Последняя Церковь
Последняя церковь
Г. Макнилл
Сборник Tales of Heresy
Когда-то на ночных службах в церкви Молниевого Камня было многолюдно. Страх темноты заставлял людей искать убежище, и ночью в церковь стремилось гораздо больше народу, чем днем. Сколько себя помнил человек, именно ночью проливалась кровь, именно ночью случались налеты, чудовищные машины спускались на огненных крыльях, и воинственные громовые гиганты свирепствовали сильнее всего.
Память Урии Олатэра хранила образ этих гигантов, идущих в бой, еще с тех пор, как он был лишь ребенком. И хотя с того времени прошло семьдесят лет, Урия видел их так ясно, как будто это было вчера: высокие и не знающие жалости, они несли мечи, в которых были заключены молнии, и были облачены в шлемы с плюмажем и блестящие доспехи цвета зимнего заката.
Но ярче всего ему запомнилось ужасающее величие их фантастической, необоримой силы.
Жестокие войны, развязанные этими гигантами, сметали целые нации и их правителей, и целые армии захлебывались в крови и гибли в битвах, которых история не знала с начала времен.
Теперь война закончилась, и из сонма свергнутых деспотов, этнархов и тиранов выступил тот, кто спланировал всю эту последнюю мировую войну, - великий победитель, которому ныне принадлежала эта выжженная планета.
Казалось бы, что может быть лучше, чем окончание войны, но Урия, с трудом двигавшийся по нефу пустой церкви, покоя не чувствовал. В руке он нес свечу, и пламя ее мерцало и трепетало на холодном сквозняке, вздохами отзывавшемся в трещинах в камне и старом дереве дверей, ведущих в притвор.
Да, раньше ночные службы собирали много прихожан, но немногие теперь решались прийти в церковь: людей отпугивала насмешка и презрение, с которым теперь относились к верующим. Времена изменились – не то что в начале войны, когда напуганная паства искала утешения в словах священника, обещавших им покровительство милостивого бога.
Урия шел к алтарю, прикрывая шишковатой рукой слабый огонек свечи: он боялся, что даже этот последний источник света погаснет, если он отвлечется хоть на мгновение. Снаружи сверкнула молния, и церковные витражи вспыхнули в электрическом зареве. Священник сомневался, что кто-то из его прихожан решится бросить вызов грозе, чтобы присоединиться к нему в молитвах и пении гимнов.
Холод непрошенным гостем проникал до самых костей; Урии казалось, что эта ночь особенная, наполненная неким неповторимым смыслом, но в чем тот заключался, он не мог определить. Он отогнал это необъяснимое чувство и преодолел пять ступеней, ведущих к престолу.
В центре престола стояли часы из бронзы, их металл потускнел, а стекло циферблата треснуло; рядом лежала толстая книга в кожаном переплете, окруженная шестью незажженными свечами. Урия осторожно приблизил свою тонкую свечу к каждой из них по очереди, и постепенно церковь наполнилась долгожданным светом.
За исключением потолка, внутреннее убранство церкви не отличалась ни роскошью, ни необычными деталями: традиционный длинный неф, по обе стороны от него – простые деревянные скамьи, пересекающий его трансепт, а за ним – отгороженная занавесом алтарная часть. К верхним хорам вели лестницы в северном и южном трансептах, и широкий притвор создавал галерею, предшествовавшую внутреннему пространству самого храма.
В церкви становилось светлее, и Урия грустно улыбнулся, заметив, как блики света отражаются от черного циферблата часов. Хотя стекло покрылось трещинами, золотые, инкрустированные перламутром стрелки сохранили свое изящество. Сквозь окошко у основания корпуса был виден часовой механизм, но зубчатые колеса в нем никогда не поворачивались, и медные маятники замерли неподвижно.
Еще нерадивым юнцом Урия объездил весь свет и в одном из путешествий украл эти часы у чудаковатого мастера, жившего в серебряном дворце в горах Европы. Весь дворец был уставлен тысячами необычных часов, но теперь он исчез, сгинул в одном из бесчисленных сражений, что разгорелись на континенте и в которых огромные армии шли на бой, не думая о том, какие замечательные вещи гибнут в безжалостной буре войны.
Урия подозревал, что эти часы – единственные в своем роде, так же, как и его церковь.
Тогда он бежал из дворца, а часовщик в высоком окне посылал вслед ему проклятия, кричал, что часы отсчитывают время до судного дня и пробьют, когда начнется конец света. Урия лишь посмеялся над безумными речами мастера и преподнес часы в подарок удивленному отцу. Но после огненной бойни при Гадуаре он забрал часы из разрушенного дома, ранее принадлежавшего его семье, и принес их в церковь.
С того дня часовой механизм не издал ни звука, но Урия все равно боялся услышать однажды его перезвон.
Он задул принесенную свечу, положил ее в неглубокую чашу перед алтарем и, вздохнув, опустил ладонь на мягкую кожу книжного переплета. Как и всегда, от книги исходило умиротворение, и Урия задумался, что же помешало прийти сегодня в церковь тем немногим горожанам, кто еще сохранил веру. Церковь стояла на срезанной вершине высокой горы и добраться сюда было нелегко, это правда, но обычно это не останавливало его уменьшающуюся паству.
