знаю

Тине кажется, что все это неправильно. И ее фальшивая улыбка, и чуть радостный голос.

Боже, Тина, кого ты пытаешься обмануть?
Себя обмануть сложнее всего.

Пароход издает короткий гудок, и вместе с ним в Тине что-то лопается. Туго натянутая струна, сдерживающая все эмоции и чувства, рвется и хлестко ударяется о клетку ребер. Задыхаться в ее планы не входило. Ровно как и плакать. Она не такая. Только пальцы немного подрагивают, самую малость, правда-правда, и в носу неприятно щекочет. И ветер: холодный, забирающийся под теплое осеннее пальто, захватывающий в кольцо объятий.

Прощаться, знаете ли, больно.
Тина понимает это только сейчас.

Ньют совсем нескладный, долговязый и с едва заметной улыбкой на губах. Улыбайся, Ньют, ты же отправляешься путешествовать. Тине хочется раздобыть маховик времени (свой личный, чтобы держать у сердца) и возвращаться каждый раз в тот день, когда какой-то странный парень задел ее плечом в толпе, едва ощутимо, и поспешно извинился.

А затем втянул ее в то, во что, по сути, не положено. И подарил, черт возьми, короткий миг насыщенной жизни, ради которой и умереть было не страшно.

Воздух в легких напоминает раскаленные угли, поэтому она резко выдыхает, подаваясь чуть вперед. Ньют говорит о своей книге, которую она, конечно же, обязательно прочтет.

- Фантастические твари и…

- И места их обитания, - заканчивает она, растягивая губы. Обветренная кожа трескается, и ранки горят. – Прекрасное название.

- Да, - он кивает головой. Пароход издает гудок.

Давай.

- А Лита. Лита Лестрейндж любит читать? – Тина боится ответа.

- Кто?..

Тина улыбается.
Когда-нибудь и она станет потертым портретом в темной рамке, который, возможно, будет стоять на столе Ньюта. И он тоже не захочет о ней вспоминать. Попросит не читать его мысли, не напоминать о ней. И забудет, что любила Порпентина Голдстейн.

Да, Тина себе это уже представила.

У него спросят:
- А вы помните Порпентину Голдстейн?
А он удивленно переспросит:
- Кого?

И почему-то это хуже Забвения.

- На самом деле, я не знаю, что сейчас любит Лита.

Тина чувствует, как ладони ее потеют, и она натягивает рукава пальто до самых кончиков пальцев. Это кажется немного забавным: ведут себя как школьники, которые никак не могут проститься, а ведь стоит сказать кому-то из них «прощай», как все закончится.

Просто Тина не хочет, чтобы это заканчивалось. Только не сейчас.

Он говорит:

- Я вернусь в Англию. А затем поеду в Новую Гвинею, Саудовскую Аравию, возможно, в Китай.

Дальше Тина не слушает.

Ей хочется сказать: забери меня, пожалуйста, с собой. Но она молчит. Закусывает щеку изнутри, чувствуя привкус крови, смотрит на него и думает, что так, наверное, правильно.

Тина улыбается.

Ньют обещает прислать ей первый экземпляр книги, как только он поступит в печать, Тина обещает прочитать.

Он заправляет ей прядь за ухо, невесомо касаясь пальцами бледной кожи лица, и Порпентина чисто инстинктивно наклоняет голову чуть в бок, подаваясь секундной ласке. Пароход издает гудок, и Тина знает, что сейчас все разрушится. Короткий миг, который мог что-то изменить, запечатлеть Порпентину Тину Голдстейн в памяти и сердце Ньюта Скамандера, а не на стертой фотографии.

И он уходит. Разворачивается слишком резко, ускоряя шаг, а Тина смотрит вслед и считает его шаги ровно до того момента, как он застывает каменным изваянием посредине трапа. Внутри возгораются угли, и Тина верит в магию. Не ту, которую она создает с помощью волшебной палочки и заклинания, а совершенно иную.

- Как ты смотришь на то, чтобы я лично вручил тебе первое издание? – он запыхавшийся, с легким румянцем на впалых щеках и с каким-то непонятным блеском в глазах.

- Я буду очень рада. Ньют.

Пароход отходит ровно через пять минут и двадцать восемь секунд вместе с магозоологом.

Тина представляет себе, как его спросят:
- А вы знаете Порпентину Голдстейн?
И он ответит с легкой улыбкой:
- Знаю.