Новая сказка

— Штай­ер­ниц, вы при­вез­ли де­рево?

— Ра­зуме­ет­ся, фрау фон Грин­де­вальд. — Не­высо­кий че­ловек в си­нем фра­ке снял ци­линдр, на­поми­нав­ший печ­ную тру­бу, и от­ве­сил лег­кий пок­лон.

— На­де­юсь, на этот раз то­же сос­на? — по­жилая жен­щи­на в ко­рич­не­вом платье сде­лала шаг на­зад и, при­щурив­шись, вни­матель­но ос­мотре­ла гос­тя.

— Не из­воль­те сом­не­вать­ся. Все, как обыч­но, — гость улыб­нулся кра­еш­ка­ми губ, как улы­ба­ют­ся лю­ди, со­еди­ня­ющие поч­ти­тель­ность с лег­кой снис­хо­дитель­ностью. «Мое поч­те­ние, фрау фон Грин­де­вальд, но я от­лично знаю ва­ши ма­лень­кие сла­бос­ти», — слов­но го­вори­ла его улыб­ка.

— Прек­расно. — Жен­щи­на чуть отош­ла к ма­лень­ко­му чер­но­му ко­моду. — В та­ком слу­чае ска­жите ва­шим лю­дям, пусть за­носят сос­ну в зал.

Мар­та фон Грин­де­вальд, вдо­ва Ру­доль­фа фон Грин­де­валь­да, го­тови­лась в се­реди­не ян­ва­ря от­ме­тить свой семь­де­сят пя­тый день рож­де­ния. В де­вичес­тве она но­сила фа­милию фон Гран­тцо­вых, про­ис­хо­дя из од­но­го са­мых знат­ных вол­шебных ро­дов Вос­точной Прус­сии. С детс­тва Мар­та при­вык­ла гор­до дер­жать го­лову: отец го­ворил, что толь­ко два ро­да — фон Бю­ловых и фон Эн­кернов — мо­гут со­пер­ни­чать с ни­ми. Обыч­но муж­чи­ны всех трех ро­дов ста­рались брать в же­ны не­вест из двух дру­гих, но Мар­та ста­ла ис­клю­чени­ем. Влю­бив­шись без па­мяти в мо­лодо­го авс­трий­ско­го вол­шебни­ка Ру­доль­фа, она убе­жала из до­ма и втай­не об­венча­лась с ним в ка­толи­чес­кой цер­квуш­ке Поз­на­ни. Отец по­нача­лу през­ри­тель­но скри­вил­ся, уз­нав, что дочь сог­ла­силась стать же­ной «авс­три­яка», но, вы­яс­нив, что Грин­де­валь­ды — родс­твен­ни­ки Эс­терха­зи, сме­нил гнев на ми­лость. «По­ра раз­ба­вить на­ши под­гнив­шие ме­хи све­жим ви­ном», — жел­чно ус­мехнул­ся он, гля­дя на пла­чущую же­ну — бла­гочес­твую Лу­изу. А счас­тли­вые Мар­та и Ру­дольф в то дав­нее Рож­дес­тво трид­цать вто­рого го­да ста­ли треть­ей па­рой на Боль­шом им­пе­ратор­ском ба­лу в Ве­не. Вспо­миная, как она, чуть рас­крас­невша­яся, сде­лала кник­сен са­мому им­пе­рато­ру, Мар­та от­сту­пила на шаг и неп­ро­из­воль­но тро­нула об­ви­вав­шую пле­чи чер­ную лен­ту — так нек­ста­ти сли­вав­шу­юся с чер­ным оре­хом ко­мода.

— Вы ведь со­бира­етесь за­ехать к док­то­ру Бух­голь­цу? — стро­го спро­сила ста­руха. Ее гла­за блес­ну­ли при этом свет­ло-ка­рим от­ли­вом.

— Я был у не­го вче­ра, — гла­ва тор­го­вого до­ма «Хвой­ная сказ­ка» пок­ру­тил свой ле­жав­ший на тум­бочке ци­линдр.

— Пись­ма для ме­ня нет? — ожи­вилась Мар­та.