В далекие времена эта гора была высочайшим пиком на исхлестанном штормами острове; вечно окутанный туманами, он был связан с материком сверкающим серебряным мостом, но в ходе древних гибельных войн часть океанов испарилась, и остров превратился в скалистый мыс, выступающий в сторону моря от земли, что когда-то, как говорили, правила миром. На самом деле именно уединение, в котором оказалась церковь, и позволило ей выстоять под напором «разума», пропаганда которого ураганом пронеслась по планете в соответствии с приказом ее нового повелителя.
Урия провел рукой по лысому черепу, чувствуя, как высохла покрытая старческими пятнами кожа, на которой выступал длинный шрам, протянувшийся от уха к затылку. Снаружи послышался шум - звук тяжелых шагов, голоса, - и он повернулся к дверям свой церкви.
- Как раз вовремя, - заметил он, взглянув еще раз на неподвижные стрелки часов. Они показывали без двух минут полночь.
Высокие двери притвора широко распахнулись, и внутрь ворвался холодный ветер; он вихрем пронесся над ровными рядами скамей, всколыхнул пыльный шелк и бархат хоругвей, свисавших с верхних галерей. Сквозь дверной проем была видна сплошная пелена бесконечного дождя, ночное небо прорезала молния, вслед за которой прогрохотал гром.
Урия прищурил глаза и плотнее запахнулся в шелковую ризу, стараясь защитить от холода измученные артритом кости. В дверях притвора возник высокий силуэт, голова человека была покрыта капюшоном, с плеч ниспадал длинный багряный плащ. За спиной пришедшего Урия видел оранжевое зарево факелов в руках целого войска темных фигур, оставшихся под дождем. Как он ни вглядывался, старые глаза не могли рассмотреть в этих фигурах ничего, кроме отблесков огня на металле.
Наемники, забредшие сюда в поисках добычи?
Или… вовсе не наемники.
Человек в плаще вошел в церковь и прикрыл за собой двери. В его движениях, полных почтения, не было суеты, и двери затворились мягко и осторожно.
- Добро пожаловать в церковь Молниевого Камня, - сказал Урия, когда незнакомец повернулся к нему. – Я как раз собирался начать полунощницу. Может быть, ты с друзьями присоединишься?
- Нет, - ответил мужчина и отбросил с головы капюшон, под которым открылось строгое, но незлое лицо – лицо, примечательное своей непримечательностью и совершенно не соответствовавшее его военной выправке. – Мои друзья не захотят.
Кожа мужчины загрубела и загорела от жизни под открытым небом, темные волосы были стянуты в короткий хвост.
- Как жаль, - сказал Урия. – Моя ночная служба довольно известна в этих местах. Ты уверен, что они не согласятся войти?
- Уверен, - подтвердил мужчина. – Им и без этого хорошо.
- Без чего? – съязвил Урия, и незнакомец улыбнулся.
- Среди тебе подобных редко встретишь человека с чувством юмора. Насколько я могу судить, люди твоего сорта обычно угрюмы и мрачны.
- Моего сорта?
- Священники, - пояснил гость с такой злостью, будто само слово казалось ему пропитанным ядом.
- Боюсь, ты встречал неправильных священников, - ответил Урия.
- А разве есть правильные?
- Конечно. Хотя, учитывая нынешние времена, слуге божьему нелегко сохранять бодрость духа.
- Воистину так, - согласился незнакомец и медленно пошел вдоль нефа, прикасаясь рукой к деревянным скамьям. С бьющимся сердцем Урия заковылял от алтаря навстречу гостю: он чувствовал, что под внешним спокойствием в этом человеке скрывается явственная угроза, что он опасен, как бешеная собака, которую удерживает только истершаяся веревка. Этот человек любил насилие, и хотя Урии он ничем не угрожал, священник чувствовал в нем что-то зловещее.
Натянуто улыбнувшись, он протянул руку:
- Меня зовут Урия Олатэр, я последний священник церкви Молниевого Камня. Могу я узнать твое имя?
Улыбнувшись в ответ, незнакомец пожал протянутую руку. На миг Урии показалось, что вот-вот память его в великом озарении поможет ему узнать гостя, но воспоминание исчезло, так и не став четким.
- Неважно, как меня зовут, - сказал гость. – Но если тебе нужно как-то ко мне обращаться, можешь звать меня Откровение.
- Необычное имя для того, кто заявляет, что не любит священников.
- Возможно, но на данный момент оно лучше всего соответствует моей цели.
- И что же это за цель? – поинтересовался Урия.
- Я хочу поговорить с тобой, - сказал Откровение. – Я хочу узнать, почему ты все еще здесь, в то время как весь мир благодаря развитию науки и разума отказывается от веры в богов и высшие силы.
Мужчина посмотрел вверх, где за хоругвями виднелся чудесный свод церкви, и Урия несколько успокоился, заметив, что лицо его смягчилось при виде картин, там изображенных.
- Великая фреска Изандулы, - сказал священник. – Божественная работа, не правда ли?
- Она великолепна, - согласился гость, - но божественна? Не думаю.
- Тогда тебе следует рассмотреть ее получше, - ответил Урия и сам посмотрел вверх, вновь, как и всегда, чувствуя, как быстрее бьется сердце при взгляде на сказочную фреску, созданную более тысячи лет назад легендарной Изандулой Вероной. – Позволь ее красоте проникнуть в душу, и ты ощутишь в себе дух божий.
