Глава 5

Мальчик сидел на ступеньках кондитерской лавки с неказистой вывеской над стеклянной дверью, гласящей — «Сладости Олафа Фортескью» — и терпеливо ждал. Извилистая мощеная улочка пока была безлюдна, как и предупреждал бармен Том. Правда, иногда по ней пробегали необычных размеров коты. Появлялись какие-то тени, предпочитающие не выходить на тротуар и жаться поближе к стенам домов. Раз пять дрогнули шторы в грязном окне ближайшего к нему здания, больше похожего на бревенчатый сарай. По всей видимости, его жильцы заинтересовались мальчиком, усмехающимся в пустоту. Редкий ребенок одиннадцати лет отроду смог бы быть таким спокойным и умиротворенным, оказавшись посреди волшебного района, в окружении тайн и опасностей. Но, наверное, на своем веку Косой Переулок повидал многое, и вскоре колыхание прекратилось.

Первый восторг ребенка при виде покосившихся домов и витрин с мудреными названиями, которые в той, другой жизни, встретить можно только лишь в книжках — не передать обычными словами. Запахи этого странного места: немного зловонные, непонятные и притягательные, сводили его с ума. Уханье птиц из-за закрытых дверей и ставен торгового центра «Совы» заставляло мальчика разминать пальцы и потирать себе плечи. Тело ныло в сладостном предвкушении чуда, и приказать ему прекратить ребенок просто не мог. Хотелось зажмуриться, вдохнуть, выдохнуть — и чтобы все открыто.

Он успел обойти улочку уже два раза. А над дверью в маленьком, выкрашенном в яркий красный цвет здании, раз тридцать прочесть надпись золотыми буквами: «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». Манекены в витринах, одетые в разноцветные плащи, судя по всему — те самые мантии — задремали на стульчиках, словно живые. Прислушавшись, Том услышал сопение самого маленького из них — светловолосого мальчика — хмыкнул и в задумчивости сделал шаг назад.

Здесь все казалось таким простым, таким игрушечным, словно и не жизнь вовсе — сказка. Риддл же видел в отражении стекла мальчика, не имеющего к этой сказке ни малейшего отношения. Он ощутил себя старичком, так ему захотелось побурчать, глядя на этот нереальный мир вокруг. Подумаешь, волшебные палочки и храпящие манекены. Он долгие годы боролся за свою жизнь, боролся всеми доступными методами, неистово, с ним и не такие чудеса случались. Чего только побег от питбуля сторожа табачного склада стоит — вот где волшебство, не иначе.

Но, как результат такой борьбы, подозрительность мешала ему удивляться в полную силу, а собственное отражение даже немного пугало. Насупленные брови, взгляд исподлобья, синяки под глазами. Да, он красив, но вот когда никто не видит — его красота меркнет. Так, будто ливень смывает невысохшую краску с холста, остаются лишь невнятные разводы и пятна.

Раздосадованный подобным открытием, мальчик решил вернуться туда, откуда открывался лучший вид на все эти покосившиеся дома и пристройки, с лихвой оправдывающие название переулка. К тому же, у заведения неизвестного Фортескью хорошо пахло сдобой, а доносившийся из подвальных помещений грохот посуды наталкивал на приятные мысли о завтраке.

Сокровенный мешочек с золотыми монетами Том бережно держал на груди. Однако фунтов и шиллингов из того, не волшебного мира, у него не осталось.

Владелец бара — горбун и брюзга — принял мальчишку приветливо. Пару раз ободряюще осклабился и даже угостил каким-то сливочным пивом в тяжеленной кружке из дерева. Пока мальчик пил, мужчина сидел напротив и ковырялся в зубах длинными грязными пальцами. Покончив с этим процессом, он долго жаловался на невыносимую конкуренцию со стороны магловских пабов. На вопрос ребенка о том, кто же такие эти маглы, он только скривился, словно кусок лимона откусил, и пренебрежительно махнул рукой на дверь.

— Ты, значит, тоже... ну... того, магл?

— Откуда мне знать? — удивился ребенок. — Вы мне не ответили!

— А ты чего без родителей в такую рань шляешься?

— Я не шляюсь, а иду в Косой Пере... — начал было отвечать Том.

— И какой профессор, говоришь, тебя к мене направил? — настороженно поинтересовался он, не дожидаясь ответа. — Гораций?

— Я не знаю, как его зовут, — степенно произнес мальчик, недовольный тем, что его перебили. — Но его фамилия — Дамблдор.