— Нет. Док­тор Франц ве­лел пе­редать, что за­едет зав­тра до по­луд­ня. Поз­же не мо­жет. Па­ци­ен­ты, — слов­но оп­равды­ва­ясь, нак­ло­нил го­лову гость. Его пти­чий нос стал при этих сло­вах не­ес­тес­твен­но длин­ным.

— Зна­ет, пар­ши­вец, что я встаю ра­но, — скри­вила тон­кие гу­бы ста­руха. — Вы бы не су­тули­лись так, Штай­ер­ниц, — су­хо до­бави­ла она. — Су­тулость опас­на для ча­хот­ки.

Сто­ящий за дверью ма­лень­кий Гел­лерт нап­рягся и с ин­те­ресом пос­мотрел в щель. Ба­буш­ка всег­да ка­залась ему са­мым важ­ным и вли­ятель­ным на све­те че­лове­ком. Для не­го она всег­да мог­ла на­кол­до­вать лю­бую иг­рушку: дви­жущий­ся па­ровоз, свис­тя­щий чай­ник или вов­се ожи­вить оло­вян­ных сол­да­тиков. И сей­час, ви­дя при­выч­ную поч­ти­тель­ность Штай­ер­ни­ца, маль­чик знал, что сос­на бу­дет ог­ромной. Отец за зав­тра­ком сме­ял­ся, что чу­даки фон Бу­оли ста­вят вмес­то ел­ки ки­парис. Ба­буш­ка ус­мехну­лась и за­мети­ла, что сла­ва Бо­гу, это не все фон Бу­оли, толь­ко иди­от Ало­из… Од­на­ко неп­ри­ят­ное слов­но «ча­хот­ка» на­пом­ни­ла о ма­тери… Гел­лерт, прис­лу­шав­шись, чуть на­жал на ин­крус­ти­рован­ную по­золо­той дверь, и она, не вы­дер­жав, скрип­ну­ла…

— Гел­лерт, это вы? — на гу­бах фрау Мар­ты сра­зу мель­кну­ла улыб­ка: как и всег­да при ви­де лю­бимо­го единс­твен­но­го вну­ка.

— Я, ба­буш­ка… — нак­ло­нил го­лову маль­чик. — Доб­рый день, мис­тер Штай­ер­ниц, — нак­ло­нил он го­лову.

В гла­зах маль­чи­ка мель­кну­ла улыб­ка. Ес­ли ря­дом на­ходи­лась ба­буш­ка, то мож­но бы­ло не бо­ять­ся ни­каких про­делок и игр. Да­же за ошиб­ки на фор­тепь­яно (ко­торое Гел­лерт тер­петь не мог) ба­буш­ка ру­гала его ку­да мень­ше от­ца и, тем бо­лее, ма­тери. «Не все сра­зу», — на­поми­нала она су­хова­тому ста­рику-вен­гру Фе­лик­су Маг­ри, ко­торый бил его па­лоч­кой по ру­кам за ошиб­ки в так­тах.

— У ме­ня для вас по­дарок, герр Грин­де­вальд, — про­тянул при­ез­жий ко­робоч­ку кон­фет. Гел­лерт с ин­те­ресом вы­тянул го­лову и пос­мотрел на ко­роб­ку, изоб­ра­жав­шую бу­тылоч­ку, ко­торая са­ма со­бой раз­ли­вала конь­як в два ме­тал­ли­чес­ких бо­кала.

— Спас… — на­чал бы­ло он, но фрау Мар­та ос­та­нови­ла вну­ка взма­хом ру­ки.

— Штай­ер­ниц, вы прек­расно зна­ете, что Гел­лерту еще ра­но кон­фе­ты с конь­яком. Это ско­рее по­дарок мо­ему Эр­ви­ну, — ус­мехну­лась она.

— Ду­маю па­ру кон­фет уже мож­но, — сму­щен­но улыб­нулся гла­ва тор­го­вого до­ма.

— Ра­но… — су­хо от­ве­тила по­жилая жен­щи­на. Гел­лерт пос­мотрел на ба­буш­ку, но по­чему-то по­нял, что кон­фе­ту ему все-та­ки да­дут.

