы тоже вступим, — решительно заявил Рон и тут же поинтересовался: — Ты что же, расскажешь Ордену о крестражах?

— Нет, — отрезал Гарри. — Дамблдор запретил мне рассказывать о крестражах кому бы то ни было, кроме вас двоих. Так что я займусь поисками сам.

— Не «я», а «мы», — поправила Гермиона.

— А вы уверены, что не вернетесь в Хогвартс? Твоя мама, Рон, очень расстроится, если ты так поступишь. А ты, Гермиона? Разве тебе не жаль бросать учебу?

Они притихли, и Гарри понял, что нечаянно озвучил мысли, уже приходившие им в голову, мысли, которые заставляли их сомневаться в правильности выбранного пути.

— Я как ты, Гарри, — наконец произнесла Гермиона. — Не буду отрицать, мне жаль расставаться с Хогвартсом, но тебе может потребоваться моя помощь, а это для меня куда важнее, чем сдача ЖАБА.

— Я тоже с тобой, — серьезно сказал Рон. — Пусть даже мама отвернется от меня и будет считать предателем вроде Перси. Я совершеннолетний, и она больше не может мне указывать.

— А ты уже говорил ей?

— Э-э... вообще-то, нет, — уши у Рона покраснели. — Надеюсь, школу закроют, и я не пойду туда на законных основаниях.

Эти слова возмутили Гермиону:

— Да как ты можешь говорить такое, Рон! Дамблдор всю свою жизнь посвятил школе, и если ее закроют, получится, что все его труды были напрасны! Закрытие Хогвартса фактически будет означать победу Волан-де-Морта!

— Это точно! — горячо поддержал ее Гарри. — Обстоятельства вынуждают нас покинуть школу, но ведь делаем мы это, только чтобы защитить ее и вообще все хорошее, что осталось в этом мире!

— Я...совсем не то имел в виду, — промямлил Рон, смутившись. — Я с вами полностью согласен.

— Ладно, пойдемте вниз, — миролюбиво предложил Гарри. — Поможем на кухне.

Все поднялись с места и не успели заметить, как из-под двери кто-то стремительно выдернул Удлинитель ушей.

Глава 4. Дом, которого нет.

Если бы вы спросили эту женщину, где она провела последний год, она не смогла бы вам ответить. Не сказали бы вам этого и другие, живущие там же, где и она, и даже те, кто бывал там проездом.

Мрачный дом, в нем не было ни одного окна, не было даже входной двери. Лишь разветвленная сеть коридоров, лестниц, и десятки пугающих своей неизвестностью комнат и комнатушек. Они жили здесь, словно крысы в трюме корабля, не видя солнечного света месяцами, ютясь каждый в своей норе. Зыбкие фигуры, больше похожие на тени, они скользили по тускло освещенным переходам. Темные одежды, гротескные маски, приглушенные до шепота голоса.

Многие из них даже не знали друг друга по имени, не видели лиц. Ей в этом отношении повезло: она знала практически всех, выучила наизусть их повадки, угадывала их по едва различимому запаху, по звуку шагов. Маски не могли обмануть ее.

Сегодня она решилась на то, о чем мечтала весь прошедший год... нет, наверно, всю свою жизнь. Мечтала и безумно боялась. Самый опрометчивый и самый долгожданный поступок в ее жизни... Больше оставаться в неведении она не могла. Жгучее желание победило в ней страх.

Поздний вечер. Дом оживал, просыпался, наполнялся звуками. Она шла по коридору, по длинной изумрудной ковровой дорожке; зеленоватый огонь факелов озарял ее бледное лицо, делая его фанатичным, безумным. Она хрипло смеялась, сталкиваясь с знакомыми людьми и масками; мимо проносились однообразные двери, помеченные номерами — она уже почти бежала. Сейчас или никогда.

Лестница, другая... они движутся, меняются. Ступеньки пропадают и появляются вновь... Что это, если не черная пародия на Хогвартс?.. О, как она любила этот дом!

Четвертый этаж, уже близко, очень близко... Здесь никого. Как же ей везет сегодня!

Малахитовая горгулья в конце коридора... Да весь этот дом глумится над доверчивым придурком, маглолюбцем Дамблдором, который сдох как последний глупец не далее, как позавчера... Какое празднество сотрясало вчера эти стены — о, если б он знал, если б знал кто-нибудь из этих грязнокровок и предателей чистокровных, обреченных на столь же бесславную смерть! Они теперь никто. Позавчера им всем отсекли голову. Каждому.

Она назвала пароль. Со сладким замиранием сердца ступила на винтовую лестницу, которая тут же пришла в движение у нее под ногами. С каждым оборотом она была все ближе к своей цели. Вот и черная дверь... С минуту она просто стояла, гладила рукой холодную металлическую поверхность, собираясь с духом. Наконец, решительным движением распахнула дверь.

Он, как обычно, сидел в шикарном кресле у камина, в котором потрескивал зеленый, ничуть не согревающий огонь — единственный источник света в помещении. Комната была погружена в полумрак, то здесь, то там рассекаемый изумрудными всполохами. Он был один — и это главное. Капюшон затенял восковое лицо, тонкие белые пальцы покоились на подлокотниках. Он был удивлен? Отнюдь. Не насторожил его даже безумный блеск в глубине ее темных глаз.

— Милорд, — она склонила голову.

— Беллатриса, — произнес он ровным, ничего не выражающим голосом, — Что привело тебя сюда в столь странное время: праздник, по моим расчетам, продолжается... Тебе есть что рассказать мне?

Она приблизилась. На ее лице отражалась жутковатая решимость самоубийцы.

— Погоди, — сказал меж тем Волан-де-Морт. — Полагаю, твои сведения не предназначены для чужих ушей?

Он догадался? — вихрем пронеслось у нее в голове. Но при чем здесь чужие уши? В комнате есть кто-то еще?

— Хвост, оставь нас.

Откуда-то из тени позади кресла появился человечек, трясущимися пальцами сжимавший тяжелый серебряный кубок, который казался причудливым наростом на руке, также отливающей серебром.

— Б-беллатриса, — заикаясь от волнения, промямлил человечек.

Она едва не расхохоталась, вспомнив, как кто-то — кажется, Фенрир, — сказал, что Хвост к ней неровно дышит. Неужели этот крысеныш и вправду на что-то рассчитывает? Конечно, возомнил себя самым приближенным к Темному Лорду! Ха и еще раз ха! Когда же ты, наконец, поймешь, червяк: Милорд держит тебя при себе, чтобы ты ему прислуживал, то есть выполнял работу, которую он ни за что не позволил бы делать своим по-настоящему верным подданным, тем, кого он хоть сколько-нибудь ценит! Для этой роли он выбрал тебя — полное ничтожество, чтобы ты, гриффиндорская мразь, вылизывал ботинки нам, слизеринской элите, лучшим и чистокровнейшим из волшебников!

— Милорд, — Хвост заискивающе протянул хозяину кубок, но тот грубо отстранил его руку:

— Потом, Хвост. А сейчас — вон отсюда.

Петтигрю исчез, но Беллатриса продолжала с подозрением глядеть на дверь. Помнится, в прошлом году, в доме Снегга...

— Не стоит беспокоиться, — раздался голос Волан-де-Морта. — Я уже предупредил его, что с ним сделаю, если хоть раз уличу в подслушивании. А теперь, Белла, ответь мне, зачем ты пришла.

Его красные глаза-щелки, казалось, заглянули в самую ее душу. Она прерывисто вздохнула. Он так близко, и они совсем одни...

— Что же ты молчишь?

И она решилась. Сейчас или никогда.

— Я... Я... люблю вас, милорд.

Теперь, когда сказанного уже нельзя было изменить, ей оставалось только ждать его реакции. А Волан-де-Морт посмотрел на нее с нескрываемым презрением:

— И ты пришла только чтобы сообщить мне такую глупость? Это говорит лишь о том, что ты за четверть века, что служила мне, так и не смогла уяснить простой истины, на которой строится мое видение мира! Любви нет! Я говорил много раз и повторюсь: есть уважение, есть страх, есть сексуальное влечение, есть потребность защищать свой род, есть даже чувство долга, но любви не существует! Это сказочка, придуманная маглами. И волшебники, говорящие о любви, маглам уподобляются. Мы выше их, наш мир не может зиждиться на мифах этого стада баранов! Я разочарован, Белла. Я думал, ты это давно поняла.

Она стояла в двух шагах от него, чувствуя, что все пропало. И угораздило же ляпнуть... Но можно попробовать исправить ситуацию... Хуже все равно уже не будет.