Весь свод покрывала роспись, и каждый ее фрагмент изображал отдельную сцену: обнаженные фигуры, забавляющиеся в волшебном саду; вспыхивающие звезды; битва между золотым рыцарем и серебряным драконом, и бессчетное количество других, столь же фантастических сюжетов.
Ни время, ни скудное освещение не могли испортить фреску: насыщенность оттенков, выразительность композиции, анатомическая точность мускулистых тел, сплетающихся в движении, яркие цвета и запоминающиеся лица героев каждой сцены – все это и поныне вызывало такой же трепет, как и в тот день, когда Изандула отложила кисть и приняла смерть.
- «И тогда весь мир поспешил увидеть явленную фреску», - процитировал Откровение, задержав взгляд на фрагменте, изображающем рыцаря и дракона. – «И все, кто увидел ее, в изумлении лишились дара речи».
- Ты читал Вазтари [1], - заметил Урия.
- Читал, - согласился Откровение, с неохотой отворачиваясь от фрески. – Он часто злоупотребляет гиперболами, но в этом случае он, скорее, преуменьшает впечатление.
- Ты изучаешь искусство? – спросил Урия.
- Я много чего изучал в жизни, - сказал Откровение. – В том числе и искусство.
Урия указал на центральную сцену фрески, где было изображено чудесное существо, состоящее из света, вокруг которого расположились механизмы из золота.
- Тогда ты не можешь отрицать, что эту работу пронизывает вдохновение, дарованное свыше.
- Конечно же, могу, - возразил Откровение. – Фреска грандиозна вне зависимости от того, существуют высшие силы или нет. Она не доказывает существование чего бы то ни было. Боги никогда не создавали произведений искусства.
- Раньше некоторые сочли бы такие слова богохульством.
- Богохульство, - ответствовал Откровение с ироничной улыбкой, - это преступление без жертвы.
Урия невольно рассмеялся.
- Точно подмечено, но ведь только рука, которую направляла божественная сила, могла создать подобную красоту?
- Я не согласен с этим, - сказал Откровение. – Скажи, Урия, доводилось ли тебе видеть скальные скульптуры Марианского каньона?
- Нет, - ответил Урия, - но я слышал, что они невероятно красивы.
- Так и есть. Скульптуры в тысячу метров высотой изображают королей той земли, и вырезаны они в скале, на которой не может оставить отметину никакое оружие и никакой бур. Они нисколько не уступают в грандиозности этой фреске, материалом им послужила скала, тысячелетия не видевшая света, и создал эти скульптуры в незапамятные времена народ, никогда не знавший бога. Истинному искусству не нужна божественная причина, оно существует само по себе.
- У тебя свое мнение, - вежливо согласился Урия, - а у меня свое.
- Изандула – художник, прекрасный в своей гениальности, в этом сомнений нет, - продолжал Откровение, - но ей также надо было как-то зарабатывать на жизнь, и даже лучшие художники вынуждены браться за заказную работу, когда таковая подворачивается. Эта работа принесла ей хороший доход, я уверен, ибо в те времена церкви были до неприличия богатыми организациями; но была бы ее работа менее чудесной, если бы по заказу она расписывала потолок во дворце какого-нибудь светского правителя?
- Наверное, нет, но этого мы никогда не узнаем.
- Да, не узнаем, - согласился Откровение и прошел мимо Урии по направлению к алтарю. – И я склонен полагать, что людьми, которые ссылаются на божественную силу в качестве объяснения такой гениальной работы, отчасти движет зависть.
- Зависть?
- Вот именно, - сказал Откровение. – Они не в силах поверить, что кто-то из рода человеческого способен создавать подобные шедевры, а они – нет. Отсюда и объяснение: разум художника наполнила вдохновением некая божественная сущность.
- Какое циничное представление о человечестве, - заметил Урия.
- Отчасти, да, - ответил Откровение.
Урия пожал плечами и сказал:
- Эта беседа очень занимательна, но, друг Откровение, прошу меня извинить: мне надо готовиться к службе для моей паствы.
- Никто не придет, - сказал Откровение. – Здесь остались только ты и я.
Урия вздохнул.
- Зачем ты здесь? На самом деле?
- Это последняя церковь на Терре, - объяснил Откровение. – Скоро история избавится от подобных мест, и прежде, чем церковь исчезнет, я хочу запечатлеть ее в памяти.
- Я так и знал, что эта ночь будет необычной, - сказал Урия.
Урия и Откровение вошли в ризницу и сели друг напротив друга за тяжелым столом из красного дерева, покрытым резьбой в виде переплетающихся змей. Кресло скрипнуло под весом гостя; Урия достал из ящика стола высокую, покрытую слоем пыли бутылку синего стекла и пару оловянных кубков. Наполнив их темно-красным вином, он откинулся в кресле.
- Твое здоровье, - сказал Урия, поднимая кубок.
- И твое, - ответил Откровение.
Сделав глоток, гость Урии одобрительно кивнул.
- Очень хорошее вино. Выдержанное.
- Ты знаешь толк в винах, Откровение, - похвалил Урия. – Эту бутылку отец подарил мне на мое пятнадцатилетие и велел открыть ее в мою брачную ночь.
- Но ты так и не женился?
- Не смог найти ту, что стала бы терпеть мои выходки. В то время я был отъявленным мерзавцем.
- Мерзавцем, который стал священником, - заметил Откровение. – Похоже, за этим стоит целая история.
- Так и есть, - сказа Урия. – Но некоторые раны слишком глубоки, и не стоит их бередить.
- Ладно, - согласился Откровение и сделал еще глоток.
Поднеся кубок к губам, Урия разглядывал своего гостя. Прежде чем сесть, Откровение снял багряный плащ и перебросил его через спинку кресла. Одет он был просто и практично, так же, как одевались практически все жители Терры, и единственной особенностью его костюма была безупречная чистота. На указательном пальце правой руки он носил серебряное кольцо-печатку, но Урия не мог рассмотреть изображенные на ней символы.
- Скажи мне, Откровение, что ты имел в виду, говоря, что это место скоро исчезнет?
- Только то, что я сказал, - ответил Откровение. – Даже сюда, на вершину горы, наверняка доходили разговоры о том, что цель крестового похода Императора – уничтожить все виды религии и веры в сверхъестественное. Вскоре его войско будет здесь и разрушит эту церковь до основания.
- Я знаю, - сказал Урия с грустью. – Но для меня это неважно. Моя вера со мной, и никакой жестокий деспот не сможет запугать меня. Я не изменю своим убеждениям.
- Очень упрямая позиция, - сказал Откровение.
- Это и есть вера, - подчеркнул Урия.
- Вера! – Откровение фыркнул. – Ты по собственному выбору веришь в невероятное и не требуешь доказательств…
- Сила веры именно в том, что она не требует доказательств. Достаточно просто верить.
Откровение рассмеялся.
- Теперь я понимаю, почему Император хочет избавиться от религии. Ты считаешь, что в вере сила, я же считаю, что в ней – опасность. Подумай о том, что люди, движимые верой, сделали в прошлом, вспомни все те чудовищные преступления, что за многие века совершили верующие. Жертвы политики исчисляются тысячами, религии - десятками тысяч [2].
Допив вино, Урия спросил:
- Ты явился сюда, просто чтобы подразнить меня? Я отверг насилие, но я не потерплю, чтобы меня оскорбляли в моем собственном доме. Если это все, чего ты хочешь, тогда тебе лучше уйти.
Откровение поставил кубок на стол и примирительно поднял руки.
- Конечно же, ты прав. Я вел себя бесцеремонно, за что прошу прощения. Я пришел сюда, чтобы узнать побольше об этой церкви, а не восстановить против себя ее хранителя.
Урия благосклонно кивнул.
- Извинения приняты, Откровение. Ты хочешь осмотреть церковь?
- Хочу.
- Тогда идем, - пригласил Урия, с трудом поднимаясь из-за стола, - и я покажу тебе Молниевый Камень.
Проведя Откровение из ризницы обратно в неф, Урия еще раз взглянул на прекрасную фреску на потолочном своде. Отблески огня подсвечивали витражные окна, и Урия понял, что у стен церкви собрался внушительный отряд.
Кем был этот Откровение и почему он так интересовался этой церковью?
Был ли он одним из полководцев Императора, решившим заслужить благосклонность своего господина уничтожением последней церкви на Терре?
А может быть, он был командиром наемников, который рассчитывал, что новый хозяин Терры щедро заплатит ему за истребление символов веры, существовавших с первых шагов человечества на пути к цивилизации?
В любом случае Урия должен был больше узнать об этом Откровении, о причинах, руководящих его действиями, а для этого надо было заставить гостя говорить.
- Сюда, - сказал Урия, шаркающей походкой направляясь к алтарному помещению, отделенному от остальных частей храма завесой густого изумрудного цвета, по размерам не уступавшей театральному занавесу. Он потянул за шелковый шнур, и завеса раздвинулась. За ней обнаружился зал с высоким сводчатым потолком и стенами из светлого камня; в круглом углублении в центре зала стоял большой мегалит. По форме камень напоминал осколок кремня, а его поверхность отличал характерный металлический блеск. Камень был огромен – около шести метров высотой, - и к вершине сужался, что делало его похожим на наконечник гигантского копья. Он возвышался над полом, уходя основанием в выложенное плиткой углубление; нижнюю часть камня покрывали тонкие, как листья папоротника, разводы ржавчины.
- Молниевый Камень, - сказал Урия с гордостью и, спустившись по лестнице в облицованное плиткой углубление, прикоснулся рукой к поверхности мегалита. Он улыбнулся, чувствуя ладонью влажное тепло.
Откровение спустился по лестнице вслед за Урией и обошел вокруг камня, осматривая его оценивающим взглядом. Он тоже протянул руку и потрогал его.
- Так это и есть священный камень?
- Да, это он, - подтвердил Урия.
- Почему?
- О чем ты? Что – почему?
- Почему он священный? Разве твой бог поместил его в землю? Или здесь принял мученическую смерть святой? Или на молодую деву, молившуюся у его основания, снизошло откровение?
- Ничего подобного, - сказал Урия, стараясь голосом не выдать своего раздражения. – Тысячи лет назад в этих местах жил святой, который был глух и слеп. Однажды он гулял в окрестных холмах, и внезапно с запада, со стороны океана, налетела гроза. Он поспешил вниз, в деревню, но до долины путь был неблизким, и гроза разразилась, прежде чем он добрался до укрытия. Чтобы спастись от бури, святой встал с подветренной стороны камня, но в самый разгар грозы в камень ударила молния. Святого сбило с ног, и он увидел, что мегалит объят голубым пламенем, в котором возникло лицо Создателя и раздался Его голос.
- Но ты же сказал, что святой был глух и слеп? – заметил Откровение.
- Да, был, но властью своей Бог избавил его от этих недугов, - ответил Урия. – Святой тотчас же побежал в деревню и рассказал всем жителям о чуде.
- И что потом?
- Святой вернулся к Молниевому Камню и повелел жителям деревни возвести вокруг него храм. Слухи о его исцелении быстро распространились, и через несколько лет уже тысячи паломников шли по серебряному мосту, чтобы посетить святилище, ибо у основания камня начал бить источник, и воды его, как говорили, имели целебные свойства.
- Целебные свойства? – спросил Откровение. – От этой воды проходили болезни? Срастались сломанные кости?
- Так говорится в церковных записях, - сказал Урия. – Вокруг камня была построена эта купальня, и пока источник не иссяк, люди из дальних земель приходили сюда, чтобы совершить омовение в священных водах.
- Насколько я знаю, подобное место было и далеко на восток от этого острова, - сказал Откровение. – Некая девушка утверждала, что в видении она узрела женщину, святую, удивительным образом похожую на представителей религиозного ордена, к которому принадлежала тетя девушки. На том месте тоже были построены купальни, но люди, ими управлявшие, боялись, что священного источника на всех не хватит, поэтому воду в бассейнах меняли только два раза в день. Сотни пилигримов, больных и умирающих, каждый день окунались в одну и ту же воду. Нетрудно представить, в какую ужасную лужу превращался бассейн к вечеру: сгустки крови, хлопья кожи, струпья, обрывки бинтов – отвратительная гуща, полная болезней. Чудом было то, что хоть кто-то вообще вышел из этих человеческих нечистот живым, не говоря уж об излечении от недугов.
Откровение вновь прикоснулся к камню; под взглядом Урии он закрыл глаза и положил ладонь на блестящую поверхность святыни.
- Гематит из полосчатой железной руды, - сказал Откровение. – Вероятнее всего, вышел на поверхность в результате оползня. Это объясняет удар молнии. И мне уже доводилось слышать об исцелении людей от глухоты и слепоты после попадания молнии, но в основном это были те, чей недуг имел психогенную природу и был следствием душевного потрясения, а не болезни тела.
- Ты пытаешься разоблачить чудо, на котором стоит эта церковь? – резко сказал Урия. – Если ты пытаешься подорвать чужую веру, то ты злой человек.
Откровение обошел вокруг Молниевого Камня и покачал головой:
- Во мне нет злого умысла, я лишь хочу объяснить, как подобное могло случиться без всякого участия божественной силы.
Постучав пальцем по виску, он добавил:
- Ты думаешь, что мир таков, каким ты его видишь, но ни ты и никакой другой человек не могут воспринимать мир непосредственно. Наш разум работает только с идеями и интерпретациями материальных предметов. Человеческий мозг – это поразительно сложный орган, мой друг, и особенно хорошо его моделирующим способностям удается создавать лица и голоса из неполных данных. [3]
- И причем же здесь это? – спросил Урия.
- А теперь представь: твой святой прячется от грозы у этого огромного камня, ударяет молния, вокруг шум, пламя, святой чувствует, как его тело пронзает сметающая все на своем пути энергия стихии. Разве не вероятно, что в такой безысходной ситуации человек, и раньше бывший религиозным, видит и слышит то, что он считает проявлением божественного? В конце концов, с людьми такое происходит постоянно. Когда ночью просыпаешься от страха, разве не кажется, что тьма в углу – это не просто тень, а фигура грабителя, а пол скрипит, потому что по нему идет убийца, а не потому что ночью дом остывает?
- Ты хочешь сказать, что ему все это пригрезилось?
- Что-то вроде этого, - согласился Откровение. – Я не говорю, что он сам все выдумал, но, учитывая происхождение и эволюцию религий в истории человечества, такое объяснение наиболее вероятно и убедительно. Ты так не думаешь?
- Нет, - произнес Урия. – Не думаю.
- Нет? – переспросил Откровение. – Ты кажешься мне разумным человеком, Урия Олатэр. Почему же ты не хочешь хотя бы допустить возможность такого объяснения?
- Потому что у меня тоже было видение, в котором бог явился мне и говорил со мной. Ничто не сравнится с личным опытом, безусловно подтверждающим существование божественного.
- А, личный опыт, - сказал Откровение. – Переживание, которое полностью убедило тебя и которое нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Скажи, где видение пришло к тебе?
- На поле боя в землях франков, - ответил Урия. – Много лет назад.
- Франки уже давно приведены к Единению, - заметил Откровение. – Последнее сражение случилось почти полвека назад. Должно быть, тогда ты был очень молод.
- Действительно, - признался Урия. – Я был молодым и глупым.
- Не лучший объект для божественного внимания, - сказал Откровение. – Но с другой стороны, мне часто казалось, что герои твоих священных книг весьма далеки от идеала для подражания, так что тут нет ничего удивительного.
Насмешливый тон Откровения вызвал в Урии волну гнева, но он сдержался и, повернувшись к Молниевому Камню спиной, стал взбираться по лестнице. Вернувшись к освещенному свечами алтарю, он остановился на мгновение, чтобы отдышаться и успокоить бешено бьющееся сердце. Он взял с престола книгу в кожаном переплете и опустился на одну из скамей, обращенных к алтарю.
Услышав шаги гостя, он сказал:
- Ты прибыл сюда, будучи враждебно настроенным, Откровение. Ты утверждаешь, что хочешь больше узнать обо мне и этой церкви? Хорошо, давай же устроим словесную дуэль: будем атаковать убеждения друг друга, будем делать выпады аргументами и парировать контраргументами. Говори, что хочешь, и мы проведем всю ночь за этой пикировкой. Но с рассветом ты уйдешь и никогда не вернешься.
Задержавшись, чтобы рассмотреть часы судного дня, Откровение спустился по ступеням с алтарного возвышения. Увидев книгу, которую держал Урия, он скрестил руки на груди.
- Именно так я и поступлю. У меня есть и другие дела, но эту ночь я могу посвятить нашей беседе, - подтвердил Откровение и указал на книгу, которую Урия прижимал к щуплой груди. – И враждебен я только оттого, что меня приводит в ярость добровольная зашоренность тех, кто всю жизнь остается рабом фантастических идей, изложенных в твоей книге и ей подобных, - рабом того проклятого грома, что ты держишь в руках.
- Итак, теперь ты издеваешься еще и над моим Священным Писанием?
- А почему бы и нет? – возразил Откровение. – Эта книга – сборник текстов, которые на протяжении девяти веков собирали, переписывали, переводили и переделывали согласно своим нуждам сотни неизвестных авторов. Разве можно строить свою жизнь, опираясь на подобное сочинение?
- Это священное слово моего Бога, - сказал Урия. – Каждый, кто прочтет эту книгу, услышит его.
Откровение рассмеялся и постучал себя по лбу.
- Если человек утверждает, что с ним говорит давно умерший дедушка, то его запрут в психиатрической лечебнице, но если он утверждает, что слышит глас бога, то священники вполне могут объявить его святым. Когда голоса слышат многие, о сумасшествии уже речь не идет, так?
- Ты говоришь о моей вере, - огрызнулся Урия. – Проклятье, прояви хоть каплю уважения!
- Почему я должен проявлять уважение? – удивился Откровение. – Почему с твоей верой надо обращаться по-особенному? Разве она недостаточно крепка, чтобы выдержать немного сомнения? Ничто в этом мире не имеет полного иммунитета к критике, так почему для тебя и твоей веры нужно делать исключение?
- Я видел Бога, - прошипел Урия, - я видел Его лик и слышал Его глас в моем сердце…
- Если тебе довелось пережить такое, ты вправе считать этот опыт реальным, но не жди, что я или кто-то другой тоже сочтет его таковым, Урия, - сказал Откровение. – Оттого что ты веришь во что-то, это что-то не станет истиной.
- В тот день я видел то, что видел, и слышал то, что слышал, - настаивал Урия, и нахлынувшие воспоминания заставили его крепче сжать в руках книгу. – Я знаю, что все это было на самом деле.
- И где же во Франкии тебя посетило это чудесное видение?
Урия медлил: ему не хотелось произносить название, которое могло открыть дорогу воспоминаниям, надежно запертым в глубине его памяти. Он глубоко вздохнул.
- На поле смерти при Гадуаре.
- Ты был там? – сказал Откровение, и Урия не смог понять, был ли это вопрос или просто констатация факта. На мгновение показалось, что Откровение уже знает ответ.
- Да, - произнес Урия. – Я там был.
- Расскажешь, что случилось?
- Расскажу, - прошептал Урия, - но сначала мне нужно еще выпить.
Урия и Откровение снова вернулись в ризницу. На этот раз Урия открыл другой ящик и достал оттуда бутылку, в точности похожую на ту, из которой они пили в первый раз, но полупустую. Откровение сел, и Урия заметил, что кресло опять скрипнуло под его весом, хотя внешне гость не казался таким уж массивным.
Откровение протянул ему кубок, но Урия покачал головой:
- Нет, это первоклассный напиток. Его полагается пить из бокалов.
Открыв комод орехового дерева, стоявший позади стола, Урия достал два пузатых хрустальных фужера и поставил их на заваленный бумагами и свитками стол. Затем откупорил бутылку, и чудесный аромат с пряно-торфяным оттенком наполнил комнату, навевая образы горных пастбищ, звенящих ручьев и тенистых лесов.
- Вода жизни, - объявил Урия, щедро наполнил бокалы и сел напротив Откровения. Густой янтарный напиток оживил хрусталь золотыми отблесками.
- Ну наконец-то, - сказал Откровение, поднося бокал к губам, - вот дух, в которого я могу уверовать.
- Нет, еще рано, - возразил Урия, - позволь аромату раскрыться. Покачай бокал в руке. Видишь следы, стекающие по внутренним стенкам? Их называют «слезы», у этого напитка они стекают медленно и долго видны – значит, он будет крепким и насыщенным.
- А теперь можно пить?
- Терпение, - ответил Урия. – Осторожно понюхай напиток; чувствуешь? Аромат накатывает волной и щекочет чувства. Насладись этим мгновением, позволь запаху навеять воспоминания о местах, где он родился.
Закрыв глаза, Урия покачал бокал с золотистой жидкостью, и тонкий аромат давно ушедших времен наполнил все его существо. Он ощущал полное, мягкое благоухание напитка, и в памяти рождались яркие переживания, которых в жизни ему испытать не довелось: путь на закате через дикий лес, полный колючек и вереска; дым из очага в зале с тростниковой крышей и деревянными стенами, увешанными щитами. Но сильнее всего он ощущал преемственность гордости и традиций, заключенную в каждом тоне напитка.
Память вернула его в дни юности, и он улыбнулся.
- А теперь пей, - сказал он. – Сделай хороший глоток. Посмакуй напиток на языке, не спеши, пусть он распространится во рту.
Урия пригубил из своего бокала, наслаждаясь бархатной мягкостью теплого вкуса. Напиток был крепким, с оттенками прошедшего обжиг дуба и сладкого меда.
- Давно мне не встречался такой букет, - сказал Откровение, и Урия, открыв глаза, увидел довольную улыбку на лице своего гостя. – Не думал, что в мире еще осталось что-то подобное.
Лицо Откровения смягчилось, щеки порозовели. По какой-то неведомой причине Урия уже не ощущал прежней враждебности к гостю, словно их сблизил этот миг, наполненный впечатлениями, которыми могли насладиться только истинные ценители.
- Это старая бутылка, - пояснил Урия. – Единственная, которую мне удалось спасти из развалин родительского дома.
- Кажется, у тебя привычка держать под боком выдержанный алкоголь, - заметил Откровение.
- Пережитки бурной молодости. Тогда я любил выпить лишнего, если ты понимаешь, о чем я.
- Понимаю. Мне доводилось встречать многих, кому это пристрастие разрушило жизнь.
Урия отпил еще, на этот раз маленьким глотком, и сделал паузу, восхищаясь густым вкусом.
- Ты сказал, что хочешь узнать о Гадуаре? – наконец проговорил он.
- Если ты готов к рассказу и действительно хочешь этого, то да.
Урия вздохнул:
- Хочу, да. Но готов ли я… Что ж, вот как раз и выясним.
- Тогда при Гадуаре выдался кровавый день, - сказал Откровение. – Всем, кто был там, пришлось нелегко.
Урия покачал головой.
- Зрение у меня уже не то, что раньше, но я вижу, что ты слишком молод, чтобы помнить тот день. Сражение произошло еще до твоего рождения.
- Поверь мне, - возразил Откровение. – Я знаю все про Гадуаре.
От слов Откровения по спине священника пробежал холодок, и, встретившись взглядом с гостем, Урия увидел в его глазах такое бремя знаний и опыта, что ему стало стыдно за предыдущий спор.
Но вот Откровение поставил бокал на стол, и наваждение прошло.
- Вначале мне придется немного рассказать о себе, - заговорил Урия. – Каким я был в те времена, и как получилось, что на поле битвы при Гадуаре я обрел Бога. Если ты, конечно, не против выслушать мою историю…
- Конечно же, нет. Расскажи мне то, что считаешь нужным.
Урия сделал глоток и продолжил:
- Я родился в городе у подножия горы, на которой стоит церковь. Было это почти восемьдесят лет назад; я был младшим сыном в семье местного лорда. Моему роду удалось пережить последние годы Старой Ночи и при этом сохранить большую часть фамильного богатства: моим предкам принадлежали все земли в округе, начиная от этой горы и до моста, соединяющего остров с материком. Жаль, я не могу сказать, что в детстве со мной плохо обращались, - это бы объяснило, почему я стал тем, кем стал; но это было бы неправдой. Семья потакала всем моим прихотям, и я вырос испорченным баловнем со склонностью к выпивке, разгулу и дерзостям. – Урия вздохнул. – Теперь-то я понимаю, каким мерзавцем я был, но таков удел всех стариков: вспоминать себя в молодости и слишком поздно с сожалением осознавать все совершенные ошибки. Как бы то ни было, в пылу подросткового бунтарства я решил попутешествовать по миру и увидеть те его уголки, что еще сохранили свободу после того, как по планете прошел Император. Столько стран уже признали его власть, но я был полон решимости найти последний клочок земли, еще не оказавшийся под пятой его армий грома и молнии.
- Судя по твоим словам, Император был настоящим тираном, - сказал Откровение. – Он положил конец войнам, грозившим уничтожить планету, и сверг десятки тиранов и деспотов. Без вмешательства его армий человечество впало бы в анархию и уничтожило само себя за одно поколение.
- Да, но, может быть, это было бы и к лучшему, - ответил Урия, отпивая из бокала. – Может быть, вселенная решила, что мы упустили свой шанс и наше время истекло.
- Чушь. Вселенной нет никакого дела до нас и наших поступков. Мы сами творим свою судьбу.
- К этой философской мысли мы, без сомнения, еще вернемся, но я рассказывал тебе о своей юности…
- Да, конечно, - согласился Откровение. – Продолжай.
- Спасибо. Итак, после того, как я объявил о своем решении отправиться в путешествие, отец любезно обеспечил мне щедрое содержание и снабдил свитой гвардейцев, призванных защищать меня в пути. Я покинул дом тем же днем, пересек серебряный мост четыре дня спустя и ступил на землю, которая оживала после войны и уже начинала процветать благодаря работе, обеспеченной приказами Императора. Молоты ковали пластины доспехов, фабрики, почерневшие от сажи, штамповали оружие, и целые города швей шили униформу для его армий. Перебравшись в Европу, я странствовал по континенту, предаваясь разгулу, и повсюду я видел его знамена с изображением орла. В каждом городе, в каждой деревне я видел, как люди возносят хвалу Императору и его могучим громовым гигантам; но их слова казались неискренними, как будто их благодарность была видимостью, вызванной страхом. Однажды, еще ребенком, я видел одну из армий гигантов Императора, но именно тогда я впервые увидел их уже после того, как покорение закончилось.
Урии внезапно стало тяжело дышать: он вспомнил лицо воина, склонившегося, чтобы рассмотреть его поближе, как будто он был меньше чем насекомое.
- Я пьянствовал и развратничал по всему Талийскому полуострову, и вот однажды я оказался рядом с гарнизоном суперсолдат Императора, разместившимся в разрушенной крепости на утесе. Конечно же, из-за своей романтической, бунтарской натуры я не удержался и стал дразнить их. Сейчас я с дрожью думаю о чудовищной опасности, которой себя подверг. Я кричал на них, обзывал уродами и прислужниками кровожадного, деспотичного монстра, единственной целью которого было порабощение человечества в угоду собственному тщеславию. Я перефразировал высказывания Сейтона и Галлиема [4] – даже не представляю, как я смог вспомнить слова классиков, будучи настолько в подпитии. Мне казалось, что мои речи – верх разумности, но вот один из гигантов вышел из строя и приблизился ко мне. Как я уже говорил, я был в стельку пьян, и меня переполняло то чувство неуязвимости, которое присуще только пьяницам и дуракам. Воин был огромным, массивнее, чем человеку дозволено быть природой. Его мощное тело было облачено в тяжелую силовую броню, защищавшую грудь и руки и, как мне показалось, делавшую их до нелепого большими.
- В древности воины предпочитали сражаться один на один в рукопашном бою, а не пользоваться дальнобойным оружием, - пояснил Откровение. – В таких поединках решающей была как раз сила мускулов груди и рук.
- О, тогда понятно, - сказал Урия. – Итак, он подошел ко мне и поднял со стула, опрокинув мой кубок и приведя меня в ярость. Я колотил по его доспехам, в кровь сбил кулаки о нагрудник, но воин только смеялся надо мной. Я заорал, требуя, чтобы он отпустил меня, и он отпустил – сбросил меня с обрыва в море, предварительно велев заткнуться. Когда я поднялся обратно в деревню, они уже ушли, но во мне осталась ненависть, какой мне еще не доводилось испытывать. Глупо, я знаю, ведь я сам нарывался, и рано или поздно кто-то должен был поставить меня на место.
- И куда же ты отправился после Талии? – спросил Откровение.
- В разные места, - ответил Урия. – Многое уже забылось из тех лет, ведь тогда большую часть времени я был пьян. Я помню, что пересек на песчаном скиммере наполненную пылью впадину, в которую превратилось Средиземное море, затем путешествовал по бесплодной земле конклавов Нордафрики, которую Шанг Хал превратил в пустыню из пепла. Все поселения, что встречались на моем пути, почитали Императора, и потому я отправился дальше, на восток, чтобы увидеть обломки Урша и павшие бастионы Нартана Дума. Но даже в столь удаленных местах, по праву считавшихся самыми пустынными уголками мира, я все равно встречал тех, кто возносил хвалу Императору и его генетически модифицированным солдатам. Я не мог найти этому объяснения. Разве эти люди не видели, что на смену одному тирану пришел другой?
- Человечество шло к собственной гибели, - сказал Откровение, подавшись вперед в своем кресле. – Сколько раз мне еще повторять, что без Единения и Императора человеческий род вымер бы? Не могу поверить, что ты не можешь этого понять.
- Нет, я все прекрасно понимаю, но тогда я был молод и полон юношеского пыла, для которого любая форма контроля является угнетением. Хотя старшему поколению это не нравится, задача молодых – расширять границы, все подвергать сомнению и устанавливать собственные правила. Я ничем не отличался от прочих юнцов; возможно, лишь кое в чем…
- Итак, ты объехал весь мир и нигде не нашел земли, которая бы не присягнула на верность Императору… Куда же ты отправился потом?
Прежде чем продолжить, Урия вновь наполнил свой бокал.
- На какое-то время я вернулся домой, привезя семье подарки, по большей части украденные во время путешествия; затем я снова отправился в путь, решив на этот раз стать наемником, а не туристом. До меня дошли слухи о том, что в землях франков неспокойно, и я подумал, что там смогу снискать себе славу. До Единения франки были строптивым народом и не жаловали чужаков, даже если те прