Бах.

Звуки органа вливались в мое сознание подобно тягучему виски, кружась в вихре фраз, смешиваясь с мыслями, закручивая в спираль ноты и слова.

Всегда любил этот величественный инструмент. Музыка, которую создавали для него, становилась бессмертной. Да, возможно Бах излишне мрачен, возможно его токката заставляет кого-то думать о грустном, сожалеть о сделанном, но никто не сможет отрицать изысканности и скрытой силы, которой наполнен каждый звук этой мелодии.

Усталая усмешка. Да я и сам подвержен влиянию этой музыки: сижу перед камином, перебираю воспоминания, как на нить нанизываю мысли. Мое усталое сознание почти не воспринимает реальность. Не знаю почему, но по вечерам мой сарказм покидает меня и остается лишь горечь, не боль, нет, она давно покинула меня. Только полынная горечь.
Она была моей верной спутницей всю мою сознательную жизнь.

Моя самостоятельная жизнь началась в одиннадцать лет, сразу после того, как я покинул отчий дом и сел на диван в купе поезда Хогвартс-Экспресс. Школьные годы были не то что бы плохими, они были отвратительными, хотя не могу отрицать того, что определенные плюсы в них были, но их было ничтожно мало. Я, наконец, смог избавиться от общества человека, который превращал мою жизнь в ад.

Каждые рождественские каникулы я искал тысячу причин, по которым не могу уехать из школы. Это были и отработки, и научные проекты, и неудачное зелье, последствия которого мог купировать только я. Да, этот идиот, мой преподаватель зельеварения, уже с третьего курса не мог воспроизвести тех зелий, которые я делал ради развлечения.

После пятого курса я твердо решил избавить мир от оборотней, но что-то пошло не так, мне удалось лишь ослабить боль от трансформации и позволить принявшему мое изобретение сохранить разум.

Конец седьмого курса. Мне, как и многим другим слизеринцам, предложили пойти в услужение к Темному Лорду. Выбора как такового у меня не было в принципе. Полукровного зельевара не принял бы никто. Никому не нужен нечистокровный работник, будь он хоть трижды гениален. В магическом мире чистота крови решает все. Хуже, чем к маглорожденным, относятся только к предателям крови. Таким как Уизли.

Мне восемнадцать. Мне некуда идти. Мой отец убьет меня, как только я появлюсь на пороге дома. Он пообещал мне это, когда я спешно собирал вещи для того, чтобы в последний раз отправиться в школу, которую я начал считать своим домом, сразу после того, как узнал о ее существовании. Да, я так думал, пока не пришла пора выпускного бала. Каким же наивным я был.

Я искренне верил в то, что добрый дедушка Дамблдор поможет мне. Как бы не так! Получив свой аттестат, в котором были лишь высшие баллы, я был вынужден убраться восвояси. Меня никто и нигде не ждал. В тот момент предложение Люциуса присягнуть его Лорду было единственным выходом.

Итак, я верный служитель полубезумного мага, обладающего, вне всякого сомнения, огромной силой. Тогда я еще не до конца осознавал всего масштаба катастрофы, в которую я добровольно ввязался.

Возможность превратить зельеварение в искусство и ставить эксперименты не на лабораторных мышах, а на людях, поразили мое воображение. Я делал все, что бы ни пожелал мой Лорд.

Не потому, что меня страшили его угрозы и многочисленные круциатусы, которым подвергались неугодные. Вовсе нет, просто возможность создать что-то такое, что с одинаковой долей вероятности может стать и ядом, и противоядием, в зависимости лишь от направления помешиваний будоражила сознание. Мне было не страшно убивать, ведь, по сути, убивал не я, а мои зелья.

Когда я в первый раз увидел, как медленно превращается в прах кисть старика, принявшего всего три капли, я почувствовал, как животный страх надежно сковывает меня в своих объятиях, но вместе с тем, в груди расцветало чувство уверенности в своем могуществе.

Оно пьянило не хуже самого лучшего виски из погребов Малфой-Мэнора, которым меня угощал Люциус.

Не знаю, почему он возился со мной, обучая всем премудростям общения с нашим Лордом. Скорее всего, я был для него какой-то сложной, но крайне забавной игрушкой.

В один из вечеров, когда мы вдвоем сидели в небольшой, но очень уютной гостиной Малфоя младшего, он, недоговорив фразы, резко поднялся, преодолел разделяющее нас расстояние и прикоснулся руками к моему лицу. Долго смотрел в мои глаза, будто пытаясь что-то высмотреть, а потом поцеловал.

Это было странным: чувствовать, как твои губы сминают чужие, ощущать нежные и умелые прикосновения языка. Это было… Это просто было. Не стоит сейчас об этом. Воспоминания стирает легкий хмельной аромат.

С тех пор мы часто целовались. Было лестно осознавать, что кого-то интересуют не только мои знания, но и я сам. Глупо, но тогда мне хотелось в это верить. И я верил.

Громкий стук в дверь прерывает мой вечер воспоминаний. Хочется проклянуть того, кто стоит за этим деревянным полотном.

Порой, эта дверь напоминает мне крышку гроба.

Правда я так и не понял: захлопну ее я, или же она захлопнется за мной?

Впрочем, неважно. В любом случае…

Снова этот чертов стук!

