Глава 1. Становление жизненного кредо.

- Тетя, можно мне тоже поесть?
- Нет!
- Дядя, можно...
- Пошел прочь, мелкий гаденыш!
- Дадли...
- Тебя давно не били, Поттер?

И так на протяжении всей моей жизни. Сколько я себя помню, меня всегда били и унижали. Но больнее всего было слышать оскорбительные слова о родителях. Пьяница, шлюха, ненормальный, гадина, картежник, наркоманка - самое хорошее, что я слышал о своих родителях от родственников. В раннем детстве, еще только учась говорить, я не понимал всего этого, но когда я подрос, то понял все.

Когда я научился читать, подслушивая, как тетя Петуния читала моему кузену Дадли сказки на ночь, и подсматривая в замочную скважину, то решил завести карточку в библиотеке. Помню свое разочарование и обиду, когда мне сказали, что за это надо платить пять фунтов стерлингов в месяц - астрономическая сумма для сироты вроде меня. Это был день, когда я окончательно разочаровался во взрослых. Глупые, меркантильные создания.

Затем я пошел в школу. Дети, пытавшиеся подружиться со мной, скоро отказывались от этой идеи - Дадли и его компания избивали их. Но, несмотря ни на что, один друг у меня все же появился. Наша дружба началась в тот день, когда ее в первый раз вызвали к доске. Урок математики, которую понимали далеко не все дети, и Салли была в числе отстающих. По остальным предметам она училась замечательно, но цифры были ее слабым местом. Салли-Энн чуть не плакала, когда я со своего места шепотом сделал ей подсказку.

Так началась наша с Салли дружба - странная, нелогичная и беззаветно преданная друг другу. Она была единственным человеком, которому я доверял. Доверял, даже если был повод усомниться. Многие удивлялись нашему общению, особенно родители Салли-Энн, обеспеченные люди, презиравшие меня. Но подруга была не такой, она была настолько светлой и чистой, что была моим личным солнышком. Именно она одолжила мне первые книги, которые я почти глотал, восхищаясь мудростью людей. Где-то в глубине души закралась мысль, что, возможно, не все взрослые - те, кто предаст. Я часто объяснял Сал сложные задачи, чем почему-то вызывал у ее родителей приступы неконтролируемой злости. Один раз, выйдя из себя, отец Салли даже ударил меня. Тогда я неделю проходил с огромным фингалом на пол-лица, а подруга еще долго отказывалась разговаривать с мистером Перксом.

В одной из книг, которые Сал посоветовала мне, я прочитал фразу, запавшую мне в душу. Как потом оказалось, эти слова впечатлили и ее. Мы решили, что будем свято верить в это, когда однажды эти слова спасли нас.



"Чем меньше о тебе знают, тем больше у тебя шансов выжить" - потрясенно прошептал я, понимая, что если бы я не следовал нашему правилу, то был бы уже мертв. Этих преступников полиция ищет уже очень давно. Я помню, как их автороботы показывали в новостях, которые так любит дядя Вернон. Торговцы органами и убийцы - что может быть ужаснее? Только целая банда таких торговцев.

На следующий день в школе я первым делом рассказал Салли о происшедшем.
- Если бы ты не скрывал свои способности, то стал бы очередной жертвой! - в ужасе воскликнула подруга. С того дня мы много раз убеждались, что именно малое количество информации о тебе спасет тебе жизнь.

Следующим моим правилом стали слова из еще одной книги, одолженной Сал: "Знания - сила". Пришло понимание того, что информация - лучшее оружие. С тех пор мы всегда старались собрать обо всем и обо всех как можно больше информации. Это очень помогало избегать неприятностей и кузена Дадли. Правда, Дурсля-младшего тоже можно отнести к неприятностям. Один раз это даже помогло самому дорогому мне человеку - Салли-Энн Перкс. Хулиганы в странных костюмах обсуждали нападение на дом Перксов, а мы подслушали. Сал и я побежали и рассказали все миссис Перкс. Она побледнела и бросилась звонить мистеру Перксу. На следующую ночь полиция поймала этих людей на подступах к дому и отправила за решетку. Да, среди взрослых все же были нормальные люди.

Часть 2. Зарождающиеся сомнения.

— Подъем! Вставай! Поднимайся! - и так каждое утро. Мне скоро исполняется одиннадцать лет, но я не могу вспомнить и дня, чтобы меня разбудили другим способом. Тетя продолжает барабанить в дверь. Неужели ей не надоедает каждое утро бить сухой рукой, которой не помогают никакие увлажняющие крема, по хилой деревянной двери чулана под лестницей?