Бармен Том медленно встал со своего места, с трудом вытянул из маленького кармана фартука огромную засаленную тряпку и принялся елозить ею по и без того чистой столешнице. В тот момент мальчик понял, что мужчина сильно нетрезв, и неприятный запах алкоголя заставил его немного поморщиться.

— Ах Дамблдор, значит... — протянул он и икнул. — Собиратель магловских душ... Ладно, ты это... допивай давай. Сейчас пойдем, покажу, как пройти. Только там закрыто все. Больно рано ты притащился, малец.

— Профессор сказал — в любое время.

Мужчина разозлился и принялся грозить тряпкой воображаемому Дамблдору.

— Профессор должен был тебя за ручку сюда привести, ему за что надбавки платят, а?! Думаешь, за рассказ о моем существовании? Альбус как сдурел с этим германцем!

— Вам не нравится... Альбус? — осторожно спросил Том. — Он не нравится многим, или только вам?

— Нравится, не нравится... Кто признается? Но Ормандо этот лис подсидит... Чтоб мамаша меня заново родила — подсидит! — выкрикнул он на весь зал, испугался чего-то, и огляделся по сторонам. — А кличут то тебя... как?

— Томас, Томас Марволо Риддл. А что?

— Запишу сейчас... — и он принялся рыться все в том же маленьком кармане. — Ну где он, где...

К удивлению мальчика, на свет из него мужчина умудрился извлечь целых три бутылки с жидкостью, по цвету похожей на обожаемый джин миссис Коул, дырявую наволочку и заплесневевший батон.

— Зачем?!

С победным хрипом вытащив из кармана явно не последний, но так ему необходимый предмет — потрепанный блокнот с множеством вырванных страниц — бармен закинул тряпку себе на плечо, проковылял к Тому и просипел тому прямо в лицо:

— Таких хитреньких по имени знать нужно... Выметайся отсюда! Живо!

Небритый, с дрожащими от злости обвисшими щеками, одетый в тряпье, он был вовсе не стар, но жалок, и Том его не боялся. Он совершенно случайно узнал его тайну, нащупал рычаг управления и, словно водитель автобуса, надавил педаль газа.

— А мне профессор Дамблдор очень понравился, он рассказал много всего интересного. Если вы и дальше будете разговаривать со мной в таком тоне, при встрече я спрошу его, почему вы такой злой, и передам ему наш разговор... — мальчик улыбнулся так невинно, как только мог. — Но если вы нарушите правило и сдадите мне комнату на одну ночь, а так же прекратите на меня кричать, возможно, я и забуду с ним поговорить. Вы, конечно, можете мне что-нибудь сделать вашей волшебной палочкой. Вон она, из кармана торчит. Но если у вас и комнаты детям сдавать нельзя... Ну, даже не знаю, делать им больно — можно? Никто не заметит?

Мужчина отшатнулся от ребенка, как от заразы. Помолчал немного, но вскоре одумался и признал свое поражение.

— Свободен только одиннадцатый номер, стоит дорого... — пробормотал он. — Берешь?

— А вы фунты принимаете?

— Один к шести.

— Один фунт стоит шесть золотых монет?

Бармен хохотнул.

— Еще чего, размечтался!

Тому пришлось на время распрощаться с мечтой о богатстве. Зато, потеряв деньги, он получил взамен комнату своей мечты. Большую, вытянутую, с огромным мраморным камином в центре, кожаными креслами и потертыми, но явно дорогими коврами на каменном полу. Мальчик ходил по ней взад и вперед, благоговейно дотрагивался руками до стен, отделанных дубовыми панелями, и представлял себе, что это вовсе не гостиничный номер, а его родной дом.

Наряду с этой, совершенно детской и безобидной фантазией, в мысли ребенка просачивалась целая армия нестройных вопросов. Они, словно кровь, текли по его венам, проникали в сердце и кипели там, как в адском котле. Накипь, образованная таким бурлением, отравляла не только восторг мальчика при виде подобной роскоши, но и всю его душу. Ребенок не понимал, почему он видит этот чудесный мир в первый раз, по чьей вине ему пришлось провести всю жизнь в безликом приюте, и не хотел верить, что он какой-то там магл.

Перед тем, как захлопнуть дверь перед носом бармена, он взял у него полотенца и все-таки не выдержал, переспросил:

— Так кто такие маглы?

— Люди, обычные люди... Как ты!

— Но я не магл. Я волшебник!

