Глава I

Весна наступила неожиданно.
Еще вчера, чтобы подобраться к озеру, Гермионе приходилось протаптывать себе дорожку. Северный ветер зло кусал за щеки и нос, пока она сражалась с полами утепленной мантии и карабкалась по сугробам, словно альпинист. А потом грела руки в карманах и подолгу смотрела в заледенелую даль, задумчиво, тоскливо. Замерший мир вокруг был так созвучен внутренней пустоте.
А потом вдруг неожиданно пришла весна, и вместе с нею всё растаяло-растеклось, ожило, загомонило. Все вокруг словно сошли с ума и позабыли про уютные гостиные, где так тепло и душевно под треск поленьев в камине распивается контрабандой пронесенное в замок сливочное пиво. Озеро оккупировали стайки веселых учеников в мантиях нараспашку и, что еще хуже, влюбленные парочки, что совершенно не способствовало длительным и сосредоточенным размышлениям. А ведь Гермионе так нужно было спрятаться… ой, то есть побыть одной.
Да, она до сих пор так и не призналась себе в столь очевидной истине.

Итак, поплотнее укутавшись в шерстяной плед (у озера же все еще было холодно), Гермиона, как обычно, отчаянно пыталась урвать минутку одиночества. От смеха расположившейся неподалеку стайки первокурсников спасала растрепанная шевелюра да раскрытый учебник на коленях (древние руны – что же еще может успокоить всякую девицу в минуты тревоги и волнения?). Из воды периодически высовывались голодные русалки и недовольно глядели в ее сторону (эта угрюмая лохудра опять не принесла ничего вкуснее старой потрепанной книжки, - видимо, думали они, если бы, конечно, наукой было доказано, что рыба может думать), да показывалось щупальце гигантского кальмара (что бы могло быть на уме у него, терялись в догадках даже ученые). Хорошо, что рядом случайно не оказалось ни одного знакомого или, чего хуже, друга, ведь если от беззаботного и легкомысленного в своей радости мира можно было отгородиться учебником и неприветливым видом, то от дружеского сочувствия не спасли бы даже стены астрономической башни, если бы, конечно, Гермиона вздумала там запереться и никого не впускать.
На душе ее препротивно скребли кошки. Завтрашний день должен был стать решающим, и он неотвратимо приближался, как бы ей не хотелось этого избежать. Завтра всем и каждому от первокурсника и до самого последнего привидения в замке станет ясно, как дважды два, что Гермиона Грейнджер, староста и лучшая ученица курса, неисправимая перфекционистка и даже может быть заучка, здорово облажалась. Она не получит высший балл, не принесет своему любимому факультету сотни-другой баллов для победы в общефакультетском соревновании, сорвав, как обычно, многочисленные овации, просто потому что не справилась, не выполнила поставленной задачи. А это ужасающе унизительно. И все же не это страшило ее больше всего. Недоуменное лицо Макгонагалл, довольное – Малфоя, сочувствующие лица Гарри и остальных ее друзей – все это она уже представила и прокрутила в мозгу неоднократно за последние несколько недель, поэтому отчасти была даже готова к позорному поражению. Конечно, где-то внутри Гермиона-отличница уже вырвала как минимум половину своих растрепанных волос, представляя себе эту картину, но более всего ее страшил всего один взгляд, всего одно разочарование и сожаление. А еще жалость. Его жалость. При одной этой мысли Гермиона даже готова была осчастливить голодную живность в озере смачным прыжком с предварительно привязанным к шее камнем. Только бы не видеть завтра его взгляда…
Эта была определенно самая паршивая весна в ее жизни.

Четыре месяца назад. Январь.