Ны­неш­няя зи­ма ока­залась не­обыч­но хо­лод­ной. За ок­ном шел мок­рый снег, пок­ры­вая снеж­ной ка­шей ко­лон­ны и по­лисад­ни­ки Лак­сенбур­га — вен­ско­го при­горо­да, где жи­ли Грин­де­валь­ды, как и мно­гие дру­гие знат­ные авс­трий­ские вол­шебни­ки. Боль­шая часть сне­жинок, прав­да, та­яла, ед­ва кос­нувшись гра­вия, но кое-ка­кая мок­рая кру­па при­сыпа­ла края луж, ка­муш­ки, во­рота и пос­та­мен­ты ста­туй. К но­чи мог­ло под­мо­розить, и мок­рая снеж­но-дож­де­вая ка­ша мог­ла стать ле­дяной кор­кой. Гел­лерт, улыб­нувшись, пос­мотрел на та­кое ди­во, меч­тая о том, как бы­ло бы здо­рово, вдох­нув хо­лод­но­го воз­ду­ха, по­бежать навс­тре­чу хму­рому, но та­кому ра­дос­тно­му, зим­не­му дню и ло­вить ртом сне­жин­ки. Впро­чем, сей­час, на­вер­ное, бу­дет ус­та­нов­ка сос­ны…

— До сви­дания, герр Штай­ер­ниц, — нак­ло­нил го­лову Гел­лерт, ви­дя, что вы­сокий су­тулый че­ловек на­дел свой тем­но-си­ний ци­линдр.

За­тем, раз­вернув­шись, пос­мотрел на свое изоб­ра­жение в зер­ка­ле с оп­ра­вой в ви­де пе­реп­ле­тён­ных гроз­дей ви­ног­ра­да. Гел­лерт, как и по­ложе­но маль­чи­ку из при­лич­ной семьи, был одет в бе­лую ру­баш­ку, си­ние шор­ты с ап­пли­каци­ей гри­ба и длин­ные голь­фы до ко­лен. На ле­вом кар­ма­не ру­баш­ки кра­совал­ся чер­ный бант в бе­лую кра­пин­ку, сде­лан­ный из ка­кой-то очень лег­кой тка­ни. Во­лосы Гел­лерта бы­ли не бе­лого, а, ско­рее, тем­но-жел­то­го, цве­та. А вот яр­ко-го­лубые гла­за он унас­ле­довал от ма­тери. Ма­ма всег­да с удо­воль­стви­ем пов­то­ряла «мои глаз­ки» в те ред­кие ми­нуты, ког­да об­ни­мала сы­на. Жаль, что на­вес­тить ее до са­мого Но­вого го­да не по­лучит­ся — про­тив­ный док­тор Бух­гольц со злоб­ны­ми гла­зами зап­ре­тил при­ходить к ней до окон­ча­ния ос­тро­го пе­ри­ода.

— Ба­буш­ка, мы пой­дем гу­лять? — с на­деж­дой спро­сил Гел­лерт.

— Не сей­час, — не­ожи­дан­но су­хо от­ве­тила фрау Мар­та. — Я дол­жна на­писать два очень важ­ных пись­ма. Кста­ти, Эр­вин, — хо­лод­но об­ра­тилась она к во­шед­ше­му сы­ну, — мне ка­жет­ся, вам сто­ит уде­лить нем­но­го вре­мени ре­бен­ку.

— Ра­зуме­ет­ся, ма­туш­ка, — поч­ти­тель­но нак­ло­нил го­лову во­шед­ший вы­сокий ши­рокоп­ле­чий муж­чи­на. Хо­тя ед­ва ми­новал пол­день, он, как ни стран­но, уже об­ла­чил­ся в ве­чер­ний на­ряд: бе­лую «вен­гер­скую» ру­баш­ку с ажур­ным во­рот­ни­ком, чер­ный фрак и ко­рич­не­вую ба­боч­ку. Уголь­ные гла­за си­яли нас­мешли­вой, хо­тя и чуть нас­то­рожен­ной, улыб­кой, ко­торая, впро­чем, очень шла его гус­тым чер­ным ба­кен­бардам.