— Живо! — визжит она. Эта женщина часто визжит, иного способа общаться она не знает. Я всегда удивлялся, как столь непохожая на меня особа, похожая на оголодавшую неудачно подстриженную лошадь, может быть моей родственницей.

Тетя уходит и начинает готовить завтрак. Откуда я это знаю? Просто это повторяется без изменений много лет. Каждый день похож на предыдущий так, что сложно запутаться. Я знаю, что так только в доме номер четыре на Тисовой улице. Ни в одном уголке мира никто не встретит большей рутины, чем в этом доме, упорно борющемся за статус нормального. Но я знаю, о чем шепчутся соседи: "Они ненормальные! Сумасшедшие! Эти их странности! Не понимают шуток!". "Не читают фантастику! Не знают книги Профессора!*" - добавляет молодежь.

Сегодня мне опять приснился один из ТЕХ снов. Снов, которые дядя и тетя называют сумасшедшими. Они снятся мне каждый год в мой День рождения. Только в мой День рождения. Поэтому очень странно, что сегодня я видел ЭТО. Да, когда нормальные дети в моем возрасте видят всяких там бабаек, Чебурашек, единорогов и прочую ерунду, я вижу во сне магию. И наяву. Правда, тетя и дядя говорят, что это НЛО или просто мираж. Но я им не верю. Я перестал верить этим людям после того, как понял, как они относятся ко мне и моим родителям.

— Ты что, еще не встал? — настойчиво кричит тетя из кухни. Она любит, когда все ее приказы выполняются беспрекословно и немедленно. Точно, пора вставать. Думаю, о моих необычных сновидениях можно подумать и на кухне.

— Почти, — отвечаю ей, сползая с раскладушки, каким-то чудом поместившейся в тесном чуланчике. При этом слышу отвратительный скрип и визг старых пружин, сопровождающиеся посыпанием пыли на одну лохматую макушку. Мою.

— Шевелись, мальчишка! Кто-то же должен последить за беконом! Ты ведь не хочешь быть нахлебником, как твои никчемные родители?! И смотри, чтобы омлет не подгорел, Дидди любит чуть поджареный бекон, а не черную корочку! Сегодня день рождения Дадли, и все должно быть идеально!

Моими стараниями, я так понимаю?! Чуть не начинаю выть в голос. Черт, как я мог забыть о Дне рождения кузена? Ведь каждый год в этот день меня избивает свиноподобная макака в парике, гордо обозванная Дадли Дурслем!

Надев поношенные брюки Дадли, сползающие даже несмотря на пояс, подаренный Салли, и вылинявшую футболку, достаю из-под кровати носки. Да, я храню носки под кроватью, ибо даже на полку в этом закутке нет места. Надевая поношенные изделия фабрики "London's socks"**, стряхнул ползающего по ним паука. Я привык к паукам — их всегда много в чулане под лестницей, а именно в чулане мое место, как часто говорит дядя. Но я часто подслушивал его разговоры с тётей. "Петуния, мы выбьем из мальчика эту дурь! Поверь, хоть сын твоей сестры и душевнобольной, ради нее мы вырастим его нормальным человеком!" - повторял дядя раз от разу. Странный человек, как он может требовать от меня нормальности при таком обращении?!

Одевшись, иду на кухню. Весь стол завален приготовленными для Дадли подарками. Как, собственно, и всегда. Готов поспорить, что среди этого почти бесчисленного нагромождения свертков Дурсль-младший непременно найдет новые боксерские перчатки, - догадайтесь, кого милостиво назначают грушей, не желая тратить деньги, - новый компьютер, который "малыш Дидди" уже через месяц сломает, пара десятков дисков с компьютерными играми, чтобы "дитятко наше" не скучало, какой-нибудь набор сладкого и гоночный велосипед, который недавно стал объектом ярого желания. Для меня остается загадкой, несмотря на все прочитанные мной книги по психологии, почему Дадли вообще захотел гоночный велосипед - кузен очень толстый и ненавидит физические упражнения. Правда, отлупить "кого-нибудь" - догадайтесь, кого? Отгадавшему - печенька, - он никогда не бывает против. Для этого он и записался в секцию бокса.

Когда я переворачиваю подрумянившиеся ломтики бекона, стараясь не передержать их, в кухню входит дядя Вернон. Дядя - владелец небольшой фирмы по производству дреллей, зануда и просто нехороший человек.

— Причешись! — рявкает он вместо утреннего приветствия. Я никогда не понимал, как он может требовать от меня причесанных волос, при этом отказываясь покупать или отдавать мне расческу. Конечно, Салли подарила мне расческу, но он-то об этом не знает... Так где тогда его логика живет?

Сколько я себя помню, примерно раз в неделю дядя Вернон, сидя за столом, смотрит на меня поверх газеты, раздувает моржовые усы и кричит, что меня надо подстричь. Я специально сверялся со всевозможными руководствами для парикмахеров и твердо знаю: человека чаще чем раз в полмесяца стричь вредно, от этого могут начать сечься волосы. Я пытался объяснить ему, но он и слушать не стал. Поэтому меня стригут чаще, чем одноклассников, даже если я причесываю волосы волосок к волоску. Это - удивительно! - ни разу не дало никакого результата, но дядя продолжает упорствовать. Я заметил, что мои волосы очень быстро, я бы даже сказал, ненормально быстро отрастают.

- Черт! - ругаюсь шепотом, понимая, что, задумавшись, чуть не спалил бекон и даже не добавил яйца. Спешно исправляю ситуацию, и к торжественному спуску именинника из апартаментов яичница готова.

Дадли как две капли воды походит на своего папашу: крупное розовое лицо, почти полностью отсутствующая шея, маленькие глазки водянисто-голубого цвета, густые светлые волосы аккуратно прилизаны. Тетя Петунья часто повторяет, что Дадли похож на маленького ангела небесного, Салли же на это обычно хихикает мне в ухо, что, скорее, на свинью в парике и со вставной челюстью, ибо не может у приличной свиньи быть такой прикус. Конечно, для виду я соглашаюсь с тетей и добавляю, что в кузене очень много от родителей. Тетя и дядя не слышат ехидства, принимая мое утверждение за похвалу.

С трудом расставляю на столе тарелки с яйцами и беконом — на деревянной поверхности почти нет свободного места. Дадли в это время ведет подсчет свои подарков. Эта процедура повторяется каждый год. И каждый год, посчитав их, он приобретает вытянутое лицо и дрожащие губы. Актер. Сажусь за стол, подвигаю поближе свою тарелку, беру вилку и наслаждаюсь представлением. Почему я не беру нож? По словам дяди, я социально опасен и не имею права носить оружие. И есть им тоже.

— Тридцать шесть, — произносит Дадли грустным голосом, укоризненно глядя на своих родителей, представляющих собой абсолютно дисгармоничную пару, — Это на два меньше, чем в прошлом году.

Эти слова, за исключением количества подарков, неизменны на протяжении вот уже шести лет - с тех самых пор, когда Дадли Дурсль научился говорить предложения. Доев омлет, пью чай. Скоро будет мой любимый момент.

— Дорогой, ты забыл о подарке от тетушки Мардж, он здесь, под большим подарком от мамы и папы! — тараторит тетя Петунья, преданно заглядывая в лицо свиноподобному сыночку. Не знаю, почему она не замечает, что они каждый год разыгрывают спектакль, но результат налицо.

— Ладно, но тогда получается всего тридцать семь! — Лицо Дадли краснеет. И почему он в актерское училище не запишется? Такой талант пропадает! Трагедия переигрывается год за годом.

У кузена вот-вот приключится приступ негодования. Спокойно допиваю чай и ставлю чашку на блюдце. Громкий "бдзинь" заставляет семейство Дурслей оглянуться на меня. Дядя из-за газеты грозит мне ожиревшим кулаком.

— Мы купим тебе еще два подарка, сегодня в городе. Как тебе это, малыш? Еще два подарочка. Ты доволен? - торопливо лопочет тетя Петунья, почувствовав напряжение в воздухе.

Дадли задумывается. Похоже, в голове его идет какая-то очень серьезная и сложная работа. По опыту знаю - он подсчитывает подарки. Это надолго, если тетя ему не поможет найти ответ на этот сложнейший математический пример. Наконец кузен открывает рот.

— Значит... — медленно выговаривает он, — Значит, их у меня будет двадцать... Нет, сорок... А, тридцать... Тридцать...

— Тридцать девять, мой сладенький, — поспешно вставляет тетя Петунья. Женщина вытягивает худую шею в надежде получить поцелуй во впалую от бесконечных "диет красоты" щеку. Разбежалась!

— А-а-а! — Дадли тяжело плюхается на стул с заботливо подложенной атласной подушкой в форме сердечка, — Тогда ладно... - и набивает рот омлетом, противно чавкая, отчего ошметки еды разлетаются по всей кухне. Ненавижу чавкающих людей!