Спина мужчины задрожала, он смеялся, но не останавливался, а быстро ковылял вперед — подальше от мальчонки.

— Ну да, Альбус так же скажет... — просипел он надсаженным голосом. — Он у нас добрый!

Том прошептал одними губами и чуть не плача:

— Но я не магл, и никакой не обычный...

— Да тут грех спорить, ты не волнуйся. Куда ж еще необычнее? Паршивец...

Том передумал расстраиваться и разозлился.

— Я все слышал, но вы со мной лучше не разговаривайте... вот так. Совет.

Мужчина остановился, оглянулся через плечо и с глумливой почтительностью произнес:

— Завтракать изволите, милорд?

— Нет, не хочу, — мальчик усмехнулся и смахнул несуществующую пыль с белоснежного полотенца. — Отравите еще... Антисанитария тут у вас!

— Кто-кто у меня?!

Тому надоел глупый разговор, и он с силой захлопнул дверь. Всю следующую минуту ему пришлось смахивать с полотенец уже не несуществующую, а самую настоящую пыль — от такого удара с потолка снегом выпала побелка — но произведенным эффектом на постороннего и взрослого человека мальчик остался доволен.

Впрочем, голод и любопытство выгнали его на улицу уже через час. От завтрака ребенок отказался лишь по причине упрямства и нежелания платить Тому, ведь тот и так ободрал его, как липку. Ступеньки кондитерской устраивали мальчика даже больше, чем глубокое кожаное кресло.

На них сиделось и спокойнее, и привычнее, а в голову почти не лезли мысли вроде:

«А почему эти ступеньки ему не принадлежат?»

Солнечные лучи разогнали туман, заиграли бликами в оконных стеклах, заслепили привыкшие к темноте глаза мальчика, и уже спустя пару минут улица взорвалась от громких хлопков и заиграла всеми цветами радуги. Такой разномастной толпы он не видел никогда в своей жизни. В ярких костюмах, расшитых золотом и серебром платьях, в остроконечных шляпах и цилиндрах, со звездами на странной обуви, эта толпа блестела и удивляла. Диковинные украшения из драгоценных камней и черепушек мелких животных, замысловатые трости, живые попугаи на шляпах степенных дам — все это заставило Тома в изумлении открыть рот. Они появились из ни откуда, все вместе, за несколько секунд!

Ни с того ни с сего солнце закрыла собой туча, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся молодым упитанным парнем. Он налетел на Тома, возникнув прямо из воздуха.

— Мерлин тебя подери... да чтоб тебя... ну чего ты здесь расселся... ой-ой-ой... больно как... — парень уселся рядом и потирал ушибленное при падении колено. — С семи утра до семи тридцати сидение, стояние, лежание и прыжки на ступенях общественных заведений — строго запрещены! — заявил он тоном, не терпящим возражений.

Том растерялся и с опаской отодвинулся от такой важной персоны.

— Почему?

— Третий свод правил магического порядка!

— Какой?

Парень задумался и свел глаза к переносице, отчего стал похож на довольно милого, но глупого поросенка.

— Хотя, вполне может быть, что и четвертый... — вздохнул он. — Ладно, ты кто будешь?

— Том.

— Флориан, — величаво возвестил парень. — Только мне неинтересно, Том ты, или не Том. Ты клиент, или не клиент?

Мальчику понравился столь практичный подход к делу, и он с готовностью ответил:

— Клиент!

— Тогда пошли отсюда, — он потянул его за рукав. — Сейчас отец аппарирует, а он у меня немного... хм... плотный. Ушибом не обойдешься. Ну, идешь?

Завтрак Тома разочаровал. И блинчики с клубничным джемом, и прыгающие по тарелке мармеладные жабки, две из которых просто сбежали, и даже какао — такая еда показалась ему ненастоящей, приторной и слишком веселой. То, что она была не в меру сладкой, он мог бы и вынести. Хотя мальчик давно убедил себя — сладости он не любит, ведь сложно любить то, что в твоей жизни просто отсутствует. Не вынес ребенок вида жующего Флориана. Тот уплетал за обе щеки те же самые блинчики, что и Том, но делал это не тихо и аккуратно, а громко причмокивал от удовольствия, и даже успевал прикрикивать на каких-то странных существ, ловко снующих между ажурными столиками с подносом наперевес. Красные капли джема стекали по складкам подбородка парня, и от созерцания картины такого благополучия мальчика просто тошнило.

Церемонно распрощавшись с этим юным Фортескью, попросив прощения за утренний инцидент на лестнице и убедив парня, что уж теперь-то он точно станет завсегдатаем столь милого заведения, Том оставил после себя приятное впечатление, чего не скажешь о впечатлении Тома. Мальчику оставалось только вздыхать. Он хорошо понимал — его душит зависть. Он с ней родился, видимо, с ней ему и умирать. Впрочем, чего не вынесешь, лишь бы тебе махали в след и обещали похлопотать, если он распределится на какой-то там Пуффендуй?

Уже через час Том Риддл убедился — ему вовсе несложно нравиться посторонним. Для этого не обязательно улыбаться или много говорить. Стоит только быть вежливым и смотреть собеседнику прямо в глаза. В их безоблачной синеве люди видели то, что хотели — какой-то скрытый смысл, непорочность, его личную трагедию или же просто загадку. Он не прикладывал для этого ни малейших усилий, разве только вел себя гораздо скромнее, чем привык раньше. Однако, притворись он в приюте — его засмеяли бы. И совсем другое дело мир, где ты никому неизвестен. На чистом листе можно нарисовать все, что заблагорассудится, любую картину.

Портной из магазина с сопящими манекенами выдернул его из длинной очереди желающих и подобрал ему мантию в два счета.

— Вы не смотрите, молодой человек, на столь непрезентабельный колор... — успокаивал он и так абсолютно спокойного мальчика, подшивая подол без иглы, еле заметными движениями пальцев. — Как только станет известно, чей вы последователь, ткань примет необходимый окрас... — мужчина поправил пенсне. — Вы ведь нездешний, я правильно понял?

Том неохотно, но кивнул.

Столь же приветливо его обслужили и в магазине по продаже котлов, а в перечне необходимых предметов он шел вторым после волшебной палочки. И в книжном, где ему посоветовали не брать учебники со второй полки, а взять с четвертой. Мол, они одинаковы, разнится только дата доставки и стоимость на ценнике. И шепотом отсоветовали брать сову из шотландских лесов, так как не уверены в её способности преодолевать большие расстояния. В ответ мальчик выразил сомнение в необходимости для него такого умения, ведь ему некому слать письма, а птица нужна для порядка — в списке значится. Девочки продавцы — близняшки — как по команде достали носовые платки, высморкались от избытка жалостливых чувств и тут же сделали скидку.

Впрочем, перешагнув порог самого последнего магазина, того, выкрашенного в яркий красный цвет, услышав звон входного колокольчика, он в первый раз за все утро почувствовал — чистая магия не в котлах, птицах и телескопах, а только лишь здесь. Она была повсюду, этот неуловимый аромат, как свежий воздух после дождя, он ощутил всем телом. Волоски на руках встали дыбом, в горле пересохло, и мальчик двинулся к прилавкам, заваленным продолговатыми коробочками, словно загипнотизированный. Не видя ничего перед собой, он шел прямиком к цели. Но даже если бы и огляделся, заметить хозяина заведения, роющегося за ширмой в кладовой — не смог никоим образом.

— В первый раз?

Том вздрогнул всем телом, точно пойманный на месте преступления.

Глаза цвета серебра следили за ним настороженно, с еле уловимой опаской, и мысленно Том чертыхнулся. Он забылся всего на секундочку, а дежурная, обманчиво искренняя улыбка уже сошла с его губ, словно растаяла. Да и сам он посмотрел на волшебника немного не так, как смотрят дети на взрослых, без должного уважения. Но корить за такую неосмотрительность мальчик мог лишь себя.

— В первый... — прошептал он с придыханием и пальцем дотронулся до стекла витрины, от чего оно зазвенело, будто хрусталь. — Это все... вы сделали? Их столько!

Лесть была непродуманной, спонтанной, а потому — не удалась.

— Магл?

От злости ребенок клацнул зубами.

— Магл, но волшебник!

— Зачем же сердиться? Я же вас, юноша, не оскорбляю... — пробормотал он, переводя взгляд со все еще звенящего стекла на мальчика, и обратно. — Ну, приступим-с! — старик натянуто улыбнулся, желая разрядить ситуацию, и встал с положенной стороны прилавка. — Волшебная палочка — это суть волшебника, зеркало души. Выбирайте её тщательно, взвесьте все за и против, и лишь затем ре...

— Вон ту! — некрасиво и громко взвизгнул Том. — Самая нижняя, вон в той стопке!

Старик недовольно хлопнул себя по уху, вернув ему возможность слышать, но с места не сдвинулся.

— Палочка выбирает волшебника, а не волшебник — палочку... Вам, уважаемый, коробочка приглянулась? — съехидничал он. — Вы даже не знаете, что там внутри! Эх, современная молодежь, как легкомысленна, как несерьезна...

— Деда, прекращай ворчать!

Молодой человек за его спиной не вошел через двери, а спустился в помещение с верхнего этажа, и от внезапности такого появления его звонкий голос показался Тому раскатом настоящего грома. Он вздрогнул и обернулся в мгновение ока. Волнистые пшеничные волосы до плеч, большие глаза того же, серебряного цвета, что и у старика, улыбка до ушей и море обаяния. Перед ним стоял истинный щеголь. Во фраке цвета вишни, неуместном для данного времени суток, начищенных до блеска черных ботинках, он подпирал собой дальнюю стенку, закинув ногу на ногу, и с веселой искоркой во взгляде наблюдал за растерявшимся ребенком.

— Гаррик, ты куда опять вырядился, скажи мне на милость?! — прикрикнул старик на нерадивого родственника. — Марш работать! Сколько тебя можно просить, а?

Этот самый Гаррик не обратил никакого внимания на явно справедливое осуждение.

— Дедушка, ты смущаешь покупателя... верно я говорю? — он подмигнул мальчику.

— Нисколько, — честно ответил Том.

Гаррик прошел к витрине, запрыгнул на неё и уселся, вальяжно свесив ноги.

— Ну да, судя по палочке, на которую вы, уважаемый, глаз положили, смутить вас трудно... — протянул он задумчиво. — Деда, чего стоишь? Доставай!

С тяжелыми вздохами и нелестными эпитетами в адрес той самой, легкомысленной молодежи, старик согнулся в три погибели и принялся разгребать завалы. Молодой человек, несмотря на его юность, был главным в этой магической лавочке. И несерьезность, о которой непрозрачно намекала его весьма утонченная внешность, на самом деле таковой не являлась. Так, просто красивый костюм и просто красивые локоны. Иметь при этом их владельцу умный и проницательный взгляд они не мешали.

— Дедушка обиделся... — молодой человек улыбнулся. — Вот так работаешь, работаешь... А кто-то приходит и тычет пальцем без разбору. Палочка — она же почти живая. Её нужно взять в руки и почувствовать. Никто не сможет хорошо учиться в школе, если палочка не его, не подходит. Понимаешь?

Осторожность боролась в мальчике с желанием поскорее схватить заветную коробку и сбежать отсюда, пока у него не случилась истерика. Старик раздражал мальчишку невероятно. Ему хотелось подпалить его седые патлы и смотреть, как они горят вместе с его головой. Странную настороженность этого человека к обычному одиннадцатилетнему мальчику объяснить было трудно, но лишь только на первый, поверхностный взгляд. Том понимал — волшебники могут видеть гораздо лучше обычных людей. А раз так, то старику не понравился не потрепанный костюм посетителя из коричневой шерсти, а что-то другое, то, что не заметно другим.

В противовес старику, его внук внушал Тому доверие. Ребенку хотелось взять его за руку, как доброго старшего товарища, и пойти по волшебному переулку, сыпля вопросами обо всем неизвестном. Осознавая нелепость такого желания, он, тем не менее, не спешил отказываться от подобной идеи.

— Я чувствую палочку, и вижу... — произнес мальчик. — Она светится.

— Отсырела?! — удивился продавец и хлопнул в ладоши. — Быть такого не может!

Гаррик спрыгнул с прилавка и украдкой кашлянул в кулак, привлекая внимание деда. Оба переглянулись, и версия о сырости сошла на нет, не получив развития. Старик быстро открыл коробочку, продемонстрировал её содержимое, и закрыл. Молодой человек, загадочно ухмыляясь, завернул её в шуршащую коричневую бумагу, а после торжественно протянул Тому.

— Это моя работа. Не думал я, что её такой малыш купит, но... мы были не правы, это она тебя выбрала. Держи!

— Сколько стоит?

— Семнадцать галеонов.

Мир, еще недавно распахнувший для Тома свои двери, захлопнул их со страшной силой.

— У меня столько нет...

— А сколько у тебя? — спросил Гаррик.

Старик недовольно хмыкнул.

— Сколько у него — не важно. Палочка стоит семнадцать галеонов!

— Но почему так дорого? — возмутился ребенок. — Посмотрите, на других написано девять, семь, десять...

Старик нагнулся через прилавок и ловко выдернул сверток из рук Тома.

— Тис с сердцевиной из пера феникса, да еще тринадцать с половиной дюймов? Это палочка взрослых и сильных волшебников, юноша!

В ту же секунду ребенок понял, что если у него не будет именно этой палочки, как у взрослых и сильных волшебников, то не будет никакой.

— Мне нужна эта палочка... — отчеканил он по слогам. — Только эта! — взглядом исподлобья он просто сверлил старикашку, но тот предпочел не смотреть в глаза посетителю и отвернулся.

— Чтобы получить желаемое, нужно научиться жертвовать, — он кивнул на внушительных размеров чемодан Тома, купленный в лавке старьевщика неподалеку. — Чем ты готов пожертвовать?

— Многим, — тихо ответил ребенок, думая вовсе не о вещах в чемодане, а о материях гораздо более сложных. — Я верну... кое-что. И вернусь. Вы не закроетесь?

Гаррик, присевший на стул у входа, вздохнул с каким-то снисходительным осуждением.

— Ох, деда, деда...

Парень был не прочь подарить палочку покупателю, или же довольствоваться оставшимися десятью галеонами. Но старик за прилавком сжал губы и нахмурился, недвусмысленно давая понять, что не потерпит такого вопиющего неуважения к правилам торговли.

— Не закроемся, не переживай, — Гаррик поднялся. — Пошли, одиночка! Подсоблю тебе с возвратом. Я тут всех, как облупленных, знаю. Деда, ты палочку придержи, не продавай, ладно?

И тут случилось то, что Том не сможет забыть никогда. Нет, перед его глазами не будут мелькать картинки этой чертовой лавки, а уж тем более перекривленная физиономия старика. Он не забудет, как дрогнуло сердце, как налилось теплом в предвкушении приятной прогулки, где он впервые будет не один, а с тем — кто поможет. Он же маленький, его в магазинах затолкали всего. А этот Гаррик — его все знают, он уже окончил школу, он солидный. Кто рискнет его толкнуть?

— Стой! — от безумного крика по коже мальчика мурашки побежали. — Гаррик, стой!

Парень споткнулся у самого выхода и развел руки в немом изумлении.

— Деда, ну ты чего, а?

— Мать записку оставила... — буркнул он себе под нос. — Дело есть.

— Не подождет?

— Не подождет! — рявкнул старик и схватился за сердце.

— Да ладно, не волнуйся ты так... — пробормотал Гаррик и двинулся к родственнику. — Вредно же...

Противный торговец волшебными палочками испугался за внука, не мог допустить, чтобы тот стал другом его малолетнему посетителю. Ведь если бы они перешагнули порог магазина вдвоем, Том постарался бы, чтобы так и случилось.

Закрыв за собой дверь, он шагнул вперед и остановился, прислушиваясь к глухим голосам по ту сторону.

— Темный? — спросил Гаррик.

— Да раскрой же глаза, мальчик мой... — простонал старик. — Стекло дрожит уже десять минут! Посмотри на мои руки, они тоже дрожат, и поверь моему опыту — не от старости!

— Ты помешал мне помочь малышу, только потому, что когда-нибудь он вырастет великим темным волшебником? — парень громко вздохнул. — Деда, ты плохо воспитан...

Старик хохотнул, и до мальчика донеслись шаркающие звуки шагов.

— Давай, осуждай дедушку Джербольда, осуждай... Только, знаешь, что я тебе скажу? — спросил он с ехидцей. — Дурно я воспитан, дурно. Но я дурновоспитанный и живой! Надеюсь, Мерлин тебя не оставит, и в моем возрасте ты сможешь похвастаться тем же...

Том пережил все муки ада, вымаливая у торговцев свои деньги в обмен на новенький котел, книги, телескоп и все остальное. Пришлось вернуть даже мантию, подогнанную специально под его немаленький рост. Впрочем, он не краснел от стыда, а на глазах бледнел от ужаса перенесенных унижений. Кто-то его жалел, так и не дождавшись объяснений причин от упрямо молчащего мальчика, кто-то презрительно поджимал губы. Обрадовался только старьевщик, к нему уж давненько не захаживали столь выгодные покупатели, которым нужно было сразу все, а не только лишь пара учебников.

Ребенок получил свою палочку, а вместе с ней и жгучую нелюбовь к красному магазинчику, где один продавец слишком смел, а другой — просто разряженный трус.