— Я оговорилась, милорд, — она подняла голову, гордо тряхнув густыми черными волосами. — Ни о какой любви, конечно, и речи быть не может. Я просто... хочу вас.

На змеином лице ничего не отразилось. «Что ж, посмотрим, — подумала она, — как ты устоишь перед этим!» Одним движением она сорвала с себя мантию, под которой больше не было никакой одежды. Она ждала, что он набросится на ее тело, была готова ко всему, что он захочет с ним сделать. Но, вопреки ожиданиям, Волан-де-Морт остался сидеть в кресле. Более того, он расхохотался, холодно, почти визгливо:

— Белла, не смеши меня! Ты думала, я поверю? К твоему сведению, я прекрасно себе представляю, что я не тот... типаж, который может нравиться женщинам. Другими словами, урод. И, заметь, меня это ничуть не задевает. Но так нагло врать мне в лицо...

— Нет, для меня вы не урод! Я всегда видела и буду видеть в вас молодого и красивого мужчину, каким я вас узнала впервые! — Беллатриса и не подумала накинуть мантию.

— Я предпочитаю, чтобы меня не ассоциировали с моим прошлым. Я мог бы, если б захотел, вернуть себе смазливый облик Тома Реддла, но я доволен своей нынешней внешностью. Она отличает меня от других. А я давно уже не такой, как все. Видеть, как власть моя крепнет, наблюдать страдания врагов и недостойных — с некоторых пор это стало доставлять мне куда больше удовольствия, чем близость с женщиной.
— Я могла бы родить вам наследника!

—Продолжение рода — удел смертных. Мне это ни к чему.

Беллатриса поняла, что ничего не выйдет. Но гордость не позволила ей сейчас же одеться и уйти, поэтому она осталась стоять как была, чувствуя, что спина от холода постепенно покрывается мурашками.

— Я вижу тебя насквозь, — Волан-де-Морт бесстыже пробежал взглядом по обнаженному телу, — Ты ведь надеялась, что, сделав тебя фавориткой, я поделюсь с тобой властью, которой обладаю? Напрасно. К тому же, Белла, ты замужняя женщина! Я совсем не против супружеских измен, но Родольфус — один из самых верных моих соратников. Он был со мной почти с самого начала, и ты — достойная ему пара. Ждать осталось недолго — скоро мы освободим его из Азкабана.

— Он семидесятилетний старик! — выпалила Беллатриса.

— Я тоже, — усмехнулся Волан-де-Морт. — Белла, ты сама себе противоречишь… Я понимаю, ты изголодалась по мужчине... Что ж, я думаю, Родольфус простит, если ты поучаствуешь в... увеселениях, которые мои верные Пожиратели устраивают каждую ночь.

— Никогда! — отрезала она, гневно тряхнув головой.

— О-о, значит, мы разборчивые... Похвально. Если тебе нужен постоянный любовник, воспользуйся моим советом.

Ей в голову пришла бредовая идея, что сейчас Темный Лорд присоветует ей Хвоста.

— Я очень ценю тебя, Белла, — продолжил Волан-де-Морт. — Ты не отреклась от меня под страхом Азкабана, поэтому по праву заслуживаешь самого лучшего. Я думаю, вы были бы прекрасной парой — ты и мой самый преданный соратник, а именно...

— Я знаю, о ком вы! — догадалась Беллатриса. На ее лице читалась злость.

— О, я понимаю, вы не очень-то ладили последнее время... Но в свете недавних событий твое мнение о нем должно перемениться. Ты очень порадуешь меня, если последуешь моему совету, — тут он усмехнулся и добавил: — Только будь нежна с ним... хотя бы первое время. Боюсь, до тебя у него не было женщины.

Беллатриса, мягко говоря, не пришла в восторг от предложения Волан-де-Морта, но возражать не стала, побоявшись разгневать его. В любом случае это не приказ, а совет, — следовательно, воспользоваться им или нет, решать только ей.

— А теперь оденься, Белла, и пригласи ко мне Драко. Давно мы с ним не беседовали.

Она накинула мантию и направилась к двери. Легко отделалась! Темный Лорд не стал относиться к ней хуже, и это главное.

— Запомни, Белла, — холодный голос Волан-де-Морта заставил ее обернуться. — Темный Лорд ни с кем не делится своей властью. А что до женщин — если понадобятся, он выбирает их сам. Он выбирает, а не его. А сейчас иди и позови ко мне племянника. И еще, пожалуй... свою сестру.









Нарцисса сидела на краешке роскошной кровати под тяжелым зеленым пологом. Сидела, сжимая руками виски, чувствуя, что еще немного, и ее голова расколется надвое. Из банкетного зала, находившегося в конце коридора, доносились режущие ухо, хаотичные звуки музыки, чье-то нестройное пение, пьяные выкрики, сладострастные стоны — все вперемешку. Вместе с болью в ее голове пульсировала единственная мысль: «Как оградить от всего этого Драко? Как?» Она знала, что если сын захочет пойти туда, ничто не сможет его остановить. В последнее время он стал совсем неуправляемым, и она отчасти винила в этом сестру, которая обращалась с племянником, как со взрослым, и всячески способствовала тому, чтобы он вышел из-под материнской опеки.

Живя в замке с сыном и мужем, Нарцисса даже представить себе не могла, как Пожиратели проводят свободное время. Но мужа арестовали, и ей с Драко пришлось переселиться сюда. «Люциус — он тоже в этом участвовал?» — спрашивала она себя, прекрасно понимая, что ответ утвердительный. Как ни странно, эта мысль не пугала, не приводила в отчаяние, не вызывала в груди даже слабого укола ревности: она не могла вспомнить, любила ли когда-нибудь этого человека, любила ли по-настоящему. Помнится, в молодости она преклонялась перед ним, как перед влиятельной персоной. Он был из богатой чистокровной семьи; подкупали и безупречные манеры, которыми он мог блеснуть в любой момент, чтобы добиться своей цели. Прежде всего, она уважала Люциуса за то, что он был своему сыну хорошим отцом. Но после провала операции в Министерстве и событий, что за ним последовали, ее отношение резко поменялось: из-за ареста Люциуса им пришлось переехать, и Драко оказался втянутым во все эти мерзости!


Драко Малфой сидел в кресле напротив матери, уткнувшись в книгу по «редким и забытым Темным заклинаниям», подаренную тетей Беллатрисой. Но он только делал вид, что читает: взгляд серых глаз остекленел, лицо побелело и осунулось.

Нарциссу в течение двух последних дней тоже частенько пробивала нервная дрожь. Она безумно боялась за сына. С одной стороны, мечта Темного Лорда исполнилась, и он, должно быть, счастлив как никогда, но, с другой стороны, Драко не выполнил до конца порученного ему задания, а это значит, его ждет либо суровое наказание, либо еще одно задание — и не исключено, что столь же невыполнимое, как предыдущее. Неизвестность пугала Нарциссу, пугала их обоих. Темный Лорд не способен прощать. Он не забывает чужих промахов.

На миг звуки, доносившиеся из зала, стали громче. Нарцисса испуганно подняла глаза и увидела в дверях сестру.

— Закрой, — слабым голосом взмолилась она.

Прикрыв дверь, Беллатриса вошла в комнату.

Болезненный румянец на обычно бледном лице сестры насторожил Нарциссу.

— Что-то случилось?

«Еще бы, — подумала Беллатриса. — Не каждый день тебя отвергает Темный Лорд!» Но сказала совсем другое:

— Милорд хочет поговорить с Драко. И с тобой.

Нарцисса в ужасе прижала руки ко рту.

— Нет... — еле слышно прошептали ее губы.

— Не бойся, он в хорошем расположении духа.

Но Нарцисса как будто не услышала этих слов.

— Нет... — повторила она и тут же вскинулась: — Я пойду одна!

— Я тоже пойду, — отбросив в сторону книгу, Драко рывком поднялся с кресла. Его было не узнать: светлые волосы, обычно аккуратно зализанные назад, теперь свисали длинными нечесаными прядями, в глазах застыло пугающее выражение покорности своей судьбе.

Никто и моргнуть не успел, как он выбежал из помещения; Нарцисса бросилась вдогонку. Ее сестра немного постояла посреди комнаты, о чем-то размышляя, потом вышла в коридор и перебежками, по-кошачьи, двинулась следом.








Нарцисса догнала сына у самой горгульи. По мере приближения к страшной комнате он постепенно терял свою решимость: в коридоре четвертого этажа перешел на шаг, а у горгульи и вовсе остановился. Мать положила трясущуюся руку на плечо сыну и дрожащим голосом назвала пароль. Что ждало их впереди?