- Гермиона, ты читала объявление? Его еще днем вывесили. Все шестикурсники должны завтра явиться к четвертой теплице сразу после обеда. Как думаешь, что там будет? Не все же выбрали травалогию для ЖАБА… Странно получается, да? По-моему, нас ожидает что-то увлекательное и необычное. Я хотел сегодня расспросить профессора Стебль, но она…
Кажется, это был Нэвилл.
- Ага, - ответила Гермиона невпопад, совершенно далекая от какого-то там объявления, теплиц и профессора Стебль. Совсем рядом, всего в нескольких метрах сидели Лаванда Браун и Парвати Патил и негромко переговаривались, не замечая никого вокруг. Гермиона, конечно же, читала учебник по древним рунам и совсем не слушала про то, как Лаванда подарила на рождество своему любимому «Вон-Вону» (тьфу, с собаками и то лучше обращаются!) чудесную золотую цепь с надписью «Мой возлюбленный» и как посылала ему сов с письмами в виде розовых сердечек каждое утро. Она как раз хотела рассказать внимательно слушающей и, без сомнения, завидующей Парвати о том, что же ей подарил в ответ ее любимый Вон-Вон, как пришел Нэвилл и принялся отвлекать Гермиону от чтения очень занимательного учебника по… что же она читала?
- Я сегодня после обеда специально пошел к теплицам, но стекла именно в четвертой словно занавешаны чем-то изнутри…
- Да-да, Нэвилл, - опять промахнулась с ответом Гермиона, - травалогия и ЖАБА – очччень интересно.
- …Ах, как же я соскучилась по моему Вон-Вончику! Мне так не терпиться его увидеть и обнять!
- А мне – задушить, - вслух подумалось Гермионе, когда она шумно переворачивала страницу книги.
- Какая же ты счастливая, Лаванда!
- Кстати, Гермиона, а почему ты тут одна? Гарри с Роном прибыли совсем недавно и прямиком отправились к хижине Хагрида. Я как раз возвращался в замок от теплиц и видел их. Кстати, я заметил, что вы в последнее время как-то мало общаетесь, ты все время сидишь в библиотеке, совсем одна, Гарри какой-то беспокойный шатается по коридорам, а Рон… - тут на лице у Нэвилла появилось выражение ужаса, потому как он, очевидно, понял, что несет какую-то совсем неуместную чушь, - так свирепо глянула на него Гермиона. Начатое предложение он благоразумно счел лучшим не заканчивать.
Чего таить, ударил Нэвилл, как и все наивные и простодушные люди, по самому больному месту и в самый неподходящий момент. Конечно же, неспроста, троица лучших друзей, мозолившая глаза всем и вся последние пять лет, вдруг превратилась как минимум в дуэт, так, что это заметил даже Нэвилл. Гермиона вынуждена была залечь в одиночестве на дно, то есть в библиотеке, словно раненый зверь, которому нужно зализать раны и набраться сил (ну, или чтобы окончательно издохнуть), по вполне весомой причине. Из-за птиц.
Ну, так она себе говорила.
Из-за маленьких и очень злых золотых птичек, которые, ведомые ее волшебной палочкой, вцепились Рону Уизли прямо в его рыжую шевелюру. Причем Гермиона была уверена, что ее собственная сердечная боль в тот момент была намного сильнее, чем его – от выдираемых волос. Это было еще осенью, после того, как она впервые увидела Рона и Лаванду, которые слиплись в поцелуе, словно сиамские близнецы. Надо сказать, что Гермиону до сих пор передергивало от воспоминаний об этом ужасном зрелище.С того самого дня Гермиона так больше ни разу не заговорила с Роном, что, впрочем, того не очень-то и тревожило, поскольку все свободое время он теперь проводил со своей новой девушкой.
Милый в своей наивности и глупости Нэвилл, так неосторожно разбередивший рану в сердце Гермионы, решил, видимо, исправить неловкое положение, потому как начал многозначтельно поглядывать в сторону Лаванды и бормотать.
- Мне не стоило спрашивать об ЭТОМ, да? Ты извини, Гермиона, тебе, наверное, НЕПРИЯТНО, да?..
Кажется, Гермиона начала рычать, потому что он вдруг окончательно замолк и даже вроде бы уменьшился в размерах. Хмурая, она уставилась в книгу, чтобы хоть немного успокоиться и невзначай не вцепиться Нэвиллу зубами прямо в горло, чтобы он еще чего-нибудь не ляпнул. Ей решительно стало ясно, что она допустила большую ошибку, променяв привычную безопасную тишину библиотеки на такой неспокойный вечер в факультетской гостиной,к слову, первый за очень долгое время. С самой осени, как все случилось, Гермиона не допускала такой ошибки. После многих часов, посвященных написаниям эссе, зубрежке заклинаний и подготовке к летним экзаменам (да-да, начинать к ним готовиться никогда не рано!), она обычно старалась проскользнуть в гриффиндорскую спальню для девочек как можно быстрее, попутно стараясь не обращать внимание на рыжую взъерошенную макушку, которая была так близко от светловолосой с кудряшками, что можно было подумать, что они там, за спинкой дивана…
Гермиона перевернула страницу учебника. Не стоило забывать, что она вроде как увлеченно читает о… чем-то.
Без сомнения, Гермиона неспроста изменила вдруг своим привычкам и выползла на свет божий из своего книжного убежища к несказанному удивлению однокурсников. И о том, что Гарри и Вон-Вон вернулись из Норы, она тоже вроде как знала. Удивительно, как совпали оба этих события! Просто Гермиона видела Джинни всего час назад, потому и знала, что они уже вернулись в замок. А в гостиной она терпеливо дожидалась, конечно же, Гарри. Не Вон-Вона в золотых цепях же ей ждать, правда? Гермиона намеревалась расспросить Гарри о некоторых жизненно важных вещах: не болел ли у него часом в рождество шрам, не было ли больше индивидуальных занятий с Дамблдором (ну а вдруг были?), решил ли он, как достать то злосчастное воспоминание у Слизнорта – мало ли тем у них для разговора? И уж, конечно же, она здесь не для того, чтобы посмотреть на…
- О, мой милый ВОН-ВОН!!! – громкий визг Лаванды в одночасье разрушил уютную атмосферу гостиной, перепугав парочку третьекурсников, занятую игрой в магические шахматы, да перебудив добрую половину портретов.
В следующую секунду мимо Гермионы пулей пронеслась и сама обладательница визга, которому могла бы позавидовать и Полная Дама. А затем…
Гермиона вздрогнула. На душе стало грустно и тоскливо, хоть ты плачь. Такое ощущение, что в комнату внезапно влетел заплутавший дементор, изголодавшийся по положительным эмоциям, и враз опустошил ее собственную душу. Не долго думая, Гермиона встала с дивана и захлопнула бесполезный учебник.
- Знаешь, Нэвилл, давай лучше поговорим завтра. Я сегодня так устала, что хочу пораньше лечь спать. Завтра первый день занятий, так что не мешало бы хорошенько отдохнуть, травология ведь, ЖАБА, все дела, так ведь? – Гермиона постаралась улыбнуться. – О, привет, Гарри! Рада тебя видеть! Шрам не болел, занятий не было, нет, не придумал, ведь так? Не трудись, я все сама знаю. Я всегда знаю. Давай завтра поговорим, хорошо? Рада, что ты приехал.
Улыбка получилась вымученной, но вполне искренней. И пусть Гарри ответил ей тем самым странным взглядом, над которым она ломала голову уже несколько месяцев (сочувствие? жалость?) и который никак не могла разгадать. Однако, именно в данную минуту играть в эти переглядки ей почему-то совсем не хотелось.
- Спокойной ночи.
После этого она постаралась побыстрее подняться наверх, в спальню, стараясь даже краем глаза не смотреть на пылкую встречу двух глупцов, которые, кажется, набили рты суперклеющимися ирисками, случайно приклеились друг к другу и теперь пытались с громким мычанием и причмокиванием разделиться.
Только задернув плотный полог кровати да забравшись с головой под одеяло, Гермиона позволила себе немножко поплакать.