— Отец, нам при­вез­ли сос­ну… — ос­то­рож­но улыб­нулся Гел­лерт. Он пло­хо знал от­ца, веч­но про­падав­ше­го по не­из­вес­тным ему де­лам. Как, впро­чем, и мать, ко­торая или бо­лела в сво­ей ком­на­те, или ло­жилась в кли­нику. Был еще, прав­да, та­инс­твен­ный дя­дя Ос­вальд, жив­ший в осо­бом фли­геле, но его Гел­лерт ви­дел па­ру раз в жиз­ни. Го­вори­ли, что он по­казы­ва­ет чу­дес­ные фо­кусы с ог­нем, но Гел­лерт не ре­шал­ся поп­ро­сить дя­дю вос­про­из­вести их.

— Не прос­то знаю, а мо­гу под­твер­дить, что Цах и Кюрх уже по­нес­ли сос­ну в Ма­лый зал. Там бу­дет луч­ше, чем в Боль­шом.

— Вы со­бира­етесь на ве­чер? — фрау Мар­та с ног до го­ловы ос­мотре­ла сы­на.

— Да… Точ­нее, нет. Ве­чером я бу­ду дол­жен за­ехать к фон Зин­ге­рам… Там бу­дет не­боль­шое об­щес­тво с бил­ли­ар­дом…

— Не тер­пится взгля­нуть на длин­ные но­ги фран­цу­жен­ки… Как бишь ее? — прит­ворно лас­ко­во ска­зала мать. Гел­лерт вздрог­нул: хо­тя во фра­зе ба­буш­ки не бы­ло ни­чего не­обыч­но­го, мень­ше все­го на све­те он хо­тел бы, что­бы так кто-то раз­го­вари­вал с ним.

— Ма­туш­ка, ос­тавь­те… Вы ведь прек­расно зна­ете, что Мар­ти­на Дю­пон мне без­различ­на, — вздох­нул Эр­вин.

— Са­ма Мар­ти­на — воз­можно, — спо­кой­но от­ве­тила фрау Мар­та. — Че­го не мо­гу ска­зать о ее ан­тичной фи­гуре…

— Ах, ос­тавь­те… — мах­нул ру­кой ее сын. — На­вес­тить Грет­хен я сей­час не мо­гу, вы прек­расно это зна­ете. Так от­че­го мне не про­вес­ти ве­чер с друзь­ями?

Фрау Мар­та про­вор­ча­ла что-то по­хожее на «луч­ше бы про­вели ве­чер с сы­ном», но не ста­ла пе­речить. Гел­лерту не тер­пе­лось пос­лу­шать еще раз­го­воры взрос­лых, из ко­торых он уз­на­вал не­мало ин­те­рес­но­го. Нап­ри­мер, что его отец и мать поз­на­коми­лись на ба­лу, и отец сде­лал ей пред­ло­жение на­ут­ро пос­ле праз­дни­ка. Или, нап­ри­мер, что ба­буш­ка од­нажды хо­лод­но от­счи­тыва­ла от­ца, упо­миная имя ка­кой-то Мар­ти­ны. В чем она про­вини­лась, Гел­лерт по­нятия не имел, но, ви­димо, она сот­во­рила что-то серь­ез­ное. Сей­час ему хо­телось по­боль­ше уз­нать об этой за­гадоч­ной Мар­ти­не, но ба­буш­ка, гул­ко сту­ча каб­лу­ками, от­пра­вилась в со­сед­нее кры­ло. Отец чуть на­тяну­то улыб­нулся и пок­зал на дверь, ве­дущую в длин­ный ко­ридор.

— Идем­те, Гел­лерт, рож­дес­твенская сос­на, по­лагаю, уже ждет нас.