— Драко, Нарцисса, вот вы и пришли, — раздался из сумрака голос Волан-де-Морта. — Хочу получше вас рассмотреть, — он взмахнул волшебной палочкой, и зеленый огонь в камине засиял во сто крат ярче, осветив два бледных испуганных лица.

— Милорд, — мать и сын склонились в полупоклоне.

Огромная болотно-серая змея проползла в каком-то дюйме от их ног и скользнула в тень позади кресла. Вздрогнув, Нарцисса подумала, что если сейчас Темный Лорд применит к ней легилеменцию и увидит, о чем она думает, как к нему относится... то убьет ее на месте. Ее, и Драко тоже.

— Драко, — проникновенно позвал Волан-де-Морт. — Подойди поближе. Еще. Вот так. А теперь побеседуем.

Парень видел перед собой белое, уродливое змеиное лицо и не мог унять дрожь в коленях. Невозможно было угадать, о чем думает Темный Лорд, зол он или нет, готов ли простить его оплошность.

— Драко, я доволен твоей работой, — произнес Волан-де-Морт, но голос его по-прежнему пугал неизвестностью, — Ты смог починить Исчезательный шкаф... хотя, признаться, это скорее заслуга Горбина, чем твоя. Ты научился грамотно использовать Империус, что тоже не может не радовать, а также Протеевы чары. С подачки Поттера, но все же... Похвально.

Нарцисса глубоко вздохнула. Неужели все обошлось?

Внезапно Волан-де-Морт встал с кресла и схватил Драко за подбородок. Острые ногти до крови впились в кожу. По длинным белым пальцам заструились алые ручейки. У Драко на глазах выступили слезы, но он не издал ни звука.

— Но ты не выполнил мой главный приказ, — зашипел леденящий голос прямо ему в ухо. — Как ты посмел...

— Я просто... не успел...

— А мои верные Пожиратели говорят другое, — Волан-де-Морт и не подумал ослабить хватку; Драко стиснул зубы, а Нарцисса до боли закусила нижнюю губу, чтобы унять истерические всхлипы, рвущиеся наружу.

— Фенрир говорит, что ты колебался, — продолжал Темный Лорд, — что тебе стало жаль старого дурака. Еще он говорит, что ты нелестно отозвался о нем, об одном из самых преданных моих Пожирателей... А это наводит на мысли...

— Я только сказал... что не звал его, — превозмогая боль, выдавил Драко.

— Круцио! — взревел Волан-де-Морт; парень упал и стал корчиться у его ног.

— Нет, милорд, не надо, пожалуйста, — со слезами на глазах прошептала Нарцисса. Ей хотелось одного: наброситься на мучителя и, не прибегая к помощи палочки, задушить, загрызть его, выцарапать ненавистные красные глаза. Но она понимала, что при первой же попытке Темный Лорд уничтожит их обоих. Он давно ищет повод это сделать... с тех пор, как Люциус подвел его в Министерстве. Им с Драко уже не выкарабкаться; остается лишь смириться и ждать, когда Волан-де-Морт придет к власти — быть может, тогда он их отпустит...

Темный Лорд опустил палочку, и Драко, тяжело дыша, стал медленно подниматься с пола.

— Нарцисса, подойди теперь ты.

Она приблизилась. Глаза болезненно горели на утонченно-красивом, хотя и исхудалом лице.

— Нарцисса... К тебе у меня отдельный разговор. Какое право ты имела без моего ведома просить помощи у Северуса? Да еще прибегать к таким методам, как Нерушимый обет? Если бы Снегг не был в курсе дел, я убил бы тебя за разглашение секретных сведений! Ты заслуживаешь наказания, Нарцисса. Ты, Люциус, Драко — все вы провинились передо мной… Но великодушие Темного Лорда не знает границ, — осклабился Волан-де-Морт. — Не хотелось бы убивать вас, когда наша победа так близка. Вы еще можете послужить мне. А чтобы впредь ты хорошенько думала, прежде чем совершать такие ошибки...

Волан-де-Морт направил палочку на Нарциссу, но Драко в стремительном порыве загородил собой мать.

— Не трогайте ее! — закричал он.

Нарцисса попыталась отстранить сына:

— Нет, Драко, не надо... Милорд, простите его... Он не в себе...

— Что ж, — протянул Волан-де-Морт, — думаю, тебе не повредит еще одна порция боли, щенок. И на матушку твои страдания, пожалуй, подействуют лучше, чем ее собственные... Круцио!

Тут уж Нарцисса не смогла сдержать горестного вопля... Сейчас он замучает Драко до потери рассудка... замучает до смерти...

И вдруг дверь распахнулась.

— Стойте! — прокричал чей-то голос.










Беллатриса стояла у малахитовой горгульи и прислушивалась, но, похоже, тщетно: звуки из банкетного зала долетали даже до этого крыла дома. А подняться по винтовой лестнице к черной двери она не осмеливалась. Вряд ли угрозы Волан-де-Морта распространялись на одного лишь Хвоста.

Ну и ладно, все равно Драко поделится новостями с любимой тетей, в этом можно не сомневаться. Признав свое поражение, она повернулась, чтобы уйти... и вздрогнула: по коридору быстрыми шагами шел хмурый мужчина в черной мантии. Северус Снегг.

— Беллатриса, — приблизившись, он поприветствовал ее ироничной улыбкой.

«Что ты здесь делаешь?» — хотела она задать вопрос, но вспомнила, что Темный Лорд поселил своего «самого верного соратника» подле себя, как только тот был объявлен в розыск. Поэтому ей только и оставалось, что поинтересоваться, почему он не на празднике.

— То же я могу спросить и у тебя, — Снегг, как всегда, ушел от ответа, прибавив: — А еще мне крайне любопытно, отчего ты стоишь возле этой горгульи.

— Не твое дело, — лениво произнесла она, внезапно вспомнив «совет», который давеча дал ей Волан-де-Морт. Какие жестокие у Милорда шутки!

— Что ж, если не возражаешь, я пройду, — Снегг проследовал к горгулье. — Пожалуй, стоит сообщить Темному Лорду, что ты здесь и ждешь его приглашения...

— У Милорда посетители.

— И кто же, если не секрет? Впрочем, не трудись отвечать — сам увижу, когда они выйдут. Милорд назначил мне неотложную встречу, так что тебе, как это ни прискорбно, придется подождать...

В этот момент шум внизу немного стих — наверно, все приготовились выслушать тост какого-нибудь пьяного оратора — и из комнаты за горгульей послышался приглушенный крик.

«Не трогайте ее!» — разобрала Беллатриса и приникла ухом к холодному малахиту. Снегг тоже приблизился. И хотя этажом ниже раздались громовые аплодисменты, оба отчетливо услышали пронзительный женский визг. В ту же секунду Снегг грубо оттолкнул Беллатрису, выкрикнул пароль и стремглав взбежал по винтовой лестнице, не дождавшись, пока она придет в движение.











— Стойте!

Волан-де-Морт направил палочку на дверь, потом нехотя опустил ее.

— Что за вторжение, Северус?

— Простите, милорд, — Снегг не отрывал глаз от Драко, скорчившегося на полу. Нарцисса склонилась над сыном, лицо ее было мокрым от слез. — Милорд, я уже говорил вам и осмелюсь повторить: Драко невиновен. Мы не можем осуждать его желание немного побеседовать с Дамблдором перед тем, как совершить убийство. Драко только хотел открыть ему глаза на то, каким слепым дураком он был весь прошедший год. Я сделал работу за него лишь потому, что медлить было уже нельзя: Орден Феникса вот-вот должен был прорваться на крышу. Драко не знал об этом, поэтому его вины здесь нет.

Комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь потрескиванием зеленого пламени и тяжелым дыханием Драко. Нарцисса подняла благодарные глаза на Снегга. Второй раз он выручает их! Что бы там ни говорила Беллатриса, Северус — хороший человек. Ей было жаль, что она не может прямо сейчас выразить ему глубочайшую признательность за все, что он сделал для Драко. Сын — тот вообще должен попросить прощения за свои беспочвенные обвинения в том, что Северус следил за ним в надежде украсть у него славу.

— Ладно, на сегодня достаточно, — великодушно произнес Волан-де-Морт. — Нарцисса, вы с Драко можете идти. На днях я позову вас, чтобы дать вам новые поручения. И чтобы больше никаких промахов.

— Конечно, милорд, - Нарцисса помогла сыну подняться и положила его руку себе на плечо: Драко все еще не мог твердо стоять на ногах.

— Позвольте, я провожу их, милорд, — Снегг подставил свое плечо, но Драко высвободился:

— Сам дойду.

Пошатываясь, он скрылся за дверью. Нарцисса поклонилась Волан-де-Морту и поспешила следом: не дай бог, сын упадет с лестницы!

Взгляд Волан-де-Морта надолго задержался на двери: Темного Лорда занимали размышления о том, какое же задание дать Нарциссе и Драко.

— Вы меня звали, милорд, — напомнил Снегг.

— Ах да... Только впредь я попросил бы не врываться ко мне, пока я занят с другими, Северус.

— Хорошо, милорд.

— Тебе нравится твоя новая комната? — неожиданно спросил Волан-де-Морт, как будто пригласил Снегга для милой светской беседы.

— Боюсь, я не привык к такой роскоши, милорд.

— Еще бы: безумец Дамблдор наверняка платил тебе жалкие кнаты! Но теперь все будет по-другому. Мои соратники ни в чем не должны себе отказывать. А ты с сегодняшнего дня становишься моей правой рукой.

— Спасибо за доверие, — Снегг учтиво поклонился.

— А высокая должность всегда накладывает некоторые обязательства на того, кто ее удостаивается, так ведь, Северус? — Волан-де-Морт почему-то усмехнулся. — Поэтому я попросил бы тебя перво-наперво... избавиться от этих ужасных хогвартских роб и выбрать себе наряды, соответствующие нынешнему статусу.

В ответ Снегг тоже изобразил кривую улыбку:

— Милорд, я никогда не придавал значения одежде...

— Ты не понял. Это приказ, Северус. Мой главный советник должен выглядеть презентабельно. Вспомни, какие шикарные мантии носили Родольфус и Люциус. Посмотри, как изысканно одевается Беллатриса. От тебя я жду чего-то подобного.

Снегг сухо кивнул, с трудом сдержав раздражение.

— Хорошо. Теперь что касается твоих дальнейших действий, — продолжил Волан-де-Морт. — Ты служил мне верой и правдой в течение нескольких лет и оказал мне поистине неоценимую услугу, поэтому имеешь заслуженное право на отдых. На время ты освобождаешься от участия в каких бы то ни было операциях, за исключением особо важных. Правда, будь готов к тому, что в любой момент нам могут понадобиться твои навыки в зельеварении... А пока оставайся в этом доме, созерцай, как наши враги — все эти грязнокровки и маглолюбцы — бьются в агонии, и гордись: ведь это ты приблизил их последний день. Мое предложение о вознаграждении остается в силе: ты вправе попросить у меня все, что угодно. Конечно, в пределах разумного. Я не поделюсь властью или бессмертием, но могу дать столько галеонов, сколько пожелаешь.

— Деньги не интересуют меня, милорд, — произнес Снегг. — Лучшим вознаграждением для меня стало бы право иногда покидать этот дом.

Волан-де-Морт расхохотался:

— Уж не подумал ли ты, Северус, что я собираюсь постоянно держать тебя при себе, как цепного пса? Брось! Ты обладаешь полной свободой действий! Жить я все же порекомендовал бы здесь — как-никак тебя разыскивают мракоборцы этого идиота Скримджера, а в остальном — можешь трансгрессировать куда тебе вздумается, не забывай только соблюдать конспирацию. Ты хочешь продолжить свои научные изыскания, если не ошибаюсь?

— Вы правы.

— Это заслуживает всяческих похвал. Надеюсь, в скором времени тебе все же удастся изобрести яд, вызывающий эпидемию. Только не забудь о противоядии к нему. А теперь можешь идти. Если понадобятся какие-то ингредиенты, даже не спрашивай, можно ли тебе за ними отправиться. Но одно запомни: тебе я запрещаю носить простую черную мантию Пожирателя в этом доме.










Отпустив Снегга, Волан-де-Морт вызвал к себе Хвоста. Для сообщения со слугой он использовал... его серебряную руку, на которую наложил Протеевы чары. Когда Темный Лорд хотел видеть Петтигрю, ему достаточно было прикоснуться волшебной палочкой к собственной ладони и произнести нужное заклинание, чтобы рука слуги, где бы он ни находился, почернела на пару минут. Это служило условным знаком, увидев который, Хвост галопом несся к хозяину. Стоит ли говорить, что лечь спать бедолага мог только с позволения Темного Лорда.

— Хвост, — обратился хозяин к слуге, когда тот явился. - Скажи Ирме Кошту, что я желаю ее видеть.

— Но где мне ее искать, милорд?

— В комнате 26... хотя, скорее всего, ее там не будет. Вероятно, ты найдешь ее на празднике в банкетном зале. Если нет — проверь комнаты 25 и 32.

Хвост вспомнил, что в 32-ой живет безумный с виду Пожиратель Фарсонс, а в 25-ой — сам Фенрир Сивый, поэтому искренне понадеялся, что ему все же не придется к ним заглядывать.

— Ах да, хозяин, — подобострастно склонившись, Хвост поднес Волан-де-Морту серебряный кубок.

Тот принял его и, немного расплескав, залпом выпил содержимое. По шее и подбородку потекла прозрачная как слеза жидкость... змеиный яд.










— Ирма... рад нашей встрече.

— Я тоже — ик — милорд, — в глазах у нее слегка двоилось: Хвост увел ее в самый разгар праздника. Амикус как раз принес из кухни еще парочку бутылок виски... Эх.

Кажется, Волан-де-Морт не заметил, что собеседницу слегка покачивает, а алкогольные пары еще не успели достичь его тонких змеиных ноздрей.

— Еще раз скажу, Ирма, что очень тебе благодарен. Без твоей помощи моим Пожирателям было бы куда сложнее захватить Дурмстранг.

— Это т-точно! — с жаром подтвердила женщина. Волан-де-Морт воззрился на нее с плохо скрываемым изумлением, а она, ничуть не смутившись, продолжила: — Надеюсь, вы — ик — позволите мне остаться, м-милорд? У вас здесь так — ик — весело...

— Конечно, — прошипел Волан-де-Морт и вдруг направил волшебную палочку прямо в лоб Ирме. - Фините вакхус!

Отрезвляющее заклятие сработало как надо: взгляд голубых глаз, смотрящих на Темного Лорда, сразу стал более осмысленным.

— Так-то лучше, — удовлетворенно произнес он. — А теперь к делу. Помнишь, Ирма, при нашей с тобой первой встрече меня весьма заинтересовал тот факт, что ты родом из Валахии...

Женщина кивнула. На ее полных щеках от смущения выступили красные пятна: ей явно стало стыдно за свое появление в нетрезвом виде перед самим Темным Лордом.

— В тот раз я попросил тебя кое-что припомнить, — продолжил Волан-де-Морт. — А именно, видела ли ты, или, может, хотя бы слышала о...

— Да-да, я прекрасно помню вашу просьбу, милорд, — протараторила Ирма Кошту.

— И каков же твой ответ?

— Безусловно, о них ходило много слухов, но я никогда их не встречала. Как и мои родители.

Волан-де-Морт досадливо поморщился.

— Что ж, в любом случае, я попрошу тебя в ближайшем времени посетить родные места и получше расспросить местных волшебников. Я приказываю тебе найти хотя бы одного из них и доставить ко мне, даже если он — или она — откажется идти. А в помощь тебе выделю нескольких Пожирателей.

— Но милорд, я всю жизнь считала все эти слухи выдумкой... Вы же и сами были в Румынии, если верить рассказам ваших слуг, но так и не нашли никого из них.

— Я был в Трансильвании, Ирма. А их, по всем сведениям, надо искать именно в Валахии. Что-то такое есть в ваших местах... Почему-то именно там, на склонах Карпат, рождаются избранные волшебники, наделенные этим бесценным даром. Найти их сложно, потому как такими появляются на свет единицы. Они могут быть даже среди сквибов. Но что их объединяет — а нам значительно облегчает поиски — они не могут держать свой дар в себе, не могут не применять его, поэтому рано или поздно становятся изгоями. Обычно они ведут отшельнический образ жизни, селятся в горах. Но слухи о них все равно расползаются по окрестностям... их боятся, но о них знают. Уверен, что ты — местная уроженка — сможешь быстро выведать всю правду.

— Хорошо, милорд, я попробую их отыскать, — согласилась Ирма.

— Ты не попробуешь, а отыщешь, потому как я уверен, что они существуют. А теперь можешь идти... праздновать дальше. Послезавтра будь готова отправиться в путь.