Глава 2

На следующий день.

Следующий день выдался на редкость морозным и снежным. Гермиона то и дело прикрывала замерзший нос ладошкой в пушистой варежке, пытаясь согреть его своим дыханием. Она пришла одной из первых к четвертой теплице, раньше нее там была только профессор Стебль.
Профессора Стебль можно было увидеть издалека, так как в зимней мантии зеленого цвета, вся запорошенная снегом (порядочный сугроб находился и на полях остроконечной шляпы), она больше походила на большую покрытую снегом елку, призывно размахивающую ветками, то есть руками. Только подойдя ближе можно было рассмотреть и румяные от мороза щеки, и блестящие темные глаза, в которых плясали веселые искорки, и широкую доброжелательную улыбку.
Так как Гермиона пришла раньше остальных, ей выпала честь насладиться прекрасной картиной того, как отяжелевшие после сытного обеда ученики лениво бредут по сугробам, растянувшись длинной рваной цепочкой от самого замка до теплиц. Особенно, как ползут и карабкаются по снегу Малфой и его верные собачки Крэбб и Гойл, цепляясь друг за дружку. По правде, Гермиона считала, что гораздо продуктивнее было бы просто катить Гойла впереди всех, поскольку это бы значительно облегчило ученикам задачу и ей бы не пришлось так долго мерзнуть в ожидании, как все соберутся.
- Несказанно рада вас всех здесь видеть, чудная погодка, не правда ли? – хорошему настроению профессора Стебль можно было только позавидовать.
Гермиона уловила краем уха ворчание Малфоя про «пожалуюсь папе» и «в такой холод» и улыбнулась.
- Давайте перейдем в более уютное место, как думаете?
Никто, конечно же, не возражал, когда двери теплицы номер четыре приветственно распахнулись.

В теплице, как и положено, было тепло и влажно. Набившись в «предбанник» целой толпой (Гермионе кто-то отдавил ногу), в комнатушке сразу сделалось тесно и шумно. Профессор Стебль, возвышаясь над учениками благодаря своей шляпе, подняла руки в знак тишины. Спиной своей она скрывала дверь в саму теплицу, за которой и так не было ничего видно, поскольку, как Нэвилл и говорил накануне, стеклянные двери были закрыты чем-то темным и непроницаемым. Ситуация из обычной учебной неожиданно превратилась в загадочную и таинственную, что вдруг заставило всех, как один, умолкнуть в ожидании. Профессор Стебль выглядела необыкновенно довольной.
- Я понимаю, вас всех очень интересует предстоящее занятие, - начала она неспешно, - однако, мне бы хотелось для начала не отвечать на ваши вопросы, которые, я так и вижу, крутятся у вас в головах в огромном множестве, - Малфой в этом моменте презрительно фыркнул, - а расспросить вас самой об одном удивительном существе.
Гермиона почувствовала, как в кончиках пальцев появляется легкое покалывание, а дух просто захватывает в предвкушении чего-то интригующего, словно она открывает древнюю книгу с пожелтевшими от времени страницами, исписанными убористым неразборчивым почерком, – книгу, которую она еще НЕ ЧИТАЛА. А такое предчувствие никогда ее не обманывало.
- Скажите-ка мне, шестикурсники, что вы знаете о Джемма Албус?
Гермиона привычно вскинула руку, чем вызвала широкую улыбку профессора Стебль.
- Да, мисс Грейнджер.
- Джемма Албус – очень редкое растение, во всем мире насчитывается едва ли более ста экземпляров, - зарядила, как из автомата Гермиона. И немудрено, «Всеобщий Справочник Магических Растений» был ее настольной книгой еще на втором курсе. - Используется в колдомедицине для лечения сильных душевных потрясений, депрессии; на основе ее цветов, из-за которых Джемма Албус и получила свое название, изготавливают зелья сна, которые способны подарить пациенту необычайно прекрасные сны-грезы. Гипнотика, например… - тут вдруг взгляд Гермионы предательски упал на Вон-Вона, который заботливо поправлял раскрасневшейся Лаванде шарф, и язык прилип к небу, лишив ее дара речи.
Профессор Стебль выжидательно посмотрела на свою лучшую ученицу, однако, ничего кроме безуспешных «Э-э-э» и «М-м-м» и еще «Ам-м-м» не услышала. Малфой гаденько захихикал, и Гермиона срочно захотела провалиться под землю. Ну, или хотя бы залезть под стол, если бы поблизости таковой оказался.
Профессор Стебль огорченно покачала головой и передала слово Нэвиллу Долгопупсу, который если в чем и преуспел в Хогвартсе, то это была именно травология, ну и еще порча котлов на зельеварении.
Нэвилл с жаром кинулся рассказывать:
- Помимо сонных зельев Джемма Албус используется в изготовлении Амортенции, всем известного любовного напитка, который способен вызвать у принявшего его человека сильное увлечение и даже одержимость. Цветы Джемма Албус прекрасно пахнут и только одним своим запахом могут вскружить голову любому. В истории известны случаи, когда целые оранжереи содержались только лишь в угоду знатным чистокровным семьям, чтобы вызывать восхищение у окружающих. Так некоторые дамы, не обладающие выдающимися внешними данными, могли прочно привязывать к себе целую свиту поклонников…
- Тебе не помешало бы, Долгопупс, - захихикал Крэбб. Или Гойл, кто их там разберет.
- Спасибо, Нэвилл, за исчерпывающий ответ, - сказала профессор Стебль. – Все это, конечно, прекрасно, дорогие мои. Однако, самого главного вы так и не сказали. Джемма Албус не растение. Она просто необыкновенна…