Путь в Ма­лый зал ле­жал че­рез длин­ный ко­ридор с заж­женны­ми ви­тыми све­чами в под­свеч­ни­ках. В честь праз­дни­ка боль­шинс­тво из них бы­ли жел­то­го или оран­же­вого цве­та. «Луч­ше, чем у фон Эн­кернов», — с гор­достью го­вори­ла ба­буш­ка, при­дир­чи­во ос­матри­вая свеч­ные ком­по­зиции с ело­выми вет­вя­ми. От ее слов на ду­ше Гел­лерта по­яв­ля­лась гор­дость: ви­димо, фон Эн­керны бы­ли важ­ны­ми людь­ми, раз ба­буш­ке так хо­телось прев­зой­ти их. За­тем ко­ридор за­кан­чи­вал­ся и вы­ходил на лес­тнич­ную клет­ку, где ви­сел пор­трет че­лове­ка в ба­кен­бардах и мун­ди­ре, пе­ретя­нутом го­лубой лен­той с ор­де­ном. Гел­лерт знал от ба­буш­ки, что это Им­пе­ратор — са­мый доб­рый, ум­ный и за­бот­ли­вый че­ловек во всем ми­ре, ко­торый всег­да по­сыла­ет ему по­дарок из двор­ца. Ес­ли бы он уз­нал, что ма­ма бо­ле­ет, то неп­ре­мен­но вы­лечил бы ее. Под­хо­дя ми­мо не­го, маль­чик с удо­воль­стви­ем нак­ло­нил го­лову и, ви­дя, что отец сде­лал то­же са­мое, ре­шил спро­сить его:

— Отец, ска­жите… А у маг­глов то­же есть кол­догра­фии?

— Не сов­сем, — кив­нул Эр­вин, быс­тро взгля­нув на рез­ные ин­крус­ти­рован­ные по­золо­той пе­рила. — Они на­зыва­ют их фо­тог­ра­фии, но они не дви­жимые.

— Как это — нед­ви­жимые? — Гел­лерт изум­ленно под­нял вверх тон­кие бе­лые бро­ви.

— Прос­то… Пред­ставь­те се­бе, что они сто­ят. Прос­то сто­ят и не дви­жут­ся. Я вам по­кажу их, ес­ли хо­тите.

— Ко­неч­но хо­чу, спа­сибо! — об­ра­довал­ся Гел­лерт.

— Тог­да…

Отец не до­гово­рил и дос­тал из кар­ма­на длин­ную чер­ную па­лоч­ку. Гел­лерт ни­чуть не уди­вил­ся: он знал, что со слу­гами-цвер­га­ми сле­ду­ет быть на­чеку. Двое ма­лень­ких цвер­гов в по­золо­чен­ных лив­ре­ях в са­мом де­ле за­вер­ши­ли ус­та­нов­ку боль­шой пу­шис­той сос­ны воз­ле ко­рич­не­вого по­лиро­ван­но­го сер­ванта. В нем сто­ял ко­фей­ный сер­виз с пав­ли­нами, ко­торый Гел­лерт лю­бил с са­мого детс­тва. Даль­ше на­чинал­ся сам зал с боль­шим ди­ваном, по­лиро­ван­ным сто­лом и крес­ла­ми, но Гел­лерту нра­вилось, что Рож­дес­твенское де­рево ста­вят не в цен­тре, а в его лю­бимом угол­ке. Ма­ме то­же нра­вились, ког­да хвой­ные вет­ви зак­ры­вали стек­ло сер­ванта… Кар­лик Цах по­дошел к ним и поч­ти­тель­но нак­ло­нил­ся:

— Де­рево го­тово, герр фон Грин­де­вальд.

— А иг­рушки? — хо­лод­но спро­сил Эр­вин.

— Кюрх дос­тал их из ниж­не­го от­де­ла сер­ванта, — про­шам­кал Цах. Гел­лерт по­ежил­ся: хо­тя слу­ги ра­бота­ли ис­прав­но, их злоб­ный взгляд зас­тавлял быть нас­то­роже. Цвер­ги, ско­рее, ува­жали си­лу хо­зя­ев, чем же­лали слу­жить им.

— Сво­бод­ны, — кив­нул отец. Кар­ли­ки, пе­рег­ля­нулись и за­семе­нили к две­ри.

Гел­лерт ос­то­рож­но пос­мотрел им вслед. Од­нажды ма­ма чи­тала ему сказ­ку вол­шебни­ка Гоф­фма­на о Ца­хесе — ди­ком цвер­ге, ко­торый при­чинил не­мало зла лю­дям. Прав­да, ему по­мога­ла фея Ро­забель­вер­де, но все рав­но бы­ло жут­ко­вато… Что, ес­ли, Цах ре­шит ос­лу­шать­ся хо­зя­ев, ког­да ря­дом не бу­дет ни ба­буш­ки, ни от­ца? У не­го ведь нет па­лоч­ки… Гел­лерт вздрог­нул и пос­та­рал­ся прог­нать прочь та­кую мысль.

Отец, тем вре­менем, по­дошел к груп­пе жел­тых ящи­ков, и при­дир­чи­во пос­мотрел на них. Маль­чик по­чувс­тво­вал, как в гру­ди прос­ну­лась ра­дость: сей­час эту яр­ко-зе­леную сос­ну нач­нут пок­ры­вать иг­рушки, и праз­дник, на­конец, по­селит­ся в их до­ме. За­тем отец пе­ревел взгляд на боль­шие нач­тенные ча­сы в ви­де чер­ной баш­ни.

— Гел­лерт… — по­об­ло­мал он. — Зна­ете, я дей­стви­тель­но рас­ска­жу вам про маг­гловские фо­тог­ра­фии… Но зав­тра… — за­мял­ся отец. — Обе­щаю, что мы с ва­ми сде­ла­ем нес­коль­ко кар­то­чек, — мно­гоз­на­читель­но про­шеп­тал он.

— Да­же во­рот скве­ра? — спро­сил с ин­те­ресом Гел­лерт. От пред­чувс­твия уда­чи у не­го спер­ло в гру­ди.

— Ко­неч­но, — до­бавил отец. — И не толь­ко, — под­нял он па­лец. — Ес­ли по­лучит­ся, дой­дем до ог­ра­ды Бель­ве­дера. Или до свя­того Ште­фана. По­ка есть сне­жок, — под­мигнул он сы­ну.

— И по­кажем ма­ме кар­точки к ее выз­до­ров­ле­нию? — ра­дос­тно пос­мотрел не от­ца маль­чик.

— Бе­зус­ловно, мы по­раду­ем Грет­хен. — Эр­вин Грин­де­вальд пог­ла­дил ба­кен­барды, слов­но раз­мышляя о чем-то. — Это бу­дет чу­дес­но, но зав­тра, зав­тра… Зав­тра ут­ром. А сей­час я прав­да дол­жен уй­ти.

— Пря­мо сей­час? — Гел­лерт роб­ко пос­мотрел на ель. Ес­ли отец ос­та­вит ему за­пас­ную па­лоч­ку, он и сам раз­ве­сит иг­рушки. Толь­ко вот ог­ни фей…

— Да, гир­лянду по­вешу я, — кив­нул отец, слов­но уло­вив его мыс­ли. — Но ос­таль­ное сде­ла­ете са­ми… Ес­ли что — ба­буш­ка по­может че­рез па­ру ча­сов, — кив­нул он, по­низив го­лос.

— Да, ко­неч­но… — Гел­лерт ис­пы­тывал сме­шан­ное чувс­тво. Он был ужас­но горд, что ему са­мому пред­сто­ит та­кое от­ветс­твен­ное де­ло, но вол­но­вал­ся, что не сла­дит с ним. Пре­дыду­щие два го­да ел­ку на­ряжа­ла ма­ма; еще рань­ше ей по­могал герр Ру­дольф фон Эс­терха­зи, ку­зен от­ца…

— Вот и от­лично, — кив­нул Эр­вин. Взмах­нув па­лоч­кой, он быс­тро под­нял из ящи­ка лен­ту с фо­нари­ками и нап­ра­вил ее на сос­ну. К вос­хи­щению Гел­лерта она об­ви­ла сос­но­вые вет­ви и сра­зу вспых­ну­ла огонь­ка­ми. Внут­ри каж­до­го фо­нари­ка жи­ла ма­лень­кая фея, ко­торая за­жига­ла ого­нек.

— Чу­дес­но, — под­твер­дил отец. — Те­перь… — взма­хом па­лоч­ки он на­кол­до­вал си­нюю пи­ку, ко­торая увен­ча­ла ма­куш­ку. — Те­перь са­ми.

— Спа­сибо… — про­лепе­тал Гел­лерт, слег­ка изум­ленный про­ис­хо­дящим. Отец, ма­шиналь­но по­тер­пев его во­лосы, шаг­нул впе­ред и ис­чез в нас­тенном зер­ка­ле*.