— Могу я задать один вопрос, милорд? — Ирма решила напоследок удовлетворить свое любопытство. — Зачем вам понадобились... они?

— Что за глупые вопросы! — рассердился Темный Лорд. — Какая ты, право, недогадливая! Ты спрашиваешь, зачем? Что ж, я отвечу: затем, чтобы не повторилось истории с Тиберием Огденом.

Глава 5. Мальчишник.

— «Дырявый котёл!» — Гарри бросил в камин горсть летучего пороха, и в тот же миг его поглотило гудящее изумрудное пламя. Не успела еще накатить тошнота, как ему уже помогали выбраться, причем кто-то особо заботливый чуть не отправил беднягу в нокаут, пытаясь стряхнуть с его мантии пепел.

— Гарри! Как поживаешь? — Хагрид поставил парня на ноги и вновь принялся отряхивать.

Голос великана звучал беззаботно, но в его внешности произошли пугающие перемены: глаза покраснели, а нос распух то ли от слёз, то ли от злоупотребления алкоголем. У Гарри внутри все похолодело: выходит, Хагрид еще не оправился после смерти Дамблдора... А вдруг не оправится уже никогда... вдруг сопьётся? «Не раскисай, Хагрид! Не теряй надежды!» — хотел приободрить друга Гарри. На ум вдруг пришли слова, которые хогвартский лесничий так любил повторять в былые времена... «Великий человек Дамблдор...»

Гарри огляделся. «Дырявый котёл» было не узнать. Просторный, озарённый светом зал, в котором он очутился, мало чем напоминал прежнее небольшое и невзрачное помещеньице с низким потолком, запылёнными окнами и прогнившим деревянным полом. Не претерпели изменений лишь барная стойка, за которой по-прежнему хозяйничал старина Том, да столики — они отъехали к стенам, оставив центр зала свободным. Напротив бара теперь помещалось шаткое на вид сооружение вроде театральных подмостков, над которым висел огромный траурного вида транспарант «Прощай, свобода!» — естественно, дело рук Фреда и Джорджа.

Почти все гости уже были в сборе. Многих из собравшихся Гарри видел впервые: большинство составляли школьные друзья Билла и его коллеги по работе. За одним из столиков вели непринужденную беседу на незнакомом языке три мулата — сотрудники египетского отделения банка «Гринготтс». Впрочем, когда Билл подвел к ним Гарри, чтобы познакомить, выяснилось, что все трое неплохо умеют изъясняться и на английском.

— Гарри Поттер?

— Это тебя называют Избранным?

— Тот самый Поттер? Который ослабил Волан-де-Морта настолько, что тот не показывался несколько лет?

Все, с кем Билл знакомил Гарри, первым делом принимались разглядывать его шрам. Парню на миг показалось, что у него дежа вю: все это здорово напоминало сцену, произошедшую в этих же стенах, только шесть лет назад, когда посетители паба становились в очередь, чтобы пожать ему руку — мальчику, который никак не мог свыкнуться с мыслью, что он знаменитость в волшебном мире. Все же Гарри заметил некоторую разницу: теперь уже никто не называл его победителем Волан-де-Морта, от него ждали великих свершений в будущем… хотя, наверно, только те из присутствующих, кто еще не читал сегодняшний «Ежедневный пророк».

Думая о своём, Гарри совершенно не запоминал имён новых знакомых. Некоторые колоритные личности, впрочем, запоминались против его воли. К примеру, коренастый молодой человек, одетый в длинный переливчатый хитон и блестящие сандалии — однокурсник Билла Дориан Майерс, начинающий модельер, который, по его собственным словам, намеревался не сегодня-завтра совершить революцию в сфере дизайна магической одежды. «Мантии — это вчерашний день! — категорично утверждал амбициозный юноша. — Почему наше поколение обязано ходить в том же, в чем щеголял дедушка Мерлин лет эдак тысячу назад? Мода не должна стоять на месте! Чем мы, спрашивается, хуже маглов?» В ответ Гарри энергично кивнул — мол, правильно, ничем не хуже, — а сам подумал, что лучше уж мантия дедушки Мерлина, чем прикидон прапрадедушки Диогена.

Рассмотрев знаменитого Поттера со всех сторон, гости стали потихоньку занимать места за столиками. Сам Гарри, которому было немного совестно за то, что на мальчишнике Билла именно он, а не жених, оказался в центре внимания, выбрал себе место в дальнем углу зала, подальше от любопытствующей публики. Компанию ему составил Рон.

Когда все расселись по местам, Билл поднялся на трибуну, чтобы поприветствовать гостей. Гарри был искренне рад видеть его улыбающееся, светящееся добродушием лицо… лицо, которое теперь едва ли можно было назвать красивым. «Другой на его месте не выдержал бы, сломался», — с уважением подумал Гарри. Конечно, здесь велика заслуга Флёр, но и сам Билл не стал делать из происшедшего трагедию, не стал замыкаться в себе. Общается с друзьями, как ни в чем не бывало, будто бы не замечая сочувственных взглядов, что они украдкой на него бросают. А ведь некоторые даже завидуют. «И чем приглянулся Билл такой красотке?» — вот какие мысли скрываются за их мнимым сочувствием… и как хорошо, что Билл выше всего этого.

Вполуха слушая брата, Рон нетерпеливо ёрзал на стуле: он уже успел досконально изучить меню, и все не мог дождаться, когда же, наконец, можно будет приступить к трапезе.

— Смотри, Гарри, что тут есть! Давай закажем медовухи! Хотя нет, лучше Гипергорячительного рома… Или уж сразу Огненного виски? — размахивал он листком с меню перед носом у друга.

— Я же несовершеннолетний, — обречённо отозвался Гарри.

— Да брось ты! На празднике у Билла запреты не действуют!

Громкие аплодисменты ознаменовали собой окончание вступительной речи, и тотчас зал буквально наводнили невесть откуда взявшиеся эльфы-домовики. Если некоторые и подумали на первых порах, что этим маленьким созданиям не слишком подходит роль официантов, то и они поменяли свое мнение, увидев, как эльфы ловко лавируют между столиками с тяжеленными подносами и с каким энтузиазмом торопятся выполнить любой заказ.

— Тост! Тост! — меж тем заголосила публика, наполняя бокалы разного рода спиртным.

Все стали глядеть по сторонам, высматривая кандидатуру для произнесения первого тоста. Близнецы Уизли заметно оживились.

— Эй, Рон! Не желаешь выступить? — нарочито громко предложил Джордж.

— Точняк! Пусть Ронни выскажется! - подхватил Фред, надрывая связки почище брата.

Рон отреагировал весьма странным образом: позеленел, побагровел и, наконец, сердито прошипел:

— Вот гады! Знают ведь, что я не силен в этих… ну как их… речах!

Близнецы добились своего: гости стали выискивать глазами Рона. К счастью, даже Фред с Джорджем не знали, за каким именно столиком он сидит.

Посмотрев на Гарри взглядом загнанного зверя, Рон тихонечко поднялся с места.

— Я… на минуточку… пока все не утрясется, — шепнул он и стал бочком, по стеночке, пробираться к лестнице. — Если что, я пошел в туалет.

Этот манёвр остался незамеченным. Когда Фред с Джорджем, наконец, обнаружили Гарри и махнули ему, тот лишь пожал плечами — не орать же на весь зал, что Рон в туалете!

— Ну ладно, тогда мы, — ничуть не растерялись близнецы и, захватив каждый по бокалу, медленной и торжественной поступью прошествововали к сцене. Взобравшись на подмостки, они произнесли сонорус и… внезапно расплескав своё вино, картинно разрыдались друг у друга на плече. Под дружный хохот окружающих братья принялись слёзно жаловаться на Билла — как он мог, предатель, покинуть их холостяцкое общество, добровольно отказаться от свободной жизни, и т.д., и т.п.… В общем, разрекламировав свою новинку — Слезоточивые мармеладки — они с помощью маленькой сиреневой конфетки прекратили истерику и произнесли наконец тост. Но со сцены не ушли, попросив напоследок исполнить «хвалебную песнь». Публика не возражала, и близнецы тотчас затянули свою «песнь». Та еще была песенка… Припевчик больше походил на частушку:



Дуэт получил признание публики; громче всех смеялся Билл. Все сошлись на том, что песенка непременно должна прозвучать на завтрашней церемонии.

Рон все не приходил, и Гарри начал всерьез опасаться, что друг решил весь вечер проторчать в уборной. Но долго находиться в одиночестве не пришлось: близнецы, спустившись со сцены, направились прямиком к нему.

