Олень над Хогсмитом

Над живописной долиной восходило летнее солнце. Наступал потрясающей красоты рассвет. Он повернул голову в сторону солнца и подумал: "Дело приближается к развязке. Вот только какой ей суждено стать – этой развязке. И что же будет после? Сможет ли кто-нибудь жить, думать, соперничать, интриговать, бороться так , как это делали они?"
- Все состоится здесь – решил он. Вздохнул, развел руки в стороны, - и будто с треском разорвали огромную простыню от края до края в темно-синем небе.
Далеко от этого места мальчик по имени Гарри Поттер вздрогнул и поднял голову. Он сидел в мягком глубоком кресле в кабинете директора, один среди множества магических приборов, теней прошлого, отголосков былых споров , окруженный пустыми портретами. Все волшебники с портретов ушли. Почему-то ему совсем не хотелось знать, куда они ушли, зачем, и скоро ли вернутся в свои портреты.
- Что чувствует марионетка, когда умирает кукловод? Кто-то сверху управлял тобой, дергал за ниточки, двигал туда и сюда – и вдруг ушёл. Ты жил, пусть и ведомый кем-то, но двигался, жил , а теперь лежишь бесформенной грудой на полу, и твои верёвки с крестовиной лежат рядом, и совсем некому дергать за них. Но я не был марионеткой, а Албус Дамблдор….., не был кукловодом. Он всегда, сколько я себя помню, управлял моей жизнью, просчитывал наперед каждый мой шаг, заботился обо мне, а я до сих пор до конца не знаю, куда он хотел меня привести, и какого финала он ждал от этого спектакля. Но у тряпочной марионетки нет шансов встать и пойти самостоятельно. А у меня есть. И я встану. Вот только куда потом идти…
Он пришел сюда, чтобы попытаться понять хоть что-нибудь, попытаться уловить хоть след мыслей, которые, возможно, продолжают жить в кабинете великого Дамблдора… но ничего так и не почувствовал. Вместо этого – пустые портреты, тишина ,полумрак и усиливающееся чувство тревоги в душе.
" Не может быть, чтобы не было выхода. Выхода, а главное объяснения всему". Всё перепуталось в голове у Гарри. "Я всегда точно знал, что я должен делать. Когда я не знал или сомневался – Дамблдор мне говорил. Кто скажет теперь? Гарри попытался остановить поток мыслей, с сумасшедшей скоростью проносящихся в его голове, понимая, что он лишь вхолостую ворошит факты. Ничего путного в голову не приходило. "Если не знаешь с чего начать – начни с начала" – вспомнил он. Началом для него была ярко-зеленая вспышка и чувство ужаса, которое она принесла с собой. Он попытался очистить голову от всего-всего на свете. Потом извлёк из самих глубин своих воспоминаний это – самое первое и самое ужасающее в его жизни воспоминание. И попытался раствориться в нём, стать этим воспоминанием, превратить его в весь мир, и превратить весь мир в него.
В какой – то неуловимо-короткий миг весь мир стал пустотой, стал ничем! Потом все заполонил ослепительный зелёный свет, непередаваемая боль, радость победы и горечь поражения, материнская любовь и отцовское внимание, стремление понять и тяга всё скрыть, жажда жизни и вырвавшиеся на свободу инстинкты убийцы, словом весь мир . Весь мир и что-то такое, что – мальчик очень остро почувствовал это- что не могло принадлежать этому миру. Это было похоже на холодное любопытство ко всему на свете, которое продолжалось неисчислимое количество лет и вдруг обернулось острым вниманием, чем-то, что захватило и увлекло.
И пришли странные, непонятные слова:

Я ждал это время, и вот – это время пришло!
Те, кто молчал – перестали молчать…

Пришли странные, непонятные – и тут же стали ясными и понятными, более того – самыми понятными вещами в мире. И хлопнуло что-то громко в кабинете – перед Гарри возникла женщина. И в портретах снова появились их хозяева. И во всех подсвечниках, во всех факелах зажегся свет.
Свет зажегся и в глазах Гарри. " В Хогвардсе невозможно являться" – спокойно сказал он- "А кто вы?"
"Отвечаю на вопросы в порядке поступления " – ответила она. "Конечно, невозможно! Но не для того ли мы живём, чтобы время от времени делать невозможные вещи? Это я давным-давно накладывала большинство защитных чар в Хогвардсе. Да, слишком давным-давно… так вот, кому, как не мне преодолевать их. Теперь второй вопрос . Я твоя крестная мама, мальчик. Сказку про Золушку читал? Так вот, Гарри, пора на бал".Глаза Гарри Поттера блеснули. Свечки вспыхнули ярче. Несколько магов на портретах отлетели, будто отброшенные взрывной волной. Красивая женщина спокойно смотрела на мальчика.
"Да, Гарри, я вижу, что я не поспешила с прибытием. Остынь, мальчик, ещё немного и ты высадишь Хогвордс высоко в небеса. Тебе надо учиться контролировать свою ярость, ты пока даже не чувствуешь, насколько ты силён. Я не смогу тебя долго сдерживать"- выражение ёё лица менялось на глазах, на нём проступала боль и напряжение-"Не напрягайся понапрасну, тебе ещё предстоит слишком много …"
Гарри Поттер отвернулся к окну. То, что он увидел в окне, заставило его сердце биться намного чаще.
Над Хогсмитом поднимались чёрные метки…
Раздалось два хлопка – и кабинет опустел. Тишина нависла над старинной мебелью, тишина проникла в потреты, молчали умудрённые опытом бывшие директора Хогвордса. Лишь Финеас Нигелус покачал головой и сказал :"М-да"…
Гарри и его новоявленная крёсная стояли посреди Хогсмита, недалеко от Трёх мётел. Количество смертожеров вокруг них впечатляло. Ещё больше впечатляло спокойствие Гарри. Поздравляю, крёсный – с видимой иронией сказала она.
Десятки пар глаз уставились на Гарри. Злых, горящих, беспощадных. Но он увидел в этих глазах что-то, что ему понравилось. Что-то, отчего ему вдруг стало очень-очень спокойно. Он увидел страх.
Мальчик в темной мантии повернулся к толпе смертожеров. И пошел им на встречу. И воздух внезапно стал таким густым-густым, каким он бывает ночью поздним летом в Запретном лесу. И таким же пропитанным опасностью. Фигура мальчика вдруг слегка засветилась в вечерних сумерках. Начали раздаваться хлопки. Это лопались смертожеры. Лопались, как воздушные шарики. Разлетались в стороны какими-то оранжевыми брызгами. Очень скоро остались только Гарри, его крёсная и тот, кто был во главе этой кодлы. Луциус Малфой. Гарри стоял и смотрел на фигуру того, кого так ненавидел. Того, кто принес ему так много боли и страданий. Он не чувствовал ненависти. Ненависть ушла, уступила место холодной решительности, брезгливости и простому желанию – поразить цель.
Луциус Малфой взмахнул волшебной палочкой и визгливым голосом прокричал: "Авада Кедавра!". Зеленая молния метнулась в сторону Гарри. Метнулась и ушла в сторону. Мертвая ворона упала на землю. Гарри Поттер посмотрел на мертвую ворону, улыбнулся, и просто освободил какую-то часть силы. Силы, которая с некоторых пор появилась в нем. Силы, с которой он ещё не был до конца знаком, но очень хотел познакомиться.
Что громыхнуло высоко в небесах. Столб оранжевого света ударил в землю. Ударил в то место, где секунду назад стоял Луциус Малфой. Стало очень тихо. Гарри посмотрел наверх. Над Хогсмитом поднималась фигура оленя с густыми рогами. Олень наклонил голову вперед, всем видом выражая готовность к атаке. Черных меток уже не было в небе.
Он подошел к тому месту, где несколько мгновений назад стоял его враг. Отверстие в земле выглядело очень глубоким. Выглядело бесконечным. Края его были будто сделаны из стекла. Будто вздох прошел в вечернем небе. И стало легче дышать. Что-то неуловимое отступало от Хогсмита. Что-то темное и опасное. Но Гарри чувствовал – они отступают, чтобы атаковать снова.
-Меня зовут Лайза – сказала крёсная. Прийти к тебе раньше я не могла, хотя и очень хотела. Все было бы намного проще. Намного больше людей остались бы живы. Но…
- А что произошло теперь?
- А теперь, мой мальчик, к тебе пришло то, что должно было прийти. Не могло не прийти. Пришла твоя сила. Правда, никто не знал, как именно она придет. Ты сам сломал все границы и барьеры. И знаешь, наверное, даже если бы ты не был Вершиной, проделав такое, ты мог бы достичь невероятного.
Гарри даже не стал спрашивать, что означает быть Вершиной. Он думал, о том, что же он сделал.
Лайза посмотрела на него своими зелёными глазами с лёгким голубоватым оттенком. Глазами ленивой пантеры, в лени которой таится туго-натуго сжатая пружина.
- Ты применил сам к себе заклинание "Авада Кедавра" наоборот.
И последняя пелена упала над декорацией этой фатасмагорической пьесы.