Феи за­жига­ли огонь­ки не сра­зу, а по­оче­реди. Сна­чала за­горав­шись жел­тые и си­ние фо­нари­ки. За­тем они гас­ли и на сме­ну им мед­ленно за­гора­лись крас­ные и зе­леные. Гел­лерт всег­да удив­лялся, как точ­но феи зна­ют рас­пи­сание ог­ней. Жаль толь­ко, ни од­на из них ее уме­ла раз­го­вари­вать. Феи, впро­чем, бы­ва­ют раз­ные…

«Ба­буш­ка, а Ро­забель­вер­де бы­ла доб­рой или злой?» — спро­сил од­нажды Гел­лерт во вре­мя про­гул­ки по осен­не­му Бель­ве­деру. Ко­вер зо­лотых и крас­ных листь­ев был нас­толь­ко гус­тым, что маль­чик от­тол­кнул бо­тин­ком.

«Гел­лерт, ка­кие глу­пос­ти, — под­жа­ла гу­бы ба­буш­ка. — Что та­кое доб­рый и злой? Смот­ря для ко­го доб­рой и для ко­го злой».

Да, луч­ше бы­ло не тряс­ти фо­нарик и не ме­шать фе­ям. Он спра­вит­ся сам, ко­неч­но. Па­лоч­ка от­ца, за­пас­ная, ле­жала на од­ном из ящи­ков. Ма­ма сна­чала ве­шала ча­сы. Вот и он их по­весит, не­сом­ненно… От­крыв тре­тий ящик, маль­чик за­метил, что там в са­мом де­ле ле­жали чер­ные ча­сы с дви­жущим­ся ци­фер­бла­том. Гел­лерт про­лепе­тал зак­ли­нание и по­вел иг­рушку. Мгно­вение спус­тя, ча­сы за­цепи­лись за од­ну из вер­хних ве­ток. Маль­чик улыб­нулся, хо­тя в ру­ках еще сто­яла дрожь. Каж­дые шесть ча­сов иг­рушка нач­нет иг­рать му­зыку: ма­ма го­вори­ла, что это «Шут­ка» Ба­ха. По­том ма­ма ве­шала ша­ры…

Гел­лерт хо­рошо пом­нил, как в прош­лом но­яб­ре мать сроч­но по­ложи­ли в кли­нику, а они с от­цом пош­ли по ве­чер­не­му го­роду, рас­смат­ри­вая си­яв­шие вит­ри­ны на Банк-гас­се. Зав­тра они сно­ва пой­дут с от­цом там же, но толь­ко ут­ром. Гел­лерт по­чувс­тво­вал неп­ри­ят­ный щел­чок от то­го, что ма­мы не бу­дет с ни­ми ни на Рож­дес­тво, ни в Но­вый год… Уви­дит ли она его ел­ку? Гел­лерт по­дошел к жел­тым ко­роб­кам и за­думал­ся.

Ша­ров бы­ло два ви­да: две­над­цать боль­ших и три тон­ких, стек­лянных, с дви­жущи­мися цве­тами. Ве­шать две­над­цать по од­но­му бы­ло не­воз­можно: они ве­шались од­ним зак­ли­нани­ем, ко­торое Гел­лерт не знал. Но вот по­весить три ша­ра бы­ло впол­не по си­лам. Маль­чик пос­мотрел на свер­ка­ющий пар­ке­том пол. За­тем, за­сопев, стал взма­хивать па­лоч­кой, нап­равляя по­оче­ред­но ша­ры на сос­но­вые ла­пы, уже ис­то­ча­ющие за­пах смо­лы и хвои.

Пер­вые два ша­ра по­вис­ли хо­рошо, на две сим­метрич­ные ко­лючие вет­ви. За­то с треть­им приш­лось по­возить­ся. У Гел­лерта пре­датель­ски дрог­ну­ла кисть, и ле­тящий ша­рик ед­ва не сор­вался с тра­ек­то­рии. Маль­чик ед­ва ус­пел пой­мать его по маг­гловски — ла­донью. По­чинить раз­би­тый шар мож­но, но рас­пла­чивать­ся при­дет­ся под­ра­ным ухом, а это­го Гел­лерту хо­телось мень­ше все­го. Нель­зя бы­ло и по­весить за­кол­до­ван­ный шар маг­гловским спо­собом — ру­ками. Толь­ко пе­реве­дя дух, маль­чик сно­ва при­менил зак­ли­нание и, пе­реве­дя дух, сел пос­мотреть на ел­ку.

