Глава 8, в которой сэр Ланселот отмечает Рождество и начинает понимать силу тщеславия

Ма­лино­вый ого­нек, блес­нувший в ко­ридо­ре, вы­вел ме­ня из раз­мышле­ний. Фи­гура с бе­лом платье с гор­жеткой по­дош­ла ко мне и нап­ра­вила па­лоч­ку на од­но из зер­кал. Я улыб­нулся кра­еш­ка­ми губ: в дей­стви­ях да­мы, нес­мотря на ка­жущу­юся твер­дость, бы­ла вид­на рас­те­рян­ность. Что же, пред­чувс­твия ее не об­ма­нули: по­радо­вать ле­ди Блиш­вик мне по­ка не­чем.

— Мис­тер Ро­ули… Все хо­рошо? — про­шеп­та­ла хо­зяй­ка, сно­ва по­дарив мне лег­кий кник­сен бла­годар­ности.

— К со­жале­нию, нет, мис­сис Блиш­вик, — кив­нул я.

Ми­сапи­ноа ед­ва по­дави­ла вскрик, но ог­ра­ничи­лась лег­ким дви­жени­ем рес­ниц. Я улыб­нулся: все-та­ки Блэ­ки дрес­си­рова­ны свет­ским вос­пи­тани­ем так, что не вскрик­нут да­же на по­жаре при ви­де осе­да­юще­го от пла­мени до­ма. От­блес­ки свеч­ных ог­ней от­ра­зились в бе­лиз­не ее платья так, слов­но да­лекий ве­чер­ний кос­тер раз­бра­сывал ис­кры в снеж­ной пе­лене.

— Вы не ис­пы­тыва­ете здесь сон­ли­вос­ти и го­лов­ной бо­ли? — спро­сил я.

— Да… — про­лепе­тала жен­щи­на. — Здесь стран­ное мес­то, от­ку­да пос­ко­рее хо­чет­ся уй­ти. Это то­же ма­гия?

— Ско­рее, ма­риху­ана, — фыр­кнул я. — Вот, по­любуй­тесь са­ми, — по­казал я на ку­ритель­ни­цу. Здесь до­воль­но мер­зкий сос­тав, вклю­ча­ющий в се­бе и эту тра­ву. Не вол­нуй­тесь, я его уже ней­тра­лизо­вал… — от­ве­тил я.

— Кто же… Ее здесь ус­та­новил? — про­лепе­тала с моль­бой в го­лосе Ми­сапи­ноа. — И за­чем? — Ее ла­зур­ные гла­за пос­мотре­ли на ме­ня с тай­ной моль­бой.

— На пер­вый воп­рос я от­ве­тить вам не мо­гу, мис­сис Блиш­вик, — вздох­нул я. — За­то на вто­рой мне бу­дет от­ве­тить го­раз­до лег­че.

Я по­дошел к зер­ка­лу и с по­мощью «Yaviciome» про­демонс­три­ровал в ко­нец рас­те­ряв­ший­ся кра­сави­це то наб­лю­датель­ное ус­трой­ство, ко­торое скры­валось под зер­каль­ной гладью. Ее ли­чико в са­мом де­ле вы­тяну­лось — то ли ис­пу­га, то ли от удив­ле­нию, то ли от сме­си то­го и дру­гого.

— Ма­риху­ана приз­ва­на бло­киро­вать дос­туп пос­то­рон­не­го к зер­ка­лу. Вы, как и лю­бой дру­гой че­ловек, дол­жны хо­теть как мож­но быс­трее убе­жать с это­го прок­ля­того мес­та. — Пос­коль­ку я не при­вык го­ворить стоя на од­ном мес­те, то на­чала рас­ха­живать меж­ду зер­ка­лом и сто­ликом с ку­ритель­ни­цей. — Тог­да нек­то пос­то­рон­ний не по­жела­ет быть здесь.

— Не по­нимаю, за­чем мо­ему от­цу по­надо­билось ус­та­нав­ли­вать в на­шем до­ме та­кую слож­ную сис­те­му наб­лю­дения, — по­кача­ла го­ловой Ми­сапи­ноа. — К то­му же я поч­ти уве­рена, что он ни­ког­да не имел де­ла с ма­риху­аной,

— Вы оши­бетесь, мис­сис Блиш­вик, — я с от­тенком пок­ро­витель­ства пос­мотрел на от­све­чивав­шие в по­луть­ме ее зо­лотис­тые ло­коны. — Эту сис­те­му наб­лю­дения ус­та­новил не ваш отец. Вот, пос­мотри­те…

Я по­казал ру­кой в ко­ридо­ре, где, нап­ро­тив две­ри как раз ви­село точ­но та­кое же авс­трий­ское зер­ка­ло. Ми­сапи­ноа, ос­трож­но пе­рес­ту­пая длин­ны­ми нож­ка­ми, как во сне, пош­ла к не­му, сно­ва зас­та­вив ме­ня лю­бовать­ся ею.

— Это зер­ка­ло выс­ту­па­ет в ка­чес­тве пе­редат­чи­ка ин­форма­ции за ва­шим до­мом, — ска­зал я. — Пос­мотри­те, мис­сис Блиш­вик, здесь нет две­ри! Удоб­но при­дума­но, не прав­да ли?

— А… Ку­да же они пе­реда­ют изоб­ра­жения? — про­шеп­та­ла моя соб­лазни­тель­ни­ца, по­ложив ру­ку на рез­ную зер­каль­ную ра­му.

— Вот это­го, к со­жале­нию, ска­зать вам не мо­гу, — вздох­нул я. — Для это­го мне нуж­но знать, где на­ходит­ся дуб­ли­кат это­го зер­ка­ла.

— А оно мо­жет на­ходит­ся где угод­но… — те­перь гла­за мо­ей спут­ни­цы ста­ли сов­се­сини­ми от сме­си пот­ря­сения и ис­пу­га.

— Со­вер­шенно вер­но. Это авс­трий­ские зер­ка­ла, — от­ве­тил я. — Они мо­гут пе­реда­вать све­дения на со­вер­шенно не­веро­ят­ные рас­сто­яния. Кста­ти, че­рез них мож­но так­же спо­кой­но про­ходить, как че­рез ис­че­за­ющие шка­фы.

— Вы не мо­жете прой­ти че­рез них, мис­тер Ро­ули? — умо­ля­юще пос­мотре­ла на ме­ня Ми­сапи­ноа. — Ой, Мер­лин, прос­ти­те, я не имею пра­ва про­сить вас о та­ком…

Я сно­ва не­воль­но за­любо­вал­ся ею. Ее взгляд го­ворил за се­бя. Ми­сапи­ноа Блиш­вик, урож­денная Блэк, при­вык­ла, что все же­лания вы­пол­ня­ют­ся по ма­нове­нию ее длин­но­го паль­чи­ка с ос­трым ног­тем. И то, что сей­час при­ходи­лось про­сить, а не при­казы­вать, при­води­ло ее в сос­то­яние внут­ренне­го дис­комфор­та. Впро­чем, эта сму­щён­ность по­вели­тель­ни­цы де­лала ее сей­час не­веро­ят­но ми­лой.