Резко отталкиваюсь руками от подлокотников и стремительно приближаюсь к двери. Рука сама собой прослеживает резной узор, вырисовывающий переплетенных змей. О да, символика всегда имела для меня огромное значение.

Тук-тук-тук.

О Мерлин!

Резко открываю дверь и недоуменно смотрю на подсвеченный дрожащим пламенем факелов силуэт.

-Поттер?..

Шнитке.

Тонкие бледные пальцы стремительно пробегают по клавишам рояля, будто заново знакомясь с ними, и, наконец, начинают наигрывать какой-то затейливый мотив.

Порой, мне кажется, что мои руки живут какой-то отдельной от всего остального тела жизнью. Отстраненно наблюдаю за затейливыми переборами аккордов.

Моя матушка почему-то всегда считала, что аристократ, которым я являюсь и по сей день, обязан помимо фехтования и умения держаться в седле овладеть музыкальным искусством.

Аккордеон – слишком просто и неизящно.

Флейта – не совсем мужской инструмент, да и отец был категорически против.

Скрипка… О, скрипка. Но нет же, первый же урок был окончен спустя полчаса. Те ужасные звуки, что рождал смычок при соприкосновении с нещадно обрезанной лошадиной гривой, были отвратительны. Мои уши просто не выдерживали этих надсадных криков.

Решение было найдено спустя пару недель. Крестный, как всегда насмешливо улыбаясь, посоветовал отцу вспомнить о голубой гостиной. Поймав недоуменный взгляд серых глаз, он закатил глаза и напомнил о «великолепнейшем инструменте, вынужденном пылиться за ненадобностью».

Вот так и была решена судьба моего музыкального образования.

Признаться честно, я никогда не хотел играть музыку, намного больше мне нравилось ее слушать. Но что поделать, противиться желанию матери, подкрепленному волей отца – слишком неразумно.

А я всегда был сообразительным мальчиком.

Единственный раз, когда моя интуиция меня подвела, привел к фатальным последствиям. Кто же знал, что этот вихрастый и щуплый очкарик – надежда всего магического мира?

Он посмел отказаться от моей дружбы, а я не смог ему этого простить. Не помню точно, но кажется, это прописано в семейном кодексе. Никогда не прощать обид. Именно поэтому я отравлял его существование на протяжении нескольких лет. Хотя не буду лукавить, его гневно сверкающие глаза и подобие оскорблений тоже меня весьма забавляли.

Странно. Казалось бы, я не играл уже столько лет, а пальцы помнят аккорды и ту самую незатейливую мелодию, которую я однажды слышал.

На самом деле, она понравилась мне из-за названия: танго в сумасшедшем доме. Когда я впервые услышал ее, в нашем фамильном замке как раз вальяжно расположился Темный Лорд. Забавное совпадение, но я думал, что именно этот танец напоминает мне все происходящее.

Отец, проколовшись, и поняв, что он для Лорда – не более чем человек, успешно исполняющий роль гувернера, пытался скрыть за «бальными па» свое резкое желание закончить эту войну.

Мать, изящно играла роль радушной хозяйки, но пыталась скрыться в своих покоях, как только Лорд переставал требовать ее обязательного присутствия.

Повелитель же напористо вел свою партию, кружа в смертельных объятиях всех и каждого.

Танец с Лордом каждого сводил с ума. Люди либо подчинялись его смертельному обаянию, либо… умирали.

Что, в общем-то, одно и то же.

Мне Лорд по каким-то лишь ему известным причинам благоволил. Он позволил мне принять его метку еще до окончания школы, решив, что таким образом он меня осчастливит.

Я и сам тогда так считал. Вплоть до тех пор, пока на моей бледной коже не появился, резко контрастирующий с ее цветом черный узор.

Это было больно. Очень. Казалось, что под кожу запустили множество мерзких тварей, из которых мы с крестным варили одно из самых ужасных зелий.

А потом был целый год, проведенный в поисках возможности починить этот чертов шкаф.

Десятки изрезанных жестоким шкафом яблок и тысячи минут отчаяния.

Сидя в захламленной комнате, на подоконнике окна, за которым невозможно было различить хоть какой-нибудь пейзаж, я обнимал себя руками, пытаясь согреться.

Пальцы, прижатые к предплечьям, сами собой наигрывали тот незатейливый ритм.

Музыка звучала в моей голове настолько реалистично, что я начал задумываться: не схожу ли я с ума?

Это казалось самым очевидным, но жутко пугающим объяснением.

Седовласый старик делал вид, что ему на самом деле интересно, что со мной происходит, он хотел услышать из моих уст то, что его смертный приговор подписан.

Мне казалось, что он смирился, и с какой-то затаенной радостью ожидает момента собственной смерти.

Сумасшедший дом!

А я был вынужден танцевать на осколках собственного разума, в глупых попытках балансировать между надеждами и опасениями.

Старика убил не я. За меня все сделал крестный. Я почти физически чувствовал боль, мимолетно проскользнувшую в его взгляде. Никто, кроме меня, ее не заметил.

Все случилось слишком быстро. Потом была погоня, смех моей безумной тетушки, вопли вихрастого мальчишки.

Но я этого не помнил. Почти месяц я провел в собственной комнате, безжизненным взглядом уставившись в потолок.

После смог перебороть себя и, поднявшись, отправился бродить по дому.

Ноги сами вывели меня к голубой гостиной и стоящему там белоснежному роялю – моему единственному спасению.