И двери распахнулись.
Сначала Гермиона испытала шок, настолько все вокруг изменилось до неузнаваемости. Здесь было лето. Здесь было самое настоящее лето, черт побери.
Вместо длинных серых столов, кучи привычных инструментов и мешков с компостом перед учениками раскинулась кажущаяся бесконечной комната. На ярко-голубом небе светило самое настоящее солнце, лениво проплывали белые барашки облачков то справа налево, то слева направо, а то и просто по кругу. Все кругом было зеленым и цветущим. Порхали стайками разноцветные бабочки. И казалось, что все вокруг поет. Пело на самом деле, так как неподалеку Гермиона обнаружила небольшой граммофон, старинный, с большой золотистой трубой. Все это было настолько необычно, что Гермиона просто стояла и таращилась по сторонам, не в силах вымолвить ни слова. И не она одна, надо заметить.
А потом она уловила какой-то приятный незнакомый аромат и, закрыв глаза, полной грудью его вдохнула. Голова закружилась, где-то внутри затрепыхало, защекотало. Неприятные мысли куда-то испарились, оставляя место только лишь для блаженства и легкой эйфории.
Профессор Стебль негромко кашлянула, чтобы обратить внимание на себя, и Гермиона неохотно открыла глаза.
- Нам с вами невероятно повезло, - продолжила неспешно профессор Стебль. – Розмарин Йоркширский – директор Британского волшебного ботанического сада и его супруга Люцерна – вы должны были видеть их сегодня за обедом в Большом зале – оказали нам с вами большую честь. На зимних каникулах четвертая теплица была полностью переоборудована для того, чтобы принять наших неожиданных гостей – ровно тридцать три Джемма Албус. Только на один семестр, только для того, чтобы вы смогли в полной мере познакомится с ними. Не могу даже передать словами, какая это большая честь для нас, ведь все вы знаете, насколько редки эти удивительные существа. Более того, они настолько прихотливы в уходе, что в естественной среде и не растут вовсе вот уже как несколько сотен лет. Представьте себе, в Британском волшебном ботаническом саду за ними ухаживают только вейлы…
Этого можно было и не говорить, поскольку вся мужская половина шестого курса вдруг шумно вдохнула и выдохнуть забыла. Это показались три красивых девушки в длинных белых мантиях с распущенными светлыми волосами, вдоль раскинувшегося растительного великолепия они не шли – скользили.
- Юлия, Майя и Юна несколько дней пробудут в Хогвартсе, помогая Джемма Албус привыкнуть к нашим непростым условиям, однако, и тут я попрошу вашего самого пристального внимания… мистер Поттер, закройте рот, мистер Томас, прекратите трястись! Мистер Малфой, встаньте с колен немедленно!.. В дальнейшем вся забота о Джемма Албус ляжет на ваши плечи… Да-да, вы не ослышались. Вплоть до мая вы и только вы будете ухаживать за этими прекрасными существами... нет, я не имею в виду вейл, мистер Гойл... ну разве это не чудесно?..
- Но где же они, эти Джеммы? – недоуменно спросила Парвати Патил.
Вейлы поманили мнущихся нерешительных шестикурсников за собой, и те, словно на привязи потянулись вереницей на ними вглубь теплицы, где стояли в хаотическом порядке небольшие столики бледно-розового цвета, на каждом из которых в аккуратном белом горшке раскинулось в полметра ростом самое удивительное существо из всех обитающих на свете.
- Джемма Албус, - не сказала - прошелестела благоговейно профессор Стебль. – До сих пор волшебники так и не решили, растение ли это…
Вы знаете, она цветет всего лишь раз в год и только при самом лучшем уходе. Поэтому-то ее цветы, словно белые самоцветы, такие ценные. Это и будет вашим заданием – ухаживать за Джемма Албус, а к маю мы посмотрим, соберем ли мы такой дорогой урожай.
Запомните, Джемма Албус очень нежная и ранимая. Ей противопоказаны любые волнения. Это уникальное существо с очень необычным характером, - голос профессора Стебль становился все тише и тише, словно доносился уже откуда-то уздалека. – Выберите себе каждый по растению, подойдите и тихонько разбудите его. Это вы можете сделать, если легонько погладите один из листочков. Подружитесь с ней!..
И помните: учтивость, безукоризненная вежливость и обходительность! Только так вы сможете завоевать расположение Джемма Албус.
Ученики не шелохнулись.
- Ну же, смелей!..