— По­верь­те, я бы охот­но это сде­лал для вас… — Я на­мерен­но чуть вы­делил го­лосом пос­ледние сло­ва. — Но, к со­жале­нию, не мо­гу. Для это­го мне ну­жен ключ от зер­кал, а я да­же не пред­став­ляю в чь­их ру­ках он на­ходит­ся.

— Не­уже­ли… Мы не мо­жем ни­чего сде­лать, мис­тер Ро­ули? — с тре­вогой спро­сила она.

Что же, «мы» — зву­чит об­на­дежи­ва­юще. По край­ней ме­ре для на­чала. На мгно­вение мне по­каза­лось, что при сло­ве «мы» на ее гу­бах мель­кну­ла лег­кая улыб­ка. Впро­чем, я не был уве­рен в этом на все сто.

— Ну по­чему… Кое-что, ду­маю, смо­жем. — Кста­ти, мис­сис Блиш­вик, мне нуж­на ва­ша ма­лень­кая по­мощь… — ска­зал я. Да­ма сре­ду от­ве­тила лег­ким кник­се­ном сог­ла­сия. — На­кол­дуй­те, по­жалуй­ста, ма­лень­кое зер­ка­ло.

— Зер­ка­ло… Да, ко­неч­но… — она чуть удив­ленно взмах­ну­ла па­лоч­кой и быс­тро прев­ра­тила в не­го ма­лень­кую де­кора­тив­ную ур­ну. — Мне ка­залось, что вы сде­ла­ете это луч­ше, мис­тер Ро­ули, — улыб­ну­лась она.

— Прек­расно, мис­сис Блиш­вик. Те­перь, по­жалуй­ста, пос­ве­тить им на пе­реда­точ­ное зер­ка­ло. Ага, так я и ду­мал…

— Что это зна­чит, мис­тер Ро­ули? — про­шеп­та­ла она. В зер­ка­ле в са­мом де­ле за­бегал бе­лый ого­нек, ко­торый тут же про­валил­ся ку­да-то в тем­но­ту.

— Те­перь моя оче­редь… Я быс­тро рас кол­до­вал ур­ну и прев­ра­тил ее в зер­ка­ло. Ви­дите, пус­то. — Чер­ная гладь зер­ка­ла ос­та­валась не­под­вижной. — Сис­те­ма наб­лю­да­ет не за до­мом, а за семь­ей Блэк. За людь­ми, — уточ­нил я.

— Ужас­но. — по­тупи­лась де­вуш­ка. — Но в та­ком слу­чае по­доб­ная сис­те­ма мо­жет сто­ять и у нас до­ма? — Су­дя по взгля­ду, она са­ма пе­репу­галась сво­ей мыс­ли.

Что же, я вос­хи­тил­ся ее ло­гич­ностью. В этой ми­лой го­лов­ке с зо­лотис­ты­ми ло­кона­ми скры­ва­ет­ся хо­рошее мыш­ле­ние.

— Впол­не воз­можно… — по­жал я пле­чами.

— Вы не мог­ли бы про­верить это? — жен­щи­на по­каза­ла ру­кой в по­лутем­ный ко­ридор. — Я бы­ла бы вам очень приз­на­тель­на, по­вери­те… Сэр Лан­се­лот… — про­шеп­та­ла она с теп­ло­той.

— Да, ко­неч­но… Ми­леди, — про­шеп­тал я то­же. — Кста­ти, ваш муж в кур­се, что мы сей­час здесь с ва­ми? — нас­тенные ча­сы в ви­де фран­цуз­ско­го зам­ка по­каза­ли по­лови­ну треть­его но­чи.

— Нет, он спит, не вол­нуй­тесь. Я ти­хонь­ко да­ла ему снот­ворное, — опус­ти­ла рес­ни­цы Ми­сапи­ноа, слов­но из­ви­ня­ясь за что-то. — Ка­жет­ся, двад­цать седь­мо­го он отъ­едет по де­ла в Кар­дифф. Ес­ли вы соч­те­те воз­можным… — Те­перь в ее блес­тя­щем взгля­де бы­ла уже не прось­ба, а ско­рее де­жур­ная веж­ли­вость.

— Поч­ту за честь по­мочь Вам… — от­ве­тил я. — Ка­кие кра­сивые! — по­качал я го­ловой гля­дя на вы­сокую баш­ню ча­сов с зуб­ца­ми и бой­ни­цами.

— Это ко­пия зам­ка в Бар-сюр-Об. Ду­маю, вам по­ра, сэр Лан­се­лот. Вы не пред­став­ля­ете, как я вам обя­зана! — сно­ва сде­лала хо­зяй­ка кник­сен.

— Не бес­по­кой­тесь, ми­леди, бу­ду ждать ва­шего пись­ма, — улыб­нулся я.

Пла­мя в ка­мине уже за­гуде­ло, приг­ла­шая ме­ня к пу­тешес­твию в «Ды­рявый ко­тел». Что же, се­год­ня в Рож­дес­тво я вряд ли смо­гу зас­нуть. Мож­но до рас­све­та по­жечь све­чи, как в детс­тве. По­меч­тать о мис­сис Блиш­вик. И прос­то по­думать над тем, что сбы­лось, а что не сбы­лось. Я ни­ког­да не пе­режи­ваю за бес­сонни­цу, ибо знаю — вред от пе­режи­ваний во мно­го раз ху­же са­мой бес­сонни­цы.

***


С нас­тупле­ни­ем Рож­дес­тва я час­то ду­маю о том, что мы не вы­бира­ем се­бе ве­ру — это ве­ра вы­бира­ет нас, и нам ос­та­ет­ся толь­ко под­чи­нять­ся. По Рож­де­нию, как ан­гли­чанин, я обя­зан быть хрис­та­нином. Как учи­ли ме­ня в детс­тве «нет Ан­глии без Гос­по­да и нет Гос­по­да без Ан­глии». Так ус­тро­ен наш мир, что мы дол­жны ве­рить в Еди­ного Гос­по­да, Спа­сите­ля и Крест. Го­рящие ел­ки и све­чи на Рож­дес­тво — это то­же часть на­шей ве­ры. (Ка­кая же Ан­глия без теп­ло­го ка­мина и рож­дес­твенской ели?) И все же сом­не­ни­ям и го­речи ос­та­ют­ся у ме­ня до сих пор. Как на грех, они обос­тря­ют­ся на Рож­дес­тво.

С Гра­мотой Божь­ей у ме­ня не за­лади­лись от­но­шения. Сна­чала ме­ня учил Биб­лии отец, щед­ро раз­да­вая за пло­хие от­ве­ты под­за­тыль­ни­ки. Ма­туш­ка до­бав­ля­ла мне на­каза­ние в ви­де под­ранных вре­мя от вре­мени ушей. Я ни­как не мог по­верить в на­писан­ное в Вет­хом За­вете — все это ка­залось мне нас­то­ящей сказ­кой, толь­ко очень скуч­ной.