Дядя Вернон выдавливает из себя смешок. Как и каждый год. Он гордится своим "дитятком". У тети и дяди мало общего, но в ненормальной любви к кузену они определенно сходятся.

— Этот малыш своего не упустит, прямо как я! Вот это парень! Далеко пойдешь, Дидди! — он ерошит волосы на голове подсвинка.

Тут звонит телефон, и тетя Петунья бросается к аппарату. Я и дядя Вернон молча наблюдаем, как Дадли разворачивает тщательно упакованный гоночный велосипед, зачем-то сразу садясь на него. Уже с велосипеда он нетерпеливо срывает обертку из красивой бумаги, доставая новые перчатки для бокса. Восхищенный вздох и жестокий блеск в глазах. Быстрее бы друг кузена, Пирс Поллкисс, пришел! Все уедут в город, и я на время окажусь в безопасности.

Дадли распаковывает семнадцатую по счету компьютерную игру, закидывая при этом в рот мармелад, когда тетя Петунья наконец входит в кухню. Вид у нее разозленный и озабоченный, словно она - неверная жена, которую вот-вот может застать муж. Правда, пару раз так и было, но эта лошадеподобная женщина довольно находчива. Даже мои тайные попытки задержать ее любовника, скинув его с лестницы, протянутой из комнаты четы Дурсль, оказались бесполезны!

— Плохие новости, — произносит тетя, садясь за стол, — Миссис Фигг сломала ногу. Она не сможет взять ЭТОГО.

На взмах костлявой руки в мою сторону угорожающе прищуриваюсь. Тетя сникает. Она прекрасно понимает, что моя угроза сдать дяде Вернону ее и ее любовника, приходящего почтальона, шуткой не была и не будет. Это просто предупреждение.

Каждый год в день рождения кузена семейство Дурслей, прихватив друга Дадли, которого я с таким нетерпением ожидаю сейчас, уматывают в Лондон - отмечать. Меня в это время обычно оставляют с миссис Фигг, сумасшедшей старухой, живущей рядом с домом четыре по Тисовой улице. Я ненавижу столь бессмысленное времяпрепровождение, как любование фотографиями многочисленных кошек, живших у нее в разные годы, чем непременно скрашивает мой досуг эта бабулька.

— И что теперь? — злобно спрашивает тетя Петунья, глядя на меня так, словно травма миссис Фигг - моя вина. Тетя, о чем вы?

Теперь целый год отделяет меня от того дня, когда снова придется рассматривать снимки Снежинки, мистера Лапки и Хохолка. Вот что значит вовремя подлитая кошакам старухи валерьянка. Так-то!

— Мы можем позвонить Мардж, — предлагает дядя. Глупое предложение, я доведу ее до нервного срыва меньше чем за пять минут.

Начинается оживленный спор, который может продлиться не один час. Но я, бросив взгляд на часы, понимаю, что тогда мы не закончим и до морковкина заговенья.***

— Вы можете оставить меня одного, — вставляю я свои пять фунтов стерлингов. Уверен, тете мое предложение понравится и меня оставят одного в доме 4 на Тисовой улице. Вид у тети Петуньи такой, словно она проглотила лимон. Приподнимаю бровь, показывая ей глазами на дядю. Женщина бледнеет и говорит, что идея замечательная. Хозяин семьи рад уже тому, что меня не придется оставлять в его новой машине. С тетки бы сталось такое предложить.

Через несколько минут раздается дверной звонок, затем в кухню входит лучший друг Дадли, Пирс Полкисс. Пирс - костлявый мальчишка, очень похожий на крысу. Именно он чаще всего держит жертв неуклюжего бокса Дадли, чтобы они не вырывались, когда кузен будет их лупить. А еще этот козел оказывает Салли очень настойчивые знаки внимания, зачастую доводя ее до слез.

Вскоре Дурсли собирают манатки и едут наконец в свой зоопарк. Да здравствует свобода!




— Но ты же... Это... Ну, знаешь про своих... Про своих-то это... Во, родителей! Ну... Того... Кто они... Ну... Кто они были-то... А? — с надеждой спрашивает Хагрид, великан, завалившийся в хижину посреди моря, куда сошедший с ума дядя Вернон перевез нас после получения странного письма. — Да точно... Ты-то... Это... Ты-то знаешь, не можешь ты... Того... Ну, не знать... К тому же они... Того... не абы кого-й-то... Того... Были... А люди... Ну... Известные. И ты... В некотором... Роде, во! В некотором роде... Того... Знаменитость, да!

— Что? — я не верю своим ушам. Когда люди широко известны, пусть даже в каких-то определенных кругах, они обязательно об этом знают - вспышки фотокамер и копающиеся в их делах папарацци не дадут им забыть об этом. — Разве мои родители... Разве они были известными людьми?

— Значит, ты... Того... Не того... Не знаешь, а? — Хагрид дергает себя за бороду, глядя на меня изумленным взором. "Как бы он бороду себе не оторвал," - беспокоюсь я.

— Вы что, никогда ему ничего не говорили, да? - внезапно обращается гигант к сжавшимся у одной из покосившихся стен хижины, в которую мы сбежали в поисках спасения от бешеных писем, Дурслям. Что интересно, все его косноязычие сразу куда-то делось... - Никогда не говорили, что в том письме было, которое господин Дамблдор написал? Я ж сам там был, у дома вашего, этими вот глазами видел, как господин Дамблдор письмо в одеяло положил! А вы, выходит, прятали все от него, да?

Та-а-ак, значит, ты участвовал в подкладывании маленького ребенка глубокой ночью под дверь, да еще и, видимо, гордишься этим, Хагрид, Хранитель Ключей Хогвартса?

— Прятали от меня что?

Дядя Вернон начинает нервно верещать. Как баба, честное слово! Правда, меня настораживает фраза "Я не позволю вам убить его, как...", спешно оборванная великаном. Тетя Петунья глубоко вдыхает воздух с видом декабриста из России, готовящегося выслушать свой приговор.

- Мальчишка, что бы тебе ни сказали, всегда проверяй, понял? - мне кажется, что тетя боится. Боится за меня. И дядя тоже. Впервые за столько лет я действительно чувствую себя частью семьи.

- Сходите проветритесь! — советует им Хагрид, выталкивая Дурслей за дверь, прямо под тугие струи дождя. Едва не вскрикиваю от ужаса, видя, как толстяк-кузен, не удержав равновесие из-за слишком резкого толчка, чуть не падает с утеса. Как хорошо, что тетя и дядя успевают подхватить его! После таких приготовлений даже страшно становится... Надеюсь, ничего ужасного он мне не сообщит? — Короче так, Гарри... Ты... Того... Ну... Понял? - молча качаю головой в ответ на его странные махания рук, делающие его похожим на ветряную мельницу, - Ну... Того ты... Волшебник, во!

В доме воцаряется мертвая тишина, нарушаемая лишь отдаленным шумом моря и приглушенным свистом ветра. "Этот парень - псих," - сделав такой вывод, успокаиваюсь.

— Да, я знаю, — говорят, с сумасшедшими надо во всем соглашаться. Так, дальше нужно выяснить, как сильны отклонения в его черепной коробке, - А Вы не можете побольше рассказать об этом, Вы же наверняка знаете очень много как Хранитель Ключей Хогвартса... - да, побольше лести и заискивающий взгляд.<br><br>- Пора тебе письмо свое прочитать! - уходит от ответа великан. Диагноз: тяжелая степень, не лечится.

Беру письмо - точную копию виновника моих терзаний - и распечатываю чуть дрожащими руками желтоватый конверт. Интересно, что же в нем такое, что после прибытия такого письма на Тисовую улицу родственники так всполошились? Может, там, как в "Апельсиновых косточках"****, положены знаки угрозы? Пробегаю письмо глазами. Сразу замечаю имя, проскользнувшее в похвальбе Хагрида о подкладывании меня под дверь. Судя по поведению дяди и тети, явно знающих, кто они и что им от меня нужно, великан не псих. Значит, нужно относиться ко всему серьезно.

Директор: Альбус Дамблдор
(Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волшебник, Верховный чародей, Президент Международной конфедерации магов)

Интересно, какое право имеет какой-то директор какой-то школы, которую мои родители давно закончили и в которую я тогда даже не думал поступать, распоряжаться моей судьбой? Ой, а что это гигант лопочет? Кажется, он мне все это время что-то важное лялякал...

... Он таких сильных волшебников убил — МакКиннонов, Боунсов, Прюиттов, а ты ребенком был, а выжил, - заканчивает мысль Хагрид. Это, видимо, была моя история. Дурак я, ну да что уж теперь...

— Я тебя вот этими... Того... Ну, руками из развалин... Того... Упер вынес... Господин Дамблдор меня туда послал, во! Он плохого не скажет! Да! А потом я... Ик!... Это... Привез тебя этим...

- Ложь! - в дверь вваливается мокрый дядя Вернон, поддерживая таких же мокрых тетю Петунию и Дадли. Я понимаю, что нужно остановить дядю, а то великан как-то агрессивно на него смотрит... Придется напомнить ему о возможном раскрытия интрижки с молоденькой секретаршей, из-за которой его жена не получила норковую шубу. Но я не успеваю и рта открыть - Дурсля-старшего понесло.

— Послушай, мальчик, — рычит он, — Я допускаю, что ты странный. Немного. Да, твои родители действительно были колдунами, но, как мне кажется, без них мир стал спокойнее. Они только и делали, что носились с этими своими волшебными палочками и спорили с каким-то там Дам...

Хагрид затыкает дядю одним взмахом розового с рюшами зонтика. Оперативно. Только настораживает меня это "Дам...". Уж не "Дамблдор" ли? Сдается мне, грязное это дело, очень грязное. Как и все дела, где замешаны взрослые.

— А что случилось с тем, кто убил моих родителей?

— Он все сильнее и сильнее... Это... Становился, да! И вдруг исчез, и... Того... Этого... Непонятно оно... Почему... Он многих... Того... Убил. А тебя не смог... Да! Просто как... Оттолкнуло что, во! И он... Ну... О! Исчез он, да! Кой-кто говорит, умер... Да, говорят так люди... Но... Не верит господин Дамблдор... Я не верю, во! Он... Того... Видно, прячется он... Выжидает, да!

Странно все это звучит, очень странно... Ничего, разберусь, не впервой. Жаль только, нет возможности посоветоваться с лучшей подругой, Салли-Энн Перкс. И уже не будет.

* имеется в виду профессор Оксфордского университета Джон Толкин, автор знаменитых книг "Хоббит", "Властелин Колец", "Сильмариллион" и др.
** придуманная мной фирма носков (перевод: "Носки Лондона")
*** http://www.aforizmy-tut.ru/frazeo/206/
**** рассказ "Апельсиновые косточки" из книги "Записки о Шерлоке Холмсе" Артура Конан Дойля

Часть 3. Что, простите?! Хм...

Атакуемый мыслями, мешающимися в один бесконечный хоровод, этой ночью я больше не смог уснуть. Вот почему сейчас я в состоянии сомнабулы сижу, откинувшись на спинку сиденья в лондонской подземке. Мой взгляд устремлен куда-то в пространство вне времени и расстояния, мимо этих скучных людей. Они мне не интересны.

Я задумчив. Конечно, не каждый раз узнаешь, что ты волшебник и с рождения записан в школу магии! Это письмо-приглашение заставило меня о многом задуматься, но, думаю, лучше последовать знаменитому решению Скарлетт О'Хара*. Сейчас, когда рядом постоянно крутится этот великан, выпадать из реальности небезопасно.

Выходим. Хагрид идет, расталкивая людей. Вслед ему слышатся возмущенные крики пострадавших, но гигант словно и не слышит их. Я восхищенно осматриваюсь по сторонам, попутно уворачиваясь от ловких ручонок снующих в толпе воришек. Подставляю подножку одному гаду, пытающемуся обчистить карманы бедно одетого старичка, и прыщавый пацан с воплем падает на асфальт. Люди, остановившись, весьма экспрессивно высказывают мысли по поводу "совсем от рук отбившейся молодежи".

Мы с Хагридом покидаем здание вокзала, направляясь куда-то по главным улицам города. Меня никак не отпускают впечатления от увиденного - Паддингтонский вокзал воистину прекрасен. Грустно вздыхаю, вспомнив слова Фреда Джейна: “Паддингтон – вокзал, который следует увидеть и ночью, и днем. Ночью, если встать под мостом прямо там, где лестница спускается от станции Бишопс-роуд, и выглянуть наружу, сцена самая внушительная и сверхъестественная. Высоко в воздухе светятся два больших электрических огня, вершины двух призрачных пирамид света, вокруг крутится водоворотом пар проходящих паровозов, ниже – суета, шум и темнота, и неисчислимые цветные огни, мерцающие и расплывающиеся. Все кажется в движении, кроме этих двух блестящих глаз, глядящих вниз со спокойным сфинксоподобным сиянием."** Как жаль, что мне не доведется это увидеть... Хотя почему нет? От Дурслей сбежать легче легкого, они мной интересуются лишь в качестве рабочей силы. Остается в конце похода за покупками улизнуть от гиганта - и дело сделано.

- Хагрид, а почему я жил у Дурслей? Они ведь магглы, - интересно, как он выкрутится? Я по словам тёти Петуньи, сказанным мне шепотом, когда великан вчера, вернее, сегодня уснул, понял, что жить среди магглов для волшебников ненормально. Тетя объяснила, как трудно было моей матери - магглорожденной - среди потомственных волшебников. Все эти годы мои родственники, оказывается, боялись, что меня могут убить, как убили когда-то моих родителей. Мы почувствовали, что мы действительно родственники. Одна кровь.

Жду ответа великана - мне важно знать, насколько он "испорчен".

- Ну... Гарри... Понимаешь... Опасно было, да! Опасно... Отомстить... Отомстить могли захотеть, да! Эти, как их... Темные маги, во! Господин Дамблдор... Это... Плохого не посоветует, во как! Опасно было... Суды всякие, да! И маги... Эти... Темные! Во! - да-а-а... Все очень запущено.

Делаю выводы:
1. В моем несчастливом детстве виноват Дамблдор
2. Хагрид - цепной пес этого Дамблдора
3. Они боялись судов
4. Значит, их было за что засудить
5. Здесь все валят на темных магов

Думаю, я бы еще много выводов вывел, уж простите за тавтологию, но не нравится мне что-то потерянный взгляд Хагрида. Правда, ломиться вперед ему это не мешает.

- А куда мы идем? Разве где-то в Лондоне можно купить всякие магические фиговины, о которых в письме говорилось? - произношу, задыхаясь, на бегу. Может, хоть это заставит его замедлиться и не переть вперед как танк?! Нет, этот баран, не замедлившись ни на секунду, продолжает расталкивать прохожих.

Еще примерно минут через десять Хагрид проводит меня мимо магазина книг, что никогда никому не позволяется ни под каким предлогом. Вот мы останавливаемся перед грязной вывеской, которую, кажется, со времен Средневековья не мыли.

- Это... Гарри... Того... "Дырявый котел"... Ну, единственный проход... В Косой переулок, во! И... Это... Просто известное местечко, да! - великан после того прокола в хижине, когда он случайно перестал коверкать язык - теперь-то я точно уверен, что его внешнее косноязычие притворное - старается говорить поменьше и тщательно следит за речью.

Реакция посетителей этого грязного паба мне категорически не нравится: они бегут, сшибая на пол стулья, представляться мне и пожимать руки, причем некоторые - в несколько заходов. Я с трудом сдерживаю гримасу брезгливости, видя грязные руки и землю под ногтями, давно нечесанные волосы и гнилые зубы. И это маги, по россказням Хагрида, сильные и благородные?! Нет, так дело не пойдет. Эта ведьма столетней "давности" уже в четвертый раз подходит!

- Прошу меня простить, но мы торопимся! Извините, пропустите! Да отпустите вы мою руку! Нет, за куртку меня хватать не надо! И за ногу тоже! Да имейте вы совесть, в конце-то концов!

С трудом пробравшись мимо озверевшей толпы, пытающейся разорвать меня на сувениры, выхожу через дверь на другом конце паба. Великан уверенно начинает тыкать своим отвратительным розовым с рюшами зонтиком в кирпичи, из которых сложена стена перед нами.

- Добро пожаловать... Это... В Косой переулок, Гарри! - Хагрид от радости вот-вот засветится, как новогодняя лампочка на гирлянде. Он отряхивает огромный пушистый полушубок и оглаживает густую черную бороду, запутавшуюся так, словно в ней в свое время птицы гнездо свили. Гигант очень напоминает мне лешего из славянской мифологии, которой я одно время увлекался, - Это... Гарри... Того... Я тут... Ну... Схожу обратно в "Дырявый котел"... Это... Надо мне... А ты иди... Как его... Прямо, во! Иди прямо и попадешь к... Как это называется... Банку, во! Это "Гриннготтс" будет... Банк волшебный, да! Коль спрятать надо чего... То... Ну... Нет места надежней! Тока... Это... Разве что "Хогвартс", да!

Великан удаляется, и мне не остается ничего иного, кроме как отправиться в указанном направлении. Вот я уже стою перед прекрасным зданием, словно светящимся на солнце. Белый мрамор с золотистыми прожилками, высокие колонны, красивые, выточенные умелым скульптором узоры... Это завораживает. Надо будет попросить потом у Салли фотоаппарат... Черт, никак не могу привыкнуть! Дело в том, что моя подруга исчезла совсем недавно, и я еще не могу поверить в объявление о ее смерти и уж тем более никогда не смогу принять это! Настроение сразу портится.

Перед высокими резными дверями из какого-то дерева необычного серебристо-дымчатого цвета стоит странное невысокое сморщенное существо в роскошной форме - видимо, служащий банка. Алая ткань - даже не понять, какая, словно состоящая из нитей магии - немного вычурно расшита золотой нитью, составляющей завораживающий узор. Какое странное чувство.

- Прошу простить меня за любопытство, но какой вы расы? - презрение и злоба из взгляда существа исчезают, когда он смотрит на меня. Похоже, эту... Радость? Да, именно радость на его лице вызвал мой шрам. Странный.

- Мистер Поттер, от имени банка "Гриннготтс" я имею честь приветствовать Вас! Моя раса носит название гоблинской, а ее представители называются гоблинами, - странно пощелкав неестественно длинными пальцами и похрустев суставами, он извлек из воздуха кусочек желтой шершавой бумаги, похожей на древнегреческий папирус, - Гоблинская магия, - поясняют вытаращившему глаза мне, - Я бы посоветовал Вам сейчас спрятать это.

- Эй, Гарри... Ты... Это... Чой-то застыл... Того... Ик! Тама... - разворачиваюсь, мгновенно находя глазами основательно "принявшего на грудь" Хагрида, тщательно выписывающего зигзаги в моем направлении.

- Хагрид, а я тебя ждал...

Мы заходим в банк и проходим к ближайшей свободной стойке. Пока великан мучает сидящего за стойкой работника-гоблина высыпанием каких-то тухлостей на исписанный аккуратным почерком гроссбух, присоединяюсь к беседе стоящих у соседней стойки в очереди магов. Как я понял в ходе разговора, все его участники - чистокровные аристократы.

"Совсем магглорожденные распоясались", - замечает какой-то старичок в ответ на бесцеремонное сшибание с ног. Но уронивший его парень, весь увешанный цепями, проходит дальше, не обратив ни малейшего внимания на кряхтящего дедулю. Досадливо взмахнув волшебной палочкой, тот поднимает себя на ноги. Развязывается оживленная дискуссия. Мне больше всего запоминаются чьи-то слова "Если бы они, приходя в НАШ мир, соблюдали НАШИ законы и обычаи, а не пытались установить СВОИ, то никто бы и слова против них не сказал".

- Гарри, того... Пойдем! - Хагрид уводит меня в тоннель, где стоит какая-то там сверхскоростная тележка сверхвысокой технологии.

Гоблин, представившийся Крюкохватом, отвозит нас вниз, к сейфам. Сначала наш транспорт останавливается возле сейфа с номером 713, где великан тырит забирает какой-то небольшой сверток из коричневой бумаги. Гоблин неодобрительно смотрит на гиганта, радостно лыбящегося во все свои полускрытые бородой зубы. Затем наш путь пролегает на более низкие уровни, где мы оказываемся перед сейфом, который завещали мне родители.

- Ваш ключ, пожалуйста, - обращается ко мне Крюкохват. Растерянно смотрю на него:

- Видите ли... Я вырос среди магглов и...

- Вы ГДЕ выросли?! - у гоблина глаза становятся размером с блюдце. Для рыбы. Да, я изучал этикет, ведь это необходимо для умения вести себя как нормальный человек. Подозрительно все это...

- Вот... Это... Ключ-то! Мне господин Дамблдор... Это... Доверил, да! Доверяет он мне... Во как! Тока мне ключ... Того... Вернуть потом... Надо, во! - влезает Хагрид.

- Что, простите?! - неверяще шепчет гоблин, - Хм... - судя по его задумчивому взгляду, щелканью пальцев, кажущемуся нервным, и нагревшейся в кармане записке от гоблина-лакея, он дальше творит послание прямо мне в карман. Великан же начинает успокаивать Крюкохвата, что-де "господин Дамблдор... Это... На хранение взял, да!".

Почему-то это все напоминает театр одного актёра. Вспоминается книга русского писателя, который был одним из любимых у Салли - "Весь мир - театр".*** Да, только писатели бывают хорошими людьми. Остальным доверять нельзя.

* "Я подумаю об этом завтра" http://www.vital-club.ru/1336.html
** http://www.adventure-press.ru/?p=4398
*** Борис Акунин; как меня справедливо поправили это цитата Шексира: "Весь мир - театр, В нём женщины, мужчины - все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль, ..." (спасибо Аспер)