Гермиона оказалась перед самым удивительным и прекрасным растением, которое ей когда-либо приходилось видеть. Его изогнутые листья легонько подрагивали, а длинный упругий стебель венчала небольшая круглая головка, усыпанная длинными завитушками, словно волосами. На лице (!?!) этого невиданного существа находились один единственный глаз, обрамленный пушистыми ресничками, который был закрыт, и маленький аккуратный ротик.
Гермиона нерешительно прикоснулась к ближайшему листочку указательным пальцем. В тот же миг существо вздрогнуло, зашевелилось, грациозно потянулось. Гермиона зачарованно смотрела, как маленький ротик приоткрылся, образуя идеально ровную букву «о» («Зевает!» - захватило дух у Гермионы). Один единственный глаз медленно открылся, являя свету зрачок, окруженный сиреневой радужкой. С пару секунд глаз сонно моргал, потом с удивлением остановился на лице замершей и не смевшей даже пошевелиться девушке. Через миг маленький ротик скривился, и Гермиона впервые услышала голос Джемма Албус – противный истошный вопль, от которого зазвенели невидимые глазу стекла теплицы номер четыре:
- А ПОЧЕМУ МНЕ ДОСТАЛОСЬ ЭТО ЛОХМАТОЕ ЧУДИЩЕ?!!

Глава 3

Февраль

- Запомните, нежное растение…противопоказаны любые волнения… учтивость… вежливость, - бормотала сквозь зубы Гермиона, поднимаясь по лестнице. На ее плече висела распухшая от множества книг сумка, и Гермиона на каждом шагу рисковала завалиться на бок под ее тяжестью и, быть может, даже скатиться вниз ступенек на двести-триста.
- Треклятая вежливость, Мерлин ее задери!
Гермиона остановилась, переводя дух.
- Это уникальное растение с ОЧЕНЬ необычным характером, - ядовито сказала в темноту лестничного пролета.
Почтенный старец на ближайшей картине выронил от неожиданности монокль и недовольно заворчал.
- Извините, - опомнилась Гермиона и продолжила путь.
Только профессор Стебль забыла добавить, что Джемма Албус помимо ранимости и тонкой душевной организации обладает еще и бесконечной самовлюбленностью, эгоистичностью, привередливостью, заносчивостью, грубостью, неуправляемым истеричным характером и, в целом, является абсолютно невыносимым существом.
- Что-то ты в последнее время выглядишь уставшей, дорогая. Синяки под глазами, похудела, пропадаешь непонятно где до самой ночи… как его зовут? – хитро подмигнула Полная Дама, жуть как охотливая до всяких романтических сплетен.
- Мерзкий отросток, - мрачно сказала Гермиона.
- О! – только и смогла произнести Полная Дама в ответ и распахнула пошире проем в гостиную. – Это кто-то из слизеринцев?
Пароль спросить она позабыла…

То, что шестой курс у Гермионы как-то не задался, было очевидно с самого начала. Предательство одного из лучших друзей и последующие полгода молчания и затворничества не самые приятные события в жизни любого человека, будь он волшебник или самый обычный магл. А уж в жизни девушки шестнадцати лет отроду (даже если у нее вечно растрепанные волосы и пальцы в чернилах) тем более. Однако если Гермиона думала, что на этом бессердечная судьба остановится и перестанет испытывать ее на прочность, она жестоко ошиблась. Ее ждало новое испытание, и что-то подсказывало, что просто спрятаться за книжной обложкой тут не поможет.
Джемма Албус. Исчадие ада, по какому-то недоразумению именуемое растением. О, это должно быть досталось ей за какие-то страшные грехи, которые, столько бы ни силилась, Гермиона вспомнить никак не могла.