На­конец, отец приг­ла­сил мне свя­щен­ни­ка, что­бы тот за пять за­нятий объ­яс­нил мне азы ве­ры. (Мы, вол­шебни­ки, в боль­шинс­тве сво­ем смот­рим на ве­ру как на ат­ри­бут). Мы с от­цом Ген­ри, нас­то­рожен­ным муж­чи­ной лет со­рока пя­ти, сра­зу по­няли друг дру­га. Он не стал зас­тавлять ме­ня чи­тать Биб­лию, а сра­зу объ­яс­нил сво­ими сло­вами азы ве­ро­уче­ния. Я выс­лу­шал и вы­учил са­мое глав­ное, сво­дяще­еся в сущ­ности к че­тырем пун­ктам. Пер­вый — Гос­подь един, но сос­то­ит как бы из трех ли­ков. Вто­рой — ев­реи бы­ли его лю­бимым на­родом, но не по­няли, что он прис­лал сво­его Сы­на и от­реклись от не­го. Тре­тий: Сын при­дет еще раз вер­шить Страш­ный Суд над все­ми на­ми и ре­шит, ко­го в Ад, ко­го в Рай. Чет­вертый: Бог уже пре­доп­ре­делил нас к Спа­сению или му­кам, но мы сво­ими доб­ры­ми де­лами мо­жем поп­ро­бовать кое-что ис­пра­вить.

— На­ша бал­да… — ска­за ма­туш­ка на пред­послед­ним уро­ке.

— На­обо­рот, у вас очень смыш­ле­ный маль­чик! — воз­ра­зил пас­тор. — Ему глав­ное все раз­ло­жить по по­лоч­кам. Ваш ре­бенок уме­ет схва­тывать суть

— Ду­ма­ете, из не­го бу­дет толк? — с не­дове­ри­ем от­ве­тил отец.

— Бе­зус­ловно, — нах­му­рил­ся свя­щен­ник. — Ваш маль­чик все при­ведет в сис­те­му. Прос­то он лю­бит до­ход­чи­вость и прос­то­ту.

На сто­ле, как сей­час пом­ню, ле­жала зе­леная маг­лов­ская Биб­лия без дви­жущих­ся кар­ти­нок. Я чувс­тво­вал се­бя ужас­но счас­тли­вым от то­го, что я ее зна­ют, и мне те­перь не на­до ее чи­тать. Го­раз­до боль­ше ме­ня ин­те­ресо­вало, за­чем нек­то на­писал та­кой объ­ем, ес­ли все мож­но из­ло­жить в че­тырех пун­ктах. По­нят­но, нуж­но рас­пи­сать их стра­ниц так на пять­де­сят или сто, но не так же…

— Свя­той отец, — спро­сил вдруг я. — А ка­кая са­мая труд­ная кни­га Свя­щен­но­го Пи­сания?

— Кни­га Про­рока Эк­кле­зи­ас­та, — не за­думы­ва­ясь от­ве­тил он.

— Вы мо­жете мне крат­ко рас­ска­зать, о чем она? — Те­перь я знал, что ес­ли ме­ня в жиз­ни бу­дут го­нять по зна­нию Биб­лии, я от­ве­чу са­мой труд­ной ее кни­гой.

— Вот, что зна­чит свя­щен­ник! — уми­лилась ма­туш­ка. — Пос­мотри­те, — об­ра­тилась она к от­цу, — то вы не мог­ли зас­та­вить ре­бен­ка от­крыть Биб­лию, а те­перь он сам про­сит рас­ска­зать ему слож­ней­шую Кни­гу Про­рока Эк­кле­зи­ас­та!

Зна­ние этой кни­ги от­лично по­мог­ло мне в жиз­ни — всег­да мож­но к мес­ту вста­вить биб­лей­скую ци­тату и прос­лыть зна­током хрис­ти­анс­тва. А мож­но, кста­ти, и сре­зать осо­бого рев­ни­теля ве­ры — мно­гоз­на­читель­но по­мол­чать, а по­том ска­зать что-то вро­де: «А у вас бы­ло не­важ­но с гра­мотой Божь­ей! В Кни­ге Про­рока Эк­кле­зи­ас­та ска­зано: «Нет че­лове­ка пра­вед­но­го на зем­ле, ко­торый де­лал бы доб­ро и не гре­шил бы; по­это­му не на вся­кое сло­во, ко­торое го­ворят, об­ра­щай вни­мание, что­бы не ус­лы­шать те­бе ра­ба тво­его, ког­да он злос­ло­вит те­бя; ибо сер­дце твое зна­ет мно­го слу­ча­ев, ког­да и сам ты злос­ло­вил дру­гих».

Си­рен Слаг­хорн, ког­да я рас­ска­зал ему об этом, от ду­ши пос­ме­ял­ся, а по­том приз­нался, что сам при­мер­но так и пос­ту­пил. Толь­ко он выб­рал на ци­тат­ник Кни­гу Про­рока Да­ни­ила, а не Эк­кле­зи­ас­та. «На­вер­ное, — по­нял тог­да я, — боль­шинс­тво лю­дей так и чи­та­ют Биб­лию».

Все из­ме­нилось во вре­мя мо­его пу­тешес­твия в Мань­чжу­рию в ав­густе пять­де­сят пер­во­го го­да. Ве­чером пос­ле раз­го­вора о бес­смер­тии мы с муд­рым Лай Фэ­ном рас­по­ложи­лись на при­вал. Вни­зу гре­мел ру­че­ек, и струй­ка во­ды, раз­би­ва­ясь о кам­ни, мча­лась вниз с при­гор­ка. Я знал, что это по­ка еще удоб­ные для пу­тешес­твен­ни­ков мес­та — за Мук­де­ном на­чина­лись поч­ти без­водные ка­менис­тые Сы­пин­гай­ские соп­ки. Единс­твен­ным не­удобс­твом бы­ли змеи, ко­торые вряд ли пос­мотре­ли на то, что ваш по­кор­ный слу­га за­кон­чил «зме­иный кол­ледж». По­это­му я очер­тил за­щит­ный круг и про­шеп­тал нес­коль­ко зак­ли­наний. Прос­транс­тво вок­руг нас вспых­ну­ло бе­лым пла­менем, ко­торое, ос­ве­тив круг, тот­час по­гас­ло.

— Учи­тель, — за­гово­рил я, — а что вы ду­ма­ете о на­шей ве­ре?

Лай Фэн пос­мотрел на ру­че­ек и, по­думав с ми­нуту, ска­зал.

— Ты дей­стви­тель­но хо­чешь это знать? — при­щурил­ся он.