Огонь­ки си­яли, та­инс­твен­но пря­чась в глу­бине длин­ных иго­лок. По­горев с ми­нуту, жел­тое си­яние ос­ве­тило хрус­таль­ные ша­ры. За­тем огонь­ки за­мига­ли, за­иг­рав на блес­тя­щих ча­сах. За­тем жел­тые огонь­ки по­гас­ли, и феи взма­хом па­лоч­ки заж­гли зе­леные фо­нари­ки, ко­торые от­бро­сили об­ла­ка на спря­тав­ший­ся в за­рос­лях иго­лок ствол. Гел­лерт пос­мотрел и за­думал­ся. Что де­лали по­том взрос­лые? Ве­шали вни­зу пря­ники и кон­фе­ты в цвет­ной бу­маге и плит­ки шо­кола­да с кар­тинка­ми на обер­тках. Нет, они на­вер­ня­ка хра­нят­ся где-то у ба­буш­ки. Есть еще зо­лотые шиш­ки. Луч­ше по­весить их по­поз­же… А сей­час… Да, ко­неч­но, есть еще иг­ру­шеч­ный до­мик!

Маль­чик ос­то­рож­но по­дошел к ма­лень­кой ко­роб­ке и не спе­ша дос­тал ма­лень­кий ме­тал­ли­чес­кий дом. От при­кос­но­вения па­лоч­ки в нем сра­зу за­горе­лись ок­на. Гел­лерту всег­да ужас­но хо­телось заг­ля­нуть внутрь до­мика и по­нять, что там про­ис­хо­дит. На­вер­ное, с ним свя­зана ка­кая-то сказ­ка. Ма­ма, пом­нится, обе­щала рас­ска­зать ему эту ис­то­рию, да так и за­была. На­до бу­дет поп­ро­бовать со­чинить са­мому. Пос­та­вив си­ний до­мик под ел­ку, Гел­лерт пос­мотрел на не­понят­но от­ку­да воз­никшие зас­не­жен­ные де­ревья вок­руг до­мика. Мо­жет быть, в этом до­мике жи­ла фея… Нет, ерун­да. Или, быть мо­жет, вол­шебник… Да, на­вер­ное, вол­шебник. Са­мый мо­гущес­твен­ный в ми­ре. Нас­толь­ко мо­гущес­твен­ный, что од­но­го по­воро­та его перс­тня бы­ло дос­та­точ­но, что­бы унич­то­жить лю­бого дру­гого ма­га, да­же очень силь­но­го. Или, нап­ро­тив, ос­час­тли­вить лю­бого, ко­го хо­тел. Один по­ворот его перс­тня мог прев­ра­тить че­лове­ка в во­рону или зай­ца; или, на­обо­рот, по­дарить ку­чу зо­лота. При этом ве­ликий маг хо­лод­но смот­рел на каж­до­го про­сите­ля, вы­пол­няя его прось­бу ка­сани­ем ру­ки… Да, по­жалуй, это луч­шее на­чало сказ­ки…

Хму­рый зим­ний день мед­ленно на­чал кло­нить­ся к за­кату. За ок­ном по­яви­лась пред­ве­чер­няя се­рота. Ско­ро при­дет цверг или ба­буш­ка, что­бы за­жечь све­чи. Гел­лерт ос­то­рож­но по­дошел к ящи­ку и пос­мотрел на си­яющую се­рую с си­зым от­ли­вом сли­ву и нап­ра­вил на нее па­лоч­ку. Сли­ва, ко­торую ма­ма ве­шала пос­ледней, ся­дет на са­мую ниж­нюю вет­ку. Ос­та­лось при­думать, как свя­зать сли­вовое де­рево с Ве­ликим Ма­гом.

При­меча­ние:

* Авс­трий­ские вол­шебни­ки, ду­маю, пу­тешес­тву­ют че­рез зер­ка­ла, а не ка­мины.