То, что Джемма Албус под номером тринадцать (кто бы мог подумать!) и Гермиона Грейнджер не поладили, стало ясно еще в те первые пять минут знакомства, когда одна из них орала, как резанная, а вторая стояла оплеванная и не могла пошевелиться. В последующие пару недель Панси Паркинсон любила изобразить за ужином на потеху слизеринцев ошеломленное лицо лучшей ученицы Хогвартса, когда редчайшее растение на планете обозревало масштаб случившейся с ним трагедии. И у нее это отлично получалось, потому что покатывающиеся со смеху зрители то и дело требовали повторить номер на бис. Из-за этих бездарных, но достаточно унизительных спектаклей одного актера Гермионе приходилось наскоро проглатывать ужин и бежать в спасительную тишину библиотеки, а то и вовсе не спускаться в Большой зал.
Вообще, по правде сказать, Панси тоже хорошенько доставалось от Джемы Албус – от той, за которой Панси должна была смотреть. Да что там: доставалось ВСЕМ без исключения.
За первую неделю в теплице номер четыре случилось четыре обморока, три истерики и пролилась первая кровь. Симуса Финигана уже трижды забрасывали цветочными горшками, Крэбба и Гойла заставили есть компост (Гермиону это даже ни капельки не развеселило!), Дина Томаса каждый раз после посещения теплицы приходилось отпаивать успокоительным зельем, иначе мелкая дрожь, безостановочно сотрясавшая его тело, не проходила. А когда Джемма Албус под номером шестнадцать кровожадно облизнулась, при этом ее завитки шевелились, как у заправской Медузы Горгоны, Нэвилл Долгопупс издал истошный визг и хлопнулся в такой глубокий обморок, что еще долго категорически отказывался из него выходить. Только после того, как Гарри одолжил ему свой старый квиддичный шлем и защитные перчатки, он согласился подойти к своему растению еще хотя бы разочек.
Если бы хоть один соплохвост услышал все то, что услышала Гермиона от своей подопечной за эти первые дни, он бы разрыдался, как ребенок, без сомнения. «Чудище» было одним из самых безобидных прозвищ лучшей ученицы Хогвартса, и если бы все этим и ограничилось, Гермиона была бы бесконечно счастлива. Но после того, как Тринадцатая краем уха (или что у нее там) услыхала, как некоторые сокурсники называют Гермиону заучкой, высокомерной выскочкой, кажется даже занудой (кто бы мог подумать!) и – самое ужасное – грязнокровкой, список оскорбительных прозвищ до обидного увеличился. Иногда Гермионе в отместку хотелось взять секатор и уменьшить количество конечностей Тринадцатой, однако, она так и не определилась, будет ли это хулиганским членовредительством или же просто оздоровительной подрезкой, поэтому еще находила в себе силы сдерживаться.
Вообще Гермиона проявляла удивительное в ее положении спокойствие, в отличие, например, от Драко Малфоя, который разрыдался, как ребенок, после того, как отданная ему на попечение Джемма Албус оплевала его с ног до головы у всех на глазах. В плевании эти адские растения могли поспорить даже с магловским верблюдом.
Исключительный научный интерес и чувство собственного достоинства не позволяли Гермионе опуститься до уровня отпрыска древнего чистокровного рода, поэтому она терпела, сдерживалась. Считала сначала до десяти. Потом до ста.

- Милочка, вы только посмотрите, какие безобразные завитки растут из головы этого чудовища, - нарочито громко говорила Тринадцатая своей ближайшей соседке, пока Гермиона была вынуждена протирать ее листочки, наверное, в сто двадцатый раз за день. – Я считаю, если у тебя нет прекрасных и ухоженных завитков, самым разумным было бы вовсе их остричь и не оскорблять окружение. Тем более если это окружение так восхитительно тонко чувствует несовершенство и так остро его переживает. То ли дело эта ваша Лаванда. Должна заметить, что ее светлые завитушки выглядят несколько лучше. Ах, дорогая моя, конечно же, они ни в какое сравнение не идут с вашими…
Дальше Тринадцатая и Четырнадцатая надолго рассыпались друг перед дружкой в льстивых комплиментах, позабыв напрочь о тех, кто в это время рабски рыхлил землю в их горшках и подливал сладкую воду.
Да, кстати, судьба определенно невзлюбила Гермиону, как иначе можно объяснить, что из всех возможных учеников шестого курса, именно Лаванда Браун стала ее соседкой по несчастью. Ведь это был последний человек на свете, бок о бок с которым Гермионе хотелось бы работать.… Нет, все же предпоследний, пришлось ей признать. Последний трудился в другом конце теплицы, и цветом лица давно не отличался от своих огненно-рыжих волос. Гермионе хотелось бы послушать, как растение Вон-Вона тоже злится и лютует, и получить хоть капельку мстительного удовлетворения, но Тринадцатая и Четырнадцатая так громко восторгались собственной красотой, своими завитками, завитками Лаванды …
А, гиппогриф задери, и имя то у нее цветочное!
Конечно, Лаванде тоже изрядно доставалось. И компостом разило и от ее прекрасных завитков… то есть волос. Но насколько же собственное унижение воспринималось острей от одного только присутствия более удачливой соперницы.
Великий Мерлин! Кажется последним словом было…
Когда Гермиона впервые поймала себя на этой неожиданной мысли, ей пришлось остановиться и хорошенько ее обдумать. К несчастью в этот самый момент она подмешивала в удобрение толченый жемчуг и хватила лишку, отчего Тринадцатая с огромным удовольствием разоралась.
- Безмозглое, бесполезное ничтожество! Ты не можешь запомнить и выполнить даже такую простую работу! – от ее крика у Гермионы привычно заложило уши. – Ах, от этих волнений у меня секутся кончики, вы только посмотрите! Прочь отсюда, чудовище, от тебя только одни неприятности! Прочь, прочь!
Драко Малфой мстительно ухмылялся, Крэбб и Гойл гоготали, Гарри смотрел пронзительно и совершенно непонятно (чтоб тебя, понимающе? изучающе?), Нэвилл в квиддичном шлеме сочувственно выглядывал из-за пышных листьев Шестнадцатой, а Гермиона скрежетала зубами и считала. До десяти. До ста. До тысячи.