— Бе­зус­ловно. Я го­тов ус­лы­шать лю­бой от­вет, — пос­мотрел я на ко­рягу. Мы си­дели в не­боль­шой пой­мен­ной ро­щи, сос­то­ящей из груп­пы ив, вя­зов и оль­хи.

— Ва­ша ве­ра со­дер­жит в се­бе ог­ромную муд­рость, — от­ве­тил, по­думав нем­но­го, ста­рик. — Но это муд­рость ум­но­го под­рос­тка.

Я ожи­дал ус­лы­шать мно­гое, но толь­ко не та­кой от­вет. Под­прыг­нув, я ото­шел к вы­соко­му кам­ню и об­ло­котил­ся на не­го. Лай Фэн пос­мотрел на ме­ня и мяг­ко улыб­нулся, слов­но за­ранее зная, что я хо­чу ска­зать. Во мне за­шеве­лилось неч­то та­кое, в чем я сам бо­ял­ся се­бе приз­нать­ся. И всё же я с до­лей оби­ды про­из­нес:

— Не­уже­ли вся на­ша ве­ра — это глу­пос­ти под­рос­тков?

— В ней слиш­ком мно­го под­рос­тко­вого, — ска­зал Лай Фэн, пос­ту­чав по­сохом о ка­мень. — Да­вай рас­суждать вмес­те: я бу­ду за­давать те­бе воп­ро­сы, а ты от­ве­чать на них чес­тно*. Вы, лю­ди За­пада, не приз­на­ете ни­какой ве­ры и ни­какой муд­рости, кро­ме сво­ей. Твои соб­ратья ос­квер­ня­ют чу­жие хра­мы, глу­мят­ся над чу­жой ве­рой, плю­ют в чу­жие свя­щен­ные кни­ги. Кто ве­дет се­бя так? Кто кри­чит на весь мир, что прав толь­ко он один, не же­лая да­же поз­нать чу­жой мир?

— Под­рос­тки, — по­тупил­ся я, чувс­твуя, что ста­рик на­шел са­мое боль­ное мес­то.

— Ви­дишь, пов­зрос­лев, ты по­нял это и сам, — ска­зал Лай Фэн. — Мне и в го­лову не при­дет зай­ти или ос­квер­нить ваш храм — нап­ро­тив, я за­хочу уз­нать по­боль­ше о ва­шей ве­ре. Не при­дет и те­бе. Идем даль­ше. Ва­ша ве­ра фа­талис­тична.

— Ну это, по­ложим, не вер­но, — воз­му­тил­ся я. — На­ша ве­ра пос­ту­лиру­ет сво­бод­ный вы­бор каж­до­го че­лове­ка! Она го­ворит, что Рай и Ад — пос­ледс­твия на­шего вы­бора, и толь­ко. Мы воль­ны вы­бирать…

— Ваш Бог, — его гу­бы чуть за­мет­но дрог­ну­ли при ви­де мо­его сме­щения, — не да­ет ни од­но­го шан­са ис­пра­вить­ся и осоз­нать свои ошиб­ки. За ка­кие-то шесть­де­сят или семь­де­сят лет жиз­ни он от­прав­ля­ет че­лове­ка или на веч­ные му­ки или бла­женс­тво. И что же? У греш­ни­ка боль­ше ни­ког­да не бу­дет шан­са ис­ку­пить свой грех? У че­лове­ка ни­ког­да боль­ше не бу­дет воз­можнос­ти стать луч­ше и чи­ще? Кто от­ли­ча­ет­ся ка­тего­рич­ностью, го­воря, что, ссо­рясь, рвет с дру­гом, ро­дите­лями и де­вуш­кой раз и нав­сегда и ни­какие объ­яс­не­ния не при­нима­ют­ся?

— Под­росток, — вздох­нул я. Мне бы­ло боль­но, но воз­ра­зить я не мог. Слиш­ком боль­ны­ми и спра­вед­ли­выми бы­ли уп­ре­ки ста­рика.

— Вер­но, под­росток. Толь­ко он ка­тего­ричен, толь­ко он не хо­чет слу­шать ни­каких объ­яс­не­ний. Че­ловек, дос­тигший трид­ца­ти пя­ти лет, ни­ког­да не пос­ту­пит так. Он по­нима­ет, что жизнь ко­неч­на и на­до до­рожить тем, что встре­тишь в пу­ти.

— Од­на­ко же наш Бог про­ща­ет за ис­крен­не по­ка­яние, — сей­час я из всех сил вспо­минал уро­ки Свя­щен­ной ис­то­рии. Ху­же все­го бы­ло то, что я по­нимал: сей­час не мес­то ввер­нуть ци­тату из Про­рока Эк­кле­зи­ас­та.

— Идем даль­ше, — с лег­кой грустью ска­зал Лай Фэн. — Твои соб­рать­ся по ве­ре раз­ра­бота­ли кра­сивую дог­ма­тику и вмес­те с тем вы ве­рите в са­мые не­веро­ят­ные чу­деса. А кто ве­рит в чу­додей­ствен­ные средс­тва, ко­торые по­могут в жиз­ни, во вся­кие мо­щи и гроб­ни­цы? Кто сжи­ма­ет та­лис­ма­ны пе­ред слож­ны­ми эк­за­мена­ми?

— Под­рос­тки, — горь­ко ска­зал я, вспом­нив, как в кон­це пя­того кур­са мы с Ар­ни пе­ред эк­за­меном по СОВ дос­та­ли в Зап­ретном ле­су «счас­тли­вые шиш­ки».

— Вер­но. Ва­ши свя­щен­ни­ки тре­бу­ют се­бе пок­ло­нения, как млад­шим бо­гам. Они оде­ты в до­рогие одеж­ды; вы обя­заны им ис­по­ведо­вать­ся; они слу­жат куль­ты пе­ред скло­нив­шей­ся тол­пой. Но ска­жи от­кро­вен­но, хо­чет быть Млад­шим Бо­гом?

— Под­росток, — вздох­нул я с го­речью. На ду­ше го­рела оби­да, как пор­ванное ухо в детс­тве, но от­ра­зить ста­рика-учи­теля я не мог.

— Ве­ра взрос­лых лю­дей не нуж­да­ет­ся в оби­лии куль­тов — она по­доб­на абс­трак­тной мыс­ли, — ска­зал Лай Фэн, гля­дя на жур­ча­щую во­ду ручья. — И она ни­ког­да не под­ни­мет ру­ку на чу­жую ве­ру. Вспом­ни, ког­да твои соб­рать­ся при­ходи­ли к нам про­пове­довать свою ве­ру, мы не вы­гоня­ли их. Вспом­ни ви­ден­ную то­бой Па­году Да­цинь — ва­шу цер­ковь на на­шей зем­ле, пос­тро­ен­ную поч­ти ты­сячу лет на­зад. Твои соб­ратья поз­во­лили бы нам пос­тро­ить да­цан на сво­ей зем­ле?