— Скучаешь, Гарри? Наш братец тебя кинул? Какое горе! — они сочувственно склонились над ним, как над больным. — Хочешь Слезоточивую мармеладку? Нет? Тогда остаётся одно: напиться до чёртиков!

Фред взял со стола початую бутылку Огневиски, повертел в руках, посмотрел на просвет, покачал головой:

— Маловато…

Джордж согласно кивнул. В тот же миг Фред щёлкнул пальцами, подзывая к себе не меньше дюжины домовиков-официантов. Гарри и глазом моргнуть не успел, а эльфы уже уставляли его столик, наверное, сотней бутылок и бутылочек. Фред с Джорджем куда-то испарились, а гости теперь глазели на Гарри, как будто ждали, что он в мгновение ока вылакает содержимое всей этой стеклотары. Хагрид, тот вообще посмотрел чуть ли не с завистью, от удивления уронив собственную огромных размеров бутыль, к которой едва успел приложиться. Воспользовавшись тем, что все обернулись на звон разбившегося стекла, Гарри пулей переместился за соседний столик — там в одиночестве сидел, а точнее, спал, положив руку под голову, Римус Люпин.

Скрип отодвигаемого стула разбудил его.

— А, это ты, Гарри, — устало проговорил он.

«Это ж надо — уснуть под громогласное пение Фреда и Джорджа!» — изумился Гарри. Откуда ему было знать, что Люпин всю прошлую ночь просидел в кресле, и его попытки заснуть увенчались успехом только под утро? Поэтому он и поинтересовался:

— Вам так скучно на празднике?

Нахмурившись, Люпин круговыми движениями пальцев помассировал ноющие виски. Ответил он не сразу.

— Этот праздник… да и другие тоже… Как бы тебе объяснить?.. — казалось, он сомневался, стоит ли делиться с Гарри своими мыслями.

— Это пир во время чумы, Гарри, — наконец отрывисто произнёс он; в тихом голосе звучала горечь.

И хотя вокруг по-прежнему звучали разговоры, звенели бокалы и раздавался громкий смех, для Гарри весь мир погрузился в тишину. Выходит, не только Хагрид… все вокруг ощущают то же, просто боятся говорить об этом…

— Ты, вероятно, не понял, Гарри, — Люпин неправильно истолковал молчание собеседника. — Я имел в виду, что в наши тревожные времена…

— Я понял, — Гарри с вызовом посмотрел на Люпина, — но считаю, мы не должны показывать Волан-де-Морту свой страх! Он только обрадуется, если увидит, что лишил нас возможности веселиться! К тому же свадьба — главное событие в жизни Билла! Я уверен, что Дамблдор…

Упомянув это имя, Гарри тут же пожалел: было видно, что воспоминания о Дамблдоре причиняют Люпину боль. Конечно, ведь тот так много сделал для него: не только принял в Хогвартс, несмотря на то, что мальчик-оборотень представлял реальную угрозу для других учеников, но и придумал способ скрывать правду от сокурсников. В результате ребенок, который мог вырасти изгоем или — что ещё хуже — озлобиться на весь белый свет и стать настоящим, кровожадным оборотнем, получил возможность изучать магию, подружился с замечательными людьми…

— Наверно, ты прав, Гарри, — наконец проговорил Люпин. — Просто я никак не могу свыкнуться с мыслью…

Гарри кивнул. Его с тех пор тоже часто посещало чувство нереальности происходящего.

— Ты безусловно прав, — повторил Люпин. — Но я не могу себя заставить делать вид, что всё прекрасно, когда наш мир… катится в пропасть.

Гарри почувствовал, что возразить, в общем-то, нечего, но так же отчетливо ощутил, что, если не попытается оспорить мнение Люпина, не сможет спасти от глубочайшей депрессии… самого себя.

— Надо бороться! — почти со злостью выкрикнул он. Из-за соседних столиков в их сторону обратилось несколько любопытных лиц, поэтому продолжил он уже шепотом: — Всё не так плохо! Орден Феникса продолжает работать, разве нет?

— В том-то и дело, — развел руками Люпин, — что это только видимость работы. Пытаемся поддерживать контакты с великанами и другими магическими народами, следим за деятельностью Министерства, набираем добровольцев, ищем шпионов… Вроде бы всё по-старому?.. И да, и нет, Гарри. Мы потеряли Дамблдора, но это ещё не самое тревожное, поверь…

У Гарри не укладывалось в голове, что может быть хуже этого, но Люпин объяснил:

— Самое ужасное — теперь мы не знаем, что замышляет Волан-де-Морт. Единственным связующим звеном между ним и Орденом был…

Слышать ненавистное имя было выше Гариных сил.

— Этот гнусный предатель всё равно врал! — в сердцах выпалил он.

— Он сообщал то, что разрешал предать огласке Волан-де-Морт, — поправил Люпин. — Сведения из разряда не очень важных, о которых мы так или иначе догадались бы или узнали сами… Но то были сведения правдивые. Волан-де-Морт знал, что, даже единожды уличив Снегга во лжи, Дамблдор потеряет к нему всякое доверие. Сказать по правде, мы использовали те же методы. Разрешали Снеггу сообщать Пожирателям кое-какую не очень значимую информацию: о составе Ордена и так далее. Он должен был постоянно ссылаться на то, что Дамблдор всё ещё недостаточно ему доверяет, поэтому и не спешит делиться своими планами… Кто бы мог тогда подумать, что у этого человека окажется такая черная продажная душонка…

Люпин сокрушенно вздохнул.

— И всё-таки, — продолжил он, — в прошлом году мы хотя бы знали, что Волан-де-Морт охотится за Пророчеством.

— Об этом тоже этот гад сообщил?

Люпин кивнул.

— Но это же затруднило работу Волан-де-Морту!

— Как раз наоборот. Похоже, он с самого начала решил оповестить нас. Попытки проникновения в Министерство не могли остаться незамеченными, и рано или поздно мы всё равно узнали бы. А так ему удалось нас запутать. Пока мы ожидали, что в Зал Пророчеств попытается прорваться кто-то из Пожирателей Смерти, он, воспользовавшись Империусом, послал туда сотрудника Отдела тайн Бродерика Боуда. К тому же наше внимание сосредоточилось на Пророчестве, в то время как надо было защищать тебя…

Эти слова вновь всколыхнули в душе Гарри ужасное, разъедающее всё существо чувство вины. «Как много людей страдает из-за навящивой идеи защищать меня! — злясь на самого себя, подумал он. — Сириус и Дамблдор погибли из-за этого! Они верили в меня, но чем могу я оправдать их жертву?»

— Ладно, хватит об этом, — прервал Гаррины самобичевания Люпин.

Но других тем для разговора на ум не приходило. Гарри мысленно взмолился, чтобы поскорее пришёл Рон и отвлек его от мрачных раздумий, а пока стал бесцельным взглядом скользить по залу. Фигура Хагрида — даже когда великан сидел — возвышалась над всеми прочими. Сейчас она привлекала к себе ещё больше внимания отчаянной жестикуляцией, сидевший напротив Чарли Уизли тоже размахивал руками, будто крыльями; оба явно пытались что-то втолковать друг другу. Спор о драконах, догадался Гарри. Увиденное его порадовало: наконец, хоть что-то отвлекло Хагрида от выпивки. Впрочем, он тут же сник, заметив, что жаркая дискуссия ничуть не мешает спорщикам то и дело прикладываться к бутылке.

Виновник торжества ― счастливый жених ― сидел за столиком в компании Грозного Глаза Грюма (известные события в какой-то мере сроднили их (впрочем, в ещё большей степени сроднили они Билла с Люпином)), и, глядя на эту парочку, Гарри внезапно вспомнил, о чём ещё стоило бы поговорить.

— Я вступаю в Орден Феникса, — заявил он. Прозвучало это чересчур самонадеянно, но Гарри не был настроен на отказ.

Люпин, которого уже вновь начинало клонить в сон, встрепенулся.

— Боюсь, это невозможно, Гарри, — поспешил он с ответом.

— Я имел в виду, когда мне исполнится семнадцать…

— Всё равно. Тебе надо сперва окончить школу. А во-вторых, мы теперь принимаем в Орден только с двадцати лет.

― Интересно, почему?! ― Гарри с трудом сдерживал злость. Опять эта дурацкая опека ― шагу не дают ступить!

― Успокойся, это не из-за тебя, ― шепнул Люпин. ― Но так надо.

Тому, что произошло дальше, Гарри не мог дать логического объяснения ― просто его рука против воли сжалась в кулак и с силой долбанула по столу, а потом он услышал собственный голос, закричавший, наверное, на весь зал:

― Вы всегда говорите «так надо» и ничего не объясняете! Хватит обращаться со мной как с десятилетним!!! Будто я не понимаю, что вы считаете эту работу слишком опасной для меня!! Носитесь со мной как с хрустальной вазой, которую боитесь разбить!!

Эти обвинения уже не относились конкретно к Люпину: в Гарри как будто бы вселился злобный дух, который хотел, чтобы его слышал и Грозный Глаз Грюм, и Хагрид, и Кингсли Бруствер, и многие, многие другие…

Когда приступ ярости прошёл и Гарри стал замечать обращённые на него со всех сторон удивлённые взгляды, ему, как и следовало ожидать, сделалось стыдно.

― Эй, Римус, что там у вас? ― раздался хрипловатый голос Грюма, перекрывший мерно жужжащие перешёптывания любопытных.

― Всё в порядке! ― махнул ему Люпин.

Но Грюм всё же счёл нужным подойти. Со стула поднялся и Кингсли Бруствер, а следом, сжимая в руках свой излюбленный фиолетовый цилиндр, как белка ― орех, засеменил коротышка Дедалус Дингл.

― Пойдём поговорим, ― рука Грюма опустилась на плечо Гарри, мягко, но парню показалось, что вместе с ней на его спину ложится непомерный груз ответственности. Да, теперь придётся отвечать за свои поступки… Если не хочешь, чтобы тебя постоянно опекали, надо перестать вести себя как глупый мальчишка.

Впятером они вышли в коридор. Отсюда прекрасно просматривался зал, а вот их фигуры, растворившиеся в полумраке, видно практически не было.

― Насколько я понял, ты, Гарри, возмущён тем, что тебя не берут в Орден, ― с ехидцей проскрипел Грюм. ― Я ожидал чего-то подобного. Иногда ты напоминаешь мне барана, который упрямо и методично бьётся лбом в закрытые ворота.

А Люпин добавил:

― Бьётся, игнорируя всех и вся, не подпуская даже тех, у кого есть ключ и кто любезно готов открыть эти ворота для него.

Не будь это сказано дружелюбным тоном, Гарри было бы впору обидеться за такое сравнение.

― Слушай сюда, парень, ― вновь обратился к нему Грюм. ― Хоть через три недели ты и будешь совершеннолетний, ты не сможешь вступить в Орден, пока этого не позволю я. Да, я не вправе буду указывать тебе, куда тратить сикли и галеоны или какую девчонку трахнуть. (Всех немного покоробила нарочитая грубость Грозного Глаза, но что поделать ― то была его обычная манера говорить).

― В этих делах ты сам себе советчик, ― с язвительной усмешкой продолжал Грюм, ― но глава Ордена Феникса ― я, и с этим тебе придется смириться.

― И чем же я не подхожу? ― с вызовом спросил Гарри.

― Я же объяснил: у нас изменились правила, ― напомнил Люпин.

― А изменились они потому, что пока нам не хотелось бы принимать в наши ряды… ― Кингсли Бруствер не стал уточнять, просто указал в сторону зала: гости, которые еще могли устоять на ногах, собрались вокруг сцены, а в центре внимания, как всегда, находились близнецы Уизли, уже порядком навеселе. Фред, заговорщически улыбнувшись, подозвал одного из домовиков, шепнул ему что-то на ухо, и пару секунд спустя откуда-то из-под стойки полилась печальная мелодия (из репертуара Селестины Уорлок), под которую не раз проливала слёзы умиления миссис Уизли. Близнецы стали подпевать дикими голосами, не особенно заботясь о попадании в ноты, а потом ― по залу прокатился дружный хохот ― принялись в обнимку танцевать медляк. После увиденного Гарри вряд ли удивило бы, начни они целоваться.

― Ветер в голове! ― Грюм, сплюнув, отвернулся. ― Куда им в Орден? Молли с ума сойдёт, если с этими оболтусами что-нибудь случится, а уж с ними-то случится!

― Теперь ты понимаешь? ― обратился к Гарри Люпин. ― Если мы возьмём в Орден тебя, Рона и Гермиону, то придётся принимать и близнецов тоже.

― Не слишком-то они и хотят, ― попробовал возразить Гарри. ― Иначе бы попросились еще года два назад!

― Дело в том, что всё это время они были заняты своим магазином. А теперь, когда дело окончательно наладилось… им перестало хватать острых ощущений. В общем, Билл предупредил, что братья всё спланировали: решили нанять парочку продавцов, которые следили бы за лавкой, пока сами они выполняют задания Ордена.

― Но в апреле им всё равно уже будет двадцать.

― Авось, к тому времени дурь из башки повыветрится, ― проворчал Грюм. ― Делать возрастной порог еще выше было бы сущей нелепицей. Есть пара-тройка юнцов, которых я мог бы взять на работу прямо сейчас: Гектор Сметвик, Джек Льюис…

― И мой внучок! ― радостно подал голос доселе молчавший Дедалус Дингл. ― Так ведь, Аластор?

Грюма явно озадачило подобное заявление.

― Гарольду разве уже есть двадцать?

― Исполнится в начале сентября, второго числа! ― гордо ответил дедушка.

Грюм еле слышно выругался, и Гарри понял, почему: насколько он помнил Гарольда в бытность его учеником Хогвартса, тот не отличался, пожалуй, ни одним из качеств, которыми должен обладать кандидат на вступление в Орден Феникса, по мнению Грозного Глаза. Он мало того, что был однокурсником Фреда и Джорджа (что уже само по себе настораживало), так ещё и последовал их примеру: открыл собственный бизнес. Три года подряд накануне экзаменов СОВ и ЖАБА он разворачивал торговлю крайне сомнительными амулетами, оберегами и стимуляторами мозговой деятельности. Кроме этого, Дингл-младший запомнился Гарри ещё и тем, что постоянно предлагал всем подряд сыграть с ним в шахматы, карты, взрыв-кусачку, плюй-камни, камень-ножницы-бумагу… во что ― не важно, главное ― на деньги. Впрочем, Гарри с ним особенно не общался, поэтому не стал бы судить о нем слишком категорично.

― И твой внук хочет присоединиться к нам, Дедалус? ― спросил Люпин.

― Ну конечно!

― И ты не против?

― Я целиком и полностью за! Бедняга не знает, чем себя занять, с тех пор, как окончил школу; пусть, наконец, займётся делом.

На памяти Гарри это был единственный случай, когда кто-то из «фениксовцев» предлагал ― да ещё с таким рвением ― принять в Орден своего родственника. Обычно все хотят по возможности оградить родных от опасной работы, многих одна мысль о том, что сын или дочь будет чуть не ежедневно подвергаться опасности, приводит в ужас. А старик Дедалус «целиком и полностью за»! Видимо, тут особый случай…

― Ты бы лучше отучил своего внука навязывать людям некачественную продукцию и отдал его в НИИ Экспериментального Зельеварения, Дедалус, ― наставительно произнес Грюм.

Старичок Дингл театрально изобразил удивление:

― Некачественная продукция? О чём ты, Аластор?

― Не притворяйся, что не знаешь. В июне прошлого года двое семикурсников отравились… хе-хе… пометом докси! Скажешь, твой внук не имеет к этому отношения? Кстати, Гарри, а ты-то не пострадал, когда сдавал СОВ?

― Мы с Роном чуть не купили у Гарольда по… мы думали, что это сушёный коготь дракона, ― нехотя признался Гарри. ― Но в последний момент Гермиона нас отговорила.

― А Грейнджер молодец! ― присвистнул Грюм. ― Вот кому в мракоборцы, а не вам двоим! Постоянная бдительность ― главное правило мракоборца! А вы два разини, на пару с Уизли.

Как раз в этот момент из-за угла с опаской выглянул Рон.

― Ну как, тост уже сказали? ― шёпотом спросил он.

― Ещё и не начинали ― тебя ждут! ― съехидничал Гарри. ― И где тебя носило?!

Рон оглядел компанию, окружавшую друга и догадался, о чём у них мог идти разговор. В ответ на его вопросительный взгляд Гарри покачал головой: не приняли, и оспаривать это решение бесполезно.

― Послушай, Рон, тебе не следует бродить тут в одиночку, ― обратился к вновь прибывшему Люпин.

― Разве здание не охраняют? Папа говорил, что даже здешние камины отключат от Сети летучего пороха, как только все гости прибудут.

― Все верно, но…

― Не обращай внимания! ― перебил Люпина Кингсли Бруствер. ― Просто твоя матушка заставила Римуса пообещать, что он будет весь вечер за тобой приглядывать.

― Только не проболтайтесь Молли, что я тут случайно… заснул, ― виновато улыбнулся Люпин.









― Ну ты даёшь!!! ― Рон был просто шокирован, увидев, какие метаморфозы произошли с их столиком за время его отсутствия.

― Давай сядем куда-нибудь ещё, ― попробовал предложить Гарри, но Рон уже не слушал, завороженный переливчатым блеском жидкостей за изумрудным, коричневым и прозрачным стеклом.

― Налей и мне, брателло!

Услышав голос Фреда, Рон чуть не выронил бокал, а рядом уже материализовался Джордж:

― Да-да, и мне тоже. И Гарри.

Обрадовавшись, что близнецы больше не требуют от него выступать на сцене, Рон доверху наполнил четыре бокала медовухой.

― А теперь ― выпьем за то, что все бабы ― стервы! ― хором провозгласили Фред с Джорджем, так скорбно и так громко, что за соседними столиками заулыбались; многие подхватили тост.

― Чего это они вдруг? ― кивнул в сторону близнецов Гарри.

― Да просто их Анджелина бросила, ― шепнул Рон.

― ИХ?! Они что, ВДВОЕМ с ней встречались?!?

― Ну, встречались ― не встречались, а оба за ней бегали. Это можно хоть вдесятером.

― Молчал бы уж, ― Фред отвесил Рону подзатыльник, повторно наполнил бокалы себе и брату и произнес новый тост, еще более траурный:

― За то, что настоящих друзей не существует в природе!

― Анджелину у них увёл Ли Джордан, ― тут же пояснил Рон.

Надо же, как прихотлива судьба, подумал Гарри. Ли Джордан! Всегда находившийся в тени близнецов, он ни на что особо не надеялся, хоть никогда и не скрывал своей симпатии к Анджелине.
На одном из матчей, который он комментировал, Джордан даже открыл душу перед всем стадионом (за что получил нагоняй от Макгонагалл). Кто бы мог тогда подумать, что спустя пару лет Ли всё-таки добьётся своего!

Несмотря на свирепый настрой близнецов, Гарри с трудом верилось, что давней дружбе мог прийти конец из-за такого, по сути, пустякового повода. Это даже лучше, что так вышло… не только для Анджелины, но и для самих близнецов тоже. Не прекращать же Фреду с Джорджем из-за этого дружбу с человеком, который за школьные годы стал им как брат? «Перебесятся», – с уверенностью подумал Гарри, и тут же спросил себя: а что он сам стал бы делать, оказавшись на месте одного из близнецов Уизли? Стал бы ссориться с лучшим другом, если бы он… Но Гарри, как ни старался, не смог этого представить, так как не мог даже в кошмарном сне вообразить, что Рон… увёл у него Джинни.









– А как там поживает милашка Тонкс?

Гарри обернулся на голос, и понял, что спрашивал начинающий модельер Дориан Майерс, а вопрос был адресован Биллу, оба находились совсем рядом.

– Жива-здорова. Завтра ты её увидишь, – ответил старший из братьев Уизли.

– Всё так же независима? – ухмыльнулся его друг. – Никого к себе не подпускает и безжалостно насмехается над ухажёрами?

– Думаю, это уже в прошлом, – Билл театрально понизил голос и доверительно шепнул Дориану: – Чует моё сердце, не за горами новая свадьба. Хотя, сам знаешь: если дело касается Тонкс, невозможно знать наверняка.

Гарри обернулся, чтобы только посмотреть на выражение лица Дориана. Его ожидания на этот счёт полностью оправдались – вид у того был, будто его секунду назад огрели котлом по голове.

– И кто же… счастливец? – наконец, ревниво осведомился тот.

– Римус Люпин.

– Не знаю такого.

– Неужели я забыл вас познакомить? – Билл огляделся по сторонам. – Где же он? Да вот же!.. Правда, он, похоже, спит…

Дориан придирчиво осмотрел склонившуюся над столиком фигуру, взгляд модельера многозначительно задержался на потрёпанной мантии Люпина.

– А он, как я погляжу, немолод, – протянул друг Билла, получил в подтверждение кивок и добавил: – Но, что ни говори, Тонкс всё та же: всегда отдавала предпочтение мужчинам, умеющим со вкусом одеваться. Ты только посмотри, Билл, какие оригинальные заплатки! – Дориан даже приблизился к спящему, чтобы полюбоваться на изысканные детали его костюма.

Гарри, хоть и понимал, что смеяться особо не над чем, не удержался и хмыкнул. Билл тоже.









Римус Люпин положил голову на скрещенные руки и устало прикрыл глаза. Он и не надеялся снова задремать: звуки, казалось, многократно усилились и маленькими свёрлами вгрызались в барабанные перепонки… Фред с Джорджем снова поют, кто-то травит байки, звенит хрусталь, не умолкает смех… Быстрее бы закончилась вся эта кутерьма.

Люпин чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Более того, его глодало чувство вины. Ведь свадьбу перенесли на другое число из-за него. Билл, правда, утверждал, что в полнолуние тоже чувствует себя не очень, но Люпин-то сразу понял, что сказано это было только для успокоения его, Римуса, совести. Флёр тогда здорово огорчилась, ведь она тщательно выбирала день свадьбы, руководствуясь нумерологическими расчётами, взятыми из древних французских рукописей. К счастью, следующий «идеальный день для свадьбы» наступал не через пару лет, а совсем скоро, поэтому ничего страшного не произошло. Но Люпин всё равно то и дело чувствовал уколы совести. Так уж он был устроен.

Свет пробивался сквозь сомкнутые веки – красноватый, тревожный. Мысли теснили друг друга, одна другой мрачнее. Он заставил себя не думать о ссоре с Тонкс, и поэтому даже не удивился тому, что его вновь начал преследовать жуткий образ – такой чёткий и яркий, как будто он видел его минуту назад… Образ Тиберия Огдена… Мёртвого Тиберия Огдена.









Ночью, невыспавшиеся, они спешили к дому Тиберия, давнего друга Дамблдора, с незапамятных времён работавшего в Министерстве. Он только однажды оставил работу в Визенгамоте – подал в отставку в знак протеста против назначения Амбридж директором Хогвартса. Когда Дамблдор вернулся в школу, восстановили в должности и Огдена. Примерно тогда же Тиберий вступил в Орден Феникса.

Они ворвались в его дом, уже заранее зная, что их там ждёт – над крышей маячил трупно-зелёный оскал Чёрной метки – но увиденное всё равно потрясло их.

Они нашли Тиберия лежащим на полу. Он был сражён Авадой Кедаврой – это не вызывало сомнений. Правая ладонь, судорогой почти сжатая в кулак, покоилась на груди – в последний миг жизни Тиберий попытался прикрыть сердце, как будто это могло спасти его от Смертельного заклятия. Но главное – то, что их ужаснуло, вызвав нервную дрожь даже у Грюма, – выражение лица убитого. На испещрённом морщинами старческом лице застыла… улыбка. Улыбка, напоминавшая оскал. Но ещё больший ужас наводили глаза. Точнее, парадоксальное сочетание обезумевшего от страха взгляда с улыбкой, от которой веяло холодом подземелья. Лицо добродушного старика Тиберия было почти неузнаваемым.

– Это он, – нарушил тогда тишину Грюм. Он присел на корточки, несмотря на неудобства, связанные с деревянной ногой, и прикрыл веками остекленевшие глаза Огдена. Увидев, что от него ждут разъяснений, Грозный Глаз – каждое слово давалось ему с трудом, как он ни пытался скрыть это – прохрипел:

– Это дело рук Сами-Знаете-Кого. Он сам убил Тиберия. Был здесь собственной персоной. Неужели не видите?

И тут они поняли. Кто постарше, вспомнил ужасную смерть Доркас Мидоуз. Люпину на ум пришёл услышанный от Дамблдора рассказ о том, что случилось с Гарри на кладбище пару лет назад. Возродившийся Волан-де-Морт тогда заставил Гарри поклониться ему, насильно согнул его спину: «Поклонись своей смерти, Гарри»…

Грюм, а потом и остальные, узнали почерк Волан-де-Морта. Кто ещё мог заставить бедного старика улыбнуться в последние секунды жизни, кто кроме него был способен цинично растянуть губы несчастного в улыбку каким-то гнусным заклинанием перед тем, как отправить его в могилу? Пожиратели могли мучить, могли пытать, но такое могла родить только изощрённая фантазия Волан-де-Морта.

«Улыбнись своей смерти, Тиберий…»