- Будьте терпеливы и вежливы, - повторяла ненавистные, давно заученные наизусть шестым курсом слова профессор Стебль, когда очередной студент с умоляющим взглядом перешагивал порог ее кабинета. – Это такая возможность изучить столь редких существ в непосредственной близости. Такого шанса может и не представиться больше, вы ведь понимаете.
- … - студент готов был упасть то ли в обморок, то ли на колени.
- Конечно, они несносны и порой ведут себя очень грубо. Но, интересно мне знать, как бы вели себя вы, если бы вас неожиданно разбудили после такого долгого сна…

- Как ты уживаешься со своей? – спросила как-то Гермиона у Гарри в ту редкую минуту, когда они могли побыть наедине без надоевших растений и связанной с ними кутерьмы – по дороге из теплицы в замок.
- Уживаюсь? Ты просто не видела синяков у меня на руках, - сказал Гарри. – Она же щипается, как разозленная гусыня. Да на мне живого места не осталось.
- Может хоть мадам Помфри забьет тревогу, пациентов у нее прибавилось в последнее время, - в душе не очень-то на это надеясь, сказала Гермиона. – Боюсь скоро кто-нибудь попадет в Мунго… Вчера Падма Патил уснула на нумерологии, а Джастин Финч-Флетчли принял миссис Норрис за профессора Макгонагалл и битый час бегал за ней, пытаясь сдать домашнее задание. А я так устала, словно проживаю в сутки не двадцать четыре часа, а все сорок восемь. И я ничего не успеваю! Вейлы, что ухаживали за этими монстрами, наверное, обходились совсем без сна и отдыха, иначе как можно выполнить все их дурацкие капризы и требования? Тринадцатая заставляет меня расчесывать ее шевелюру ровно тысячу двадцать восемь раз – у меня отнимаются руки, а она кричит, как резанная…
- А знаешь, кого это все забавляет? – сказал Гарри. – Снейпа. С каким удовольствием он ходит по школе и снимает баллы. Я не припомню, чтобы раньше видел, как он улыбается: будто бы летучую мышь придавило. Рон сказал: хорошо бы их запереть в теплице – этих Джемм и Снейпа – и пусть плюются ядом в свое удовольствие. Они с Лавандой… Гермиона, куда же ты?.. Ну, постой!

Если до этих самых пор Гермиона и так почти безвылазно торчала в библиотеке, то теперь она тут просто поселилась. Мадам Пинс потеряла всякую надежду выпроводить ее к отбою, ведь, пользуясь правами старосты, Гермиона могла надолго задерживаться вне стен гриффиндорской гостиной. Поэтому мадам Пинс просто оставляла Гермионе пару негаснущих свечей и уходила, поминутно бормоча себе под нос что-то сочувствующее.
Книги были единственными советчиками и утешителями, которые никогда не подводили Гермиону, поэтому, как только в теплице номер четыре начались проблемы, она по самую макушку погрузилась в книжную пыль, выискивая способ справиться с ненавистным растением.
Каково же было ее удивление спустя несколько недель, когда такого способа не оказалось. Библиотека Хогвартса располагала великим множеством литературы на любую интересующую тему, начиная от выведения подростковых прыщей и заканчивая пыточными заклинаниями времен прапрапрадедушки Мерлина. И нигде не было сказано ни полслова о том, как приструнить обнаглевшую Тринадцатую. А ведь Гермиона прошлась по всем справочникам, учебникам, классификаторам, каталогам, энциклопедиям, инструкциям и руководствам, где хотя бы раз встречалось слово «травы». Она даже пролистала тысячестраничную «Историю: от водосбора до кровожадной лилии-зубатки», рассказанную в стихах каким-то древним греком, - книгу, которую мадам Пинс использовала в качестве подпорки для своего табурета! Да так и осталась ни с чем.
Двадцать четыре литературных источника называли Джемма Албус редчайшим растением, обладающим уникальными целебными свойствами, еще столько же - восторгались ее необычным внешним видом и особенностями строения, восемь – категорически призывали охранять от истребления и ни один (ни один!) за сотни лет изучения не сказал, какое это ужасное создание и как с ним бороться. Наверняка эти растения жестоко пытали исследователей…
Какой идиот вообще назвал ЭТО растением?!
Совсем отчаявшись, Гермиона даже рискнула обратиться за помощью к Хагриду как знатоку и ценителю всяческой опасной и очень опасной живности. Но Хагрид был так огорчен тем, что его категорически отказывались допускать к теплицам (видимо, чтобы не травмировать нежную психику столь ценных существ видом,что уж скрывать, не самого симпатичного полувеликана), что сослался на срочную занятость и отказался разговаривать. Гермиона подозревала, что на неразговорчивость Хагрида также мог повлиять тот факт, что она позабыла вписать в свое расписание уход за магическими существами в этом учебном году. Так или иначе, но рассчитывать на его помощь и совет явно не приходилось.
Кто угодно на ее месте опустил бы руки в отчаянии, но не Гермиона Грейнджер. Она работала на износ, но сдаваться не намеревалась.