— Нет, — сно­ва от­ве­тил я. Ста­рец сно­ва за­давал та­кие воп­ро­сы, на ко­торые я не мог от­ве­тить. На­летев­ший ве­тер за­шеве­лил тра­ву, ко­торая, ка­залась, лас­ти­лась к зем­ле. Пей­заж в Под­не­бес­ной не воз­вы­ша­ет, а лас­тится к зем­ле под низ­ким без­донным не­бом.

— И в этом ва­ше ве­ликое по­раже­ние, — Лай Фэн го­ворил грус­тно, слов­но про­из­но­ся труд­ный при­говор. — Вы не при­нима­ете нас, а мы при­нима­ем, ибо нам есть, что от­ве­тить. Твои соб­рать­ся бо­ят­ся спо­ра, а мы нет. Мы при­нима­ем чу­жую муд­рость, го­воря ей «да». Вы от­ри­ца­ете муд­рость, го­воря ей «нет». Ре­шай сам, ка­кой путь муд­рее, — раз­вел он мор­щи­нис­ты­ми ру­ками.

Мне бы­ло горь­ко. Горь­ко от то­го, что ста­рый Лай Фэн ска­зал так о ве­ре мо­их пред­ков. И еще гор­ше от то­го, что в ду­ше я по­нимал прав­ди­вость мно­гих его слов. «Ни от че­го че­ловек не стра­да­ет так, как от прав­ды. Ибо на ложь ты всег­да ска­жешь, что она ложь, а прав­ду ты бу­дешь жечь в се­бе», — учил Кон­фу­ций. Я вспо­минал об этом, гля­дя в без­донное си­нее не­бо, ко­торое, ка­залось, ед­ва не зве­нело, как фар­фор. Сей­час я луч­ше все­го по­нимал, от­че­го в Под­не­бес­ной не­бо вы­ше бо­гов и пра­вите­лей, ибо сли­яние с ним и есть выс­шая муд­рость. Но мне нель­зя ду­мать об этом, ос­та­ва­ясь ан­гли­чани­ном. У ме­ня дол­жна быть иная ве­ра — не­зави­симо от то­го, пра­ва она или нет. На гла­зах сто­яли сле­зы, и я вспом­нил ле­жав­шую на сто­ле зе­леную Биб­лию с длин­ной бе­лой све­чей.

«Каж­дый из нас дол­жен вер­нуть­ся к се­бе до­мой. Нам лишь ка­жет­ся, что мы ухо­дим от не­го, а на са­мом де­ле мы приб­ли­жа­ем­ся к не­му по кру­гу». Это уже не Кон­фу­ций, а Лао Цзы.

***


Ме­лан­хо­лия — еще не по­вод де­лать глу­пос­ти. На сле­ду­ющий день ров­но в три­над­цать ноль ноль я под­хо­жу к вы­соко­му до­му из об­ли­цован­но­го гра­нита. На фрон­то­не, сос­то­ящем из трех яру­сов зак­ры­тых окон, кра­сова­лась круг­лые ча­сы. Что же, впол­не под­хо­дящий дом для жиз­ни от­став­но­го ми­нис­тра. Для встре­чи я на­дел но­вень­кий фрак, се­рый ци­линдр, чер­ную ба­боч­ку, пер­чатки и тем­но-си­нее дра­повое паль­то. Впол­не дос­той­ный на­ряд для ро­ли мо­лодо­го фран­та, ста­ратель­но же­ла­юще­го сде­лать карь­еру в ми­нис­терс­тве.

По­хоже, что сэр Ра­доль­фус Лес­трей­ндж да­же не нуж­да­ет­ся в двер­ных мо­лот­ках. Ед­ва ча­сы про­били три­над­цать ноль ноль, как дверь от­крыл не­моло­дой эльф с вы­пучен­ны­ми гла­зами. Я ед­ва по­давил улыб­ку: хо­зя­ин до­ма уве­рен, что ни­кому и в го­лову не при­дет опоз­дать к не­му. Впро­чем, та­кое тщес­ла­вие мне толь­ко на ру­ку. Ныр­нув в тем­ную при­хожую, я ос­тавляю эль­фу паль­то, пер­чатки и ци­линдр, наг­ра­див его неб­режным кив­ком. Раз хо­зя­ин не ба­лу­ет эту бра­тию, мне не за чем вно­сить раз­лад в его от­но­шени­ях со слу­гами.

Я ожи­дал уви­деть оби­жен­но­го на весь мир ста­рика, но ошиб­ся. В прос­торной ком­на­те с вы­соким ок­ном и чер­ным шка­фом во всю сте­ну про­хажи­вал­ся не­высо­кий ос­тро­носый че­ловек с пе­гими во­лоса­ми. Ког­да они бы­ли яр­ко чер­ны­ми, но сей­час их из­рядно по­била се­дина. Мор­щи­нис­тые ру­ки вы­дава­ли его воз­раст — пре­датель­ское «под семь­де­сят», ког­да че­ловек хо­чет до­казать се­бе и ок­ру­жа­ющим, что у не­го еще мно­гое впе­реди. Прод­ви­га­ясь по ком­на­те в сво­ей тем­но-зе­леной ман­тии, он смот­рел за тем, как лей­ка са­ма со­бой по­лива­ла клум­бы ма­гичес­ких цве­тов. У быв­ше­го ми­нис­тра был в рас­по­ряже­нии це­лый зим­ний сад с не­боль­шим фон­та­ном, рас­плес­ки­ва­ющим раз­ноцвет­ные брыз­ги. Что же, све­дения, ко­торые я раз­до­был в ста­рых га­зетах, по­ка ока­зались ве­ры.

— Доб­рый день, мис­тер Лес­трей­ндж. Бла­года­рю вас за лю­без­ное сог­ла­сие уде­лить мне нем­но­го вре­мени… — Поч­ти­тель­но нак­ло­нил я го­лову.

Бод­рый ста­рик отор­вал взгляд от цве­тов и пос­мотрел на ме­ня.

— А ну-ка пос­той­те, мо­лодец че­ловек! — прер­вал он ме­ня. Так, вы­сокий, тем­но­воло­сый и ка­рег­ла­зый… Лес­трей­ндж! — улыб­нулся он мне. — Нас­то­ящий Лес­трей­ндж, а не ка­кой-ни­будь Ро­ули!

По­дой­дя ко мне, он сра­зу при­об­нял ме­ня за пле­чи.

— Не ста­ну де­лать вид, буд­то не знаю, из ка­кого вы от­де­ла, — бро­сил он.

— Вы на­вели справ­ки, мис­тер Лес­трей­ндж? — чуть сму­щен­но улыб­нулся я. Се­рое рас­те­ние, на­поми­нав­шее маг­лов­скую си­рень, за­шелес­те­ло в знак сог­ла­сия.

— Ра­зуме­ет­ся, мой друг! Ник­то не об­ла­да­ет та­кими дос­то­вер­ны­ми ис­точни­ками ин­форма­ции, как быв­шие по­лити­ки, — в его го­лосе зву­чала лег­кая грусть. — И ник­то не по­нима­ет в по­лити­ке боль­ше, чем от­став­ные фи­гуры.

— Как грус­тно это слы­шать, мис­тер Лес­трей­ндж, — вздох­нул я. — По­верь­те, нам всем не хва­та­ет ва­шего опы­та и зна­ний. Но до­каза­тель­ство, что это не так, ле­жит у ме­ня в кар­ма­не. — По­шеве­лив паль­ца­ми, я из­влек пер­га­мент и про­тянул его ста­рику.

— Мой до­рогой маль­чик, — про­из­нес он твер­дым, но на­зида­тель­ным го­лосом, — я по­литик в от­став­ке. — Хо­зя­ин по­водил па­лоч­кой, и до­воль­ная вет­ка не­из­вес­тно мне тро­пичес­ко­го цвет­ка са­ма со­бой прыг­ну­ла в со­сед­ний гор­шок. — Я дав­но пе­рес­тал быть ин­те­ресен Ви­зен­га­моту, Ее Ве­личес­тву, Ав­ро­рату… Там си­дят по­лити­ки, об­ла­чен­ные си­лой, а я ли­шен вли­яния. Зна­ете, ни­кого так быс­тро не за­быва­ют, как по­лити­ка, ли­шен­но­го влас­ти, — улыб­ну­лись угол­ки его рта.

Он под­нялся и, чуть ссу­тулив­шись, не спе­ша по­шел к сто­ящей на сто­ле клум­бе из чай­ных, бе­лых и чер­ных (столь вож­де­лен­ных маг­ла­ми) роз. Я пос­ле­довал за ним.

— По­верь­те, мис­тер Лес­трей­ндж, о вас вов­се не за­были. И до­каза­тель­ство у ме­ня при се­бе, — сно­ва поч­ти­тель­но нак­ло­нил я го­лову.

— В са­мом де­ле? — пе­рес­про­сил он. — Что же, при­ят­но, что обо мне на­конец ре­шили вспом­нить… — Его гус­тые бес­цвет­ные бро­ви по­пол­зли вверх.

— Вы от­ве­ча­ете не толь­ко за прош­лое, — ска­зал я, под­хо­дя к ок­ну. — Вы не мо­жете не ду­мать и о бу­дущем, мис­тер Лес­трей­ндж. Пись­мо мне по­ручи­ли пе­редать Вам из на­шего от­де­ла…

Ни­како­го пись­ма мне, ра­зуме­ет­ся, ник­то не по­ручал пе­реда­вать. Бу­магу я сос­тря­пал ут­ром, под­де­лав по­черк Грин­грас­са. Все что нуж­но для это­го — за­кол­до­вать со­от­ветс­тву­ющее пе­ро и иметь пе­ред со­бой об­ра­зец пись­ма. В пись­ме из­ла­галась прось­ба ука­зать, мож­но ли про­кон­суль­ти­ровать­ся с кем-то из рус­ских вол­шебни­ков от­но­ситель­но на­чала пе­рего­воров о ми­ре. Этим я уби­вал сра­зу трех зай­цев. Во-пер­вых, я втя­гивал ста­рика в раз­го­вор о пе­рипе­ти­ях ев­ро­пей­ской по­лити­ки (это, кста­ти, мне бы­ло важ­но на­кану­не пред­сто­ящей опе­рации). Во-вто­рых, ес­ли бы кто-то важ­ный спро­сил Лес­трей­нджа о ха­рак­те­ре на­шей бе­седы, он бы от­ве­тил, что мы го­вори­ли о воз­можнос­ти по­лити­чес­ко­го кон­такта с рус­ски­ми ма­гами. Кста­ти, он в это бу­дет ве­рить и сам. В-треть­их, по­чувс­тво­вав свою зна­чимость, ста­рик дол­жен был раз­го­ворить­ся.

— А по­ка вы бу­дете чи­тать, поз­воль­те пе­редать вам не­боль­шой по­дарок…

Я по­шеве­лил ру­ками и из воз­ду­ха по­явил­ся ма­лень­кий ки­тай­ский фон­тан из яш­мы, стре­ля­ющий фей­ер­верком. Ис­кры раз­ноцвет­ных ра­кет, сме­шан­ные с плес­ком во­ды, рас­па­дались в воз­ду­хе, прев­ра­ща­ясь в си­яющие фи­гуры змей и дра­конов.

— Бла­года­рю, — уже с теп­лом про­из­нес Лес­трей­ндж. — Да, Гри­фель­да вос­пи­тала прек­расно­го сы­на. Я всег­да в нее ве­рил! Вот что зна­чит Лес­трей­ндж!

Я поч­ти­тель­но нак­ло­нил го­лову.

— Впро­чем, Вас нап­расно го­ня­ют, мо­лодой че­ловек, — про­бежал он гла­зами по пер­га­мен­ту. — Сек­ретные пе­рего­воры идут в Ве­не с ав­густа. Рус­ский по­сол князь Гор­ча­ков и зять Его Ве­личес­тва ко­роля Сак­со­нии ба­рон Зе­ебах го­товят ус­ло­вия ми­ра.

— Но ведь вой­на еще да­лека от за­вер­ше­ния! — уже ис­крен­не уди­вил­ся я. — Мы не мо­жем за­вер­шить вой­ну не­уда­чами без слав­ной по­беды, вро­де три­ум­фа гер­цо­га Вел­лин­гто­на при Ва­тер­лоо!

— Ах, ста­рик, ве­ликой во­ин, сов­сем сдал от сво­его ру­софиль­ства, — мах­нул ру­кой Лес­трей­ндж. — Всю жизнь Вел­лин­гтон пов­то­рял о рус­ских, что «мы ста­рые друзья!» Ему все ка­жет­ся, что мы жи­вем в ты­сяча во­семь­сот вось­мом го­ду. Ка­кие мы друзья — убе­дитесь са­ми. А мир… Кста­ти, мо­гу пред­ло­жить вам, мо­лодой че­ловек, хо­роше­го чая, — каш­ля­нул ста­рик.

— Бла­года­рю вас, мис­тер Лес­трей­ндж. Не от­ка­жусь. — Я пос­мотрел на его бе­зуко­риз­ненно на­чинен­ные штиб­ле­ты.

— Эрл! — Кар­кнул он эль­фу. — Под­го­товь все, что нуж­но. Так вот, мо­лодой че­ловек, мир уже поч­ти го­тов. Мы все сог­ла­сим­ся сде­лать ней­траль­ным Чёр­ное мо­ре, в ко­тором не мо­жет быть ни­каких во­ен­ных фло­тов. Толь­ко и все­го.

— Но раз­ве… -Мы не име­ем это­го по Лон­дон­ской кон­венции со­рок пер­во­го го­да? — опе­шил я.

— Ра­зуме­ет­ся, мы итак уже име­ем сво­бод­ный про­ход че­рез Про­ливы, — фыр­кнул Лес­трей­ндж, гля­дя, как быс­тро вбе­жав­ший эльф на­кол­до­вал два зе­леных плю­шевых крес­ла. — Но вой­ну на­до за­вер­шить ка­ким-то ком­про­мис­сом. Вот, по­читай­те, — от­крыл он с жел­чной ус­мешкой шкаф. — Мои друзья из Ве­ны прис­ла­ли мне от­чет о хо­де та­мош­них пе­рего­воров с рус­ски­ми еще в сен­тябре. Смысл бе­седы сво­дит­ся к сле­ду­юще­му. Обе сто­роны по­нима­ют опас­ность со сто­роны ре­волю­ции, обе сто­роны оза­боче­ны бу­дущим Ев­ро­пы, — по­водил он мор­щи­нис­тым паль­цем в воз­ду­хе.

— Не­веро­ят­но… — про­бор­мо­тал я, гля­дя в пер­га­мент. — Но, мо­жет быть, эту бу­магу сос­тря­пали рус­ские для раз­ва­ла на­шего со­юза?

— Я бы рад был с ва­ми сог­ла­сить­ся, — каш­ля­нул Лес­трей­ндж, — но не мо­гу! Сей­час ключ ко все­му у нас внут­ри Ан­глии. Бу­мага, ко­торую вы мне лю­без­но при­нес­ли, без сом­не­ния сос­тря­пана под дик­товку сво­ен­равной фран­цу­жен­ки Прис­циллы Дю­пон.

Бе­лый чай­ник с ро­зами сам раз­лил чай, и я с ин­те­ресом по­думал о том, что, ока­зыва­ет­ся, сыг­рал, сам то­го не ве­дая, пар­тию в поль­зу Прис­циллы. Эта вы­сокая тем­но­воло­сая по­луф­ранцу­жен­ка, пор­хавшая по ко­ридо­рам ми­нис­терс­тва, ка­залась мно­гом воп­ло­щени­ем кап­риз и су­мас­бродс­тва. Друж­ба с Эван­же­линой Ор­пин­гтон сде­лала ее за­мес­ти­телем ми­нис­тра ма­гии, хо­тя ее бес­по­лез­ность ка­залась оче­вид­ной. Глав­ным ее за­няти­ем бы­ла де­монс­тра­ция от­менной фи­гуры и фра­за «Э алер», ко­торую она до­бав­ля­ла в ви­де па­узы.

— Ра­зуме­ет­ся. — Лес­трей­ндж при­сел и так­же взял чай. — Ви­дите ли, маг­лов­ский премь­ер лорд Эбер­дин*** из-за на­ших во­ен­ных не­удач до­жива­ет пос­ледние дни, как по­лити­чес­кая фи­гура. Ве­ро­ят­но, Паль­мер­стон и Дер­би ду­ма­ют, как взять в свои ру­ки всю пол­но­ту влас­ти. У нас его па­дени­ем вос­поль­зу­ют­ся те, кто хо­чет сва­лить мисс Ор­пин­гтон. По­тому уже сей­час пош­ла борь­ба за ее мес­то.

— Ко­го же вы ве­дите ее пре­ем­ни­ком? — спро­сил я.

— Са­мый серь­ез­ный по­лити­ки ма­гичес­кой Бри­тании — это сей­час Ло­уренс Трэ­верс, — жес­тко ска­зал хо­зя­ин. Он, — по­водил Лес­трей­ндж смор­щенной ла­донью, — об­ла­да­ет ре­аль­ной властью. А по­литик об­ла­да­ющий ре­аль­ной властью — это си­ла, — под­нял он лей­ку. Его друж­ба с лор­дом Паль­мер­сто­ном мо­жет стать ре­ша­ющим ко­зырем, ко­торый пе­реве­сит все. Вот по­тому Прис­цилле нуж­но ском­про­мети­ровать кон­такты с рус­ски­ми, ко­торые за­те­ял Паль­мер­стон.

Я как за­воро­жен­ный пос­мотрел на дверь. Яр­ла, на­ша ти­хая Яр­ла в оч­ках и с лег­ким ко­сог­ла­зи­ем, ста­ратель­но пи­шущая лек­ции, ста­нет пер­вой ле­ди ма­гичес­кой Бри­тании? В это бы­ло не­воз­можно по­верить, но сло­ва Лес­трей­нджа зас­та­вили ме­ня за­думать­ся. Вот это, Мер­лин, взлет… Я вспом­нил, как она в сол­нечный ок­тябрь­ский день оди­ноко шла по хог­варт­ско­му дво­ру, не­ук­лю­же заг­ре­бая нос­ка­ми по­ношен­ных бо­тинок листья. Ка­кой спо­соб­ностью к ком­би­наци­ям об­ла­дала на­ша ти­хоня, оди­ноко иду­щая по дво­рику?

— И. — пос­ле всех жертв мы под­пи­шем мир на ос­но­ве Лон­дон­ской кон­венции? — рас­те­рян­но ска­зал я.

— Увы… — раз­вел ру­ками Лес­трей­ндж. — По­лити­ка, мой друг, всег­да стре­мит­ся к ба­лан­су сил, и ког­да он на­руша­ет­ся, на­ходит­ся си­ла, спо­соб­ная его скор­ректи­ровать, — по­казал он на сто­ящие у сто­ла два бе­лых сту­ла в оре­ховой оп­ра­ве. — Сей­час ве­ликие дер­жа­вы об­ме­нялись нес­коль­ки­ми уг­ро­жа­ющи­ми жес­та­ми, и те­перь мо­дем сесть за стол пе­рего­воров. Им­пе­ратор Ни­колай ждет, с кем из на­ших по­лити­ков ему при­дет­ся иметь де­ло пос­ле ухо­да Эбер­ди­на. Тог­да мы под­пи­шем мир с рус­ски­ми и ос­та­вим им­пе­рато­ра На­поле­она в оди­ночес­тве.

— Еще чу­до, что мы по­лучи­ли Лон­дон­скую кон­венцию***… — бро­сил я на Лес­трей­нджа как мож­но бо­лее от­кры­тый взгляд.

Из всех ис­кусств ис­кусс­тво слу­шать — од­но из са­мых ред­ких. За­то уж ес­ли ты им вла­де­ешь, оно наг­ра­дит те­бя спол­на. Че­ловек, ко­торый спо­кой­но ора­торс­тву­ет пе­ред то­бой, ста­нет тво­им луч­шим дру­гом. Ибо он на­шел в те­бе все…

— А! — под­нял ру­ку быв­ший ми­нистр. — Это в са­мом де­ле, мой юный друг, бы­ло чу­до, свер­шивше­еся бла­года­ря ро­ман­ти­чес­кой ис­то­рии… В трид­цать де­вятом го­ду рус­ский нас­ледник Алек­сандр гос­тил у нас, и той не­веро­ят­но теп­лой вес­ной у них воз­ник ро­ман с Ее Ве­личес­твом. Тан­це­вали на ба­лах, ез­ди­ли на охо­ту, пры­гали че­рез пла­ток, взяв­шись за ру­ки. Им­пе­ратор Ни­колай за­вол­но­вал­ся, что его сын по­жела­ет ос­тать­ся у нас, став прин­цем-кон­сортом!

— Что-та­кое я слы­шал от ро­дите­лей, — улыб­нулся я на­ив­но. — Мо­жет быть, это толь­ко слу­хи? — по­жал я пле­чами.

— Ка­кие слу­хи! Я сам дос­тал вос­по­мина­ние премь­ера Мель­бур­на, где они вдво­ем взах­леб це­лу­ют­ся пос­ле ба­ла в пус­той гос­ти­ной! Ее Ве­личес­тву бы­ло двад­цать. Она бы­ла так хо­роша в сво­ем ро­зовом платье…

— Не­веро­ят­но… — про­бор­мо­тал я. Пе­ред гла­зами сто­яли неж­ные ру­ки Ми­сапи­она Блиш­вик, ко­торые я меч­тал гла­дить боль­ше все­го на све­те.

— За­коно­мер­но… — Фи­лософ­ски из­рек Лес­трей­нжд. — Тог­да фран­цу­зы во гла­ве с Ть­ером обе­щали по­мочь еги­пет­ско­му Па­ше про­тив сул­та­на****. И вот од­нажды ут­ром, ког­да Ее Ве­личес­тво и рус­ский це­саре­вич зав­тра­кали в весь­ма фри­воль­ной одеж­де, Ко­роле­ва, вор­куя, пред­ло­жила сво­ему сер­дечно­му дру­гу предъ­явить сов­мес­тный уль­ти­матум Фран­ции от име­ни двух дер­жав. Они на­писа­ли его вдво­ем, а вбе­жав­ший рус­ский по­сол ба­рон Брун­нов ви­зиро­вал текст. Так и ро­дилась идея кол­лектив­но­го кон­тро­ля над про­лива­ми.

— Да, ес­ли бы Алек­сандр был рус­ским им­пе­рато­ром… — вздох­нул я.

— Увы, это не­воз­можно. Им­пе­ратор Ни­колай, по­верь­те, пе­режи­вет мно­гих мо­нар­хов Ев­ро­пы, че­го не ска­жешь о на­шем дру­ге Эбер­ди­не. Не бой­тесь, мо­лодой че­ловек, — по­дошел Лес­трей­ндж к пись­мен­но­му сто­лу. — Я на­пишу пись­мо о вас Прис­цилле Дю­пон, ко­торое, уве­рен, по­может Вам в карь­ере…

На­вер­ное, я бы счи­тал 25 де­каб­ря 1854 г. од­ним из са­мых удач­ных дней сво­ей жиз­ни, ес­ли бы не его стран­ная раз­вязка. Зай­дя в ка­фе че­рез три до­ма от особ­ня­ка быв­ше­го ми­нис­тра, я на­писал для Грин­грас­са ме­моран­дум, где ис­кать ключ к на­шим ус­пе­хам. В ка­чес­тве до­каза­тель­ства я при­сово­купил вос­по­мина­ния о сво­ей бе­седе с Лес­трей­нджем. В наг­ра­ду мож­но бы­ло бы по­меч­тать об иду­щих по ков­ру длин­ных бе­лых нож­ках мис­сис Блиш­вик. Од­на­ко вско­ре от при­ят­ных раз­мышле­ний ме­ня от­влек мель­кнув­ший в ок­не вид Ар­ноль­да, спе­шив­ше­го ку­да-то по ули­це. Ин­те­рес­но, ку­да? Быс­тро рас­пла­тив­шись по сче­ту, я на­ложил на се­бя ки­тай­ский ва­ри­ант не­види­мос­ти и пос­ле­довал за ним.

Слеж­ка про­дол­жа­лись не дол­го — Ар­ни ныр­нул за чер­ную мра­мор­ную ка­лит­ку маг­лов­ско­го клад­би­ща. Я ос­та­новил­ся воз­ле од­но­го из скор­бных скле­пов. Ма­лино­вое паль­то мо­его дру­га мель­ка­ло воз­ле де­шевых чу­гун­ных мо­гил. Воз­ле од­ной из них он пок­ру­тил­ся па­ру ми­нут, по­ложив ве­нок из хвои. Впро­чем, я не по­ручусь, что это был ве­нок — сто­ял я в от­да­лении. За­тем, раз­вернув­шись, Ар­ни ос­мотрел­ся и по­шел к вы­ходу. Я по­дошел к груп­пе мо­гил. На од­ной их них ле­жал све­жий хвой­ный ве­нок. Впро­чем, они бы­ли и на дру­гих. И тут я по­чувс­тво­вал, что ме­ня уда­рила зак­ли­нани­ем меж­ду глаз — да так, что из них по­лете­ли ис­кры.

Не­кото­рое вре­мя я смот­рел на чер­ный мра­мор, все еще пы­та­ясь по­нять, пра­виль­но ли я по­нял над­пись. Но на нем чер­ным по бе­лому (вер­нее, бе­лым по чер­но­му) бы­ло вы­веде­но:




При­меча­ния:

*В тек­сте гла­вы ис­поль­зо­ваны фраг­менты из раз­мышле­ний из­вес­тно­го ти­бет­ско­го ла­мы Аг­ва­на Лоб­са­на Дор­жи­ева (1853 — 1938).

** Джордж Га­миль­тон Гор­дон, 4-й граф Эбер­дин (1784 — 1860) — бри­тан­ский по­лити­чес­кий де­ятель. 34-й премь­ер-ми­нистр Ве­ликоб­ри­тании в 1852−1855 го­дах.

*** Лон­дон­ская кон­венция 1841 го­да — кон­венция, зак­лю­чен­ная в Лон­до­не 13 и­юля 1841 го­да меж­ду Рос­си­ей, Ве­ликоб­ри­тани­ей, Фран­ци­ей, Авс­три­ей и Прус­си­ей. Вос­ста­нови­ла «древ­нее пра­вило» Ос­ман­ской им­пе­рии, сог­ласно ко­торо­му Бос­фор и Дар­да­нел­лы объ­яв­ля­лись в мир­ное вре­мя зак­ры­тыми для во­ен­ных су­дов всех стран, а в во­ен­ное — на ус­мотре­ние сул­та­на.

**** Име­ет­ся вви­ду Еги­пет­ский кри­зис 1839–1840 го­дов, в хо­де ко­торо­го Ве­ликоб­ри­тания и Рос­сия выс­ту­пили сов­мес­тно про­тив Фран­ции. Поз­днее премь­ер-ми­нистр ви­конт Мель­бурн дей­стви­тель­но во мно­гом объ­яс­нял из­ме­нение по­зиции Рос­сии вза­им­ны­ми чувс­тва­ми ко­роле­вы Вик­то­рии и це­саре­вича Алек­сан­дра Ни­кола­еви­ча, бу­дуще­го им­пе­рато­ра Алек­сан­дра II.