Портрет с любопытной Полной Дамой вернулся на свое место, закрыв вход в гриффиндорскую гостиную. Было уже за полночь, уставшие за день студенты давно разбрелись по спальням и готовились ко сну, поэтому в гостиной было тихо. Только закадычные подружки Лаванда Браун и Парвати Патил привычно восседали на одном из диванчиков – том, что ближе всех к камину, - и шушукались, склонившись над какой-то книгой. Гермиона даже позавидовала такой их стойкости, ведь она сама после тяжелого изматывающего дня едва могла доползти до кровати, что уж говорить о ежевечернем перемывании косточек окружающим.
Стоп! У них в руках книга? Не свежий выпуск «Ведьмополитена», как обычно, а настоящая книга? Толстая, в незнакомой белой обложке с золотым тиснением по краям.
Незнакомая.
По натруженной спине побежали мурашки – это было то самое волнительное и сладкое возбуждение, от которого отступала любая усталость, освобождая место захватывающему интересу. Такое решительно нельзя было пропустить.
Лаванда и Парвати были так заняты изучением своей книги, что совершенно не заметили, что в гостиной помимо них появился кто-то еще. А Гермионе это было только на руку. Она замерла в тени входного проема, стараясь не выдать своего присутствия неосторожным движением и вся превратилась в слух, благо подружки зашушукались чуть громче и можно было кое-что разобрать.
- … она кружилась, раскинув руки в лунном свете, напоминая фейри. Ее длинные волосы, свободные от лент, переливались, словно жидкое белое золото, - приглушенно читала Лаванда. - Бастиан Себастиан из тени наблюдал за незнакомкой… где-то рядом были деревенские - его волчий обостренный слух улавливал праздные разговоры у костра, а нюх – запах только что снятой с вертела куропатки, но ноги его не двигались, словно приросли к земле. Слишком прекрасным было видение, что явилось ему в свете луны…
- Ах, - сказала Парвати. – Я сейчас умру.
- Сладкий запах щекотал ноздри оборотня, дразня и заманивая в опасную ловушку. Запах молодого тела, горячей пульсирующей крови. И запах пышного цветка, приколотого к вздымающейся груди девушки. И Бастиан терял остатки разума, уже не зная, чего хочет больше: вонзить свои зубы в эту манящую белоснежную плоть или же впиться в полураскрытые губы поцелуем…
- Ах, - сказала Парвати. – Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
Гермиона закашлялась, стараясь замаскировать рвущийся наружу дикий истеричный смех, за что тут же была обнаружена. Лаванда смерила ее взглядом, полным презрения, и Гермионе пришлось выйти из укрытия и как можно быстрее подняться по лестнице к спальне для девочек, сделав совершенно безразличный вид. Там, спрятавшись в полумраке за перилами, она могла дослушать, чем все дело кончится и может быть даже узнать, что так привлекло в этой пошловатой истории двух подружек.
Лаванда напряженно высматривала, ушла ли Гермиона к себе, и, может быть, что-нибудь и заподозрила бы, но Парвати нетерпеливо заерзала:
- Ну, же, что там дальше?
- Кхм… - Лаванда склонилась над раскрытыми страницами. – Вот, нашла… Такова была первая встреча Мины Белошвейки и Бастиана Себастиана, простой деревенской девушки и самого опасного хищника на свете. Что случилось бы, если бы, если бы Мина в тот день не сорвала тот прекрасный белый цветок и не приколола бы его к платью? Может быть, оборотень разорвал бы ее в клочья, а может быть, ее красоты все же хватило бы, чтобы усмирить рвущегося наружу зверя? Мы не знаем этого наверняка. Однако, учитывая мощь оборотня и его жажду убивать, можно предположить, что Мине Белошвейке повезло носить на своей груди в ту роковую ночь цветок Джемма Албус – чудодейственные особенности этого аромата смогли даже волка превратить в преданного пса…
- Парвати, представляешь, какой силой обладает аромат этого цветка! Ох, если бы я могла его достать! Вон-Вон не отошел бы от меня ни на шаг. В последнее время он такой мрачный и раздражительный, - тут Лаванда понизила голос. – Мы даже поругались недавно во время прогулки по Хогсмиду… - она подозрительно оглянулась на дверь спальни, запрятанную в полумраке. Гермиона постаралась стать еще незаметнее. – Он больше не хочет носить ту чудесную золотую цепь, что я подарила ему…

Уже в спальне Гермиона уронила тяжелую сумку на пол и рухнула на кровать, сотрясаясь от безудержного хохота. И это был ее первый смех за очень долгое время.
Джемма Албус? Ну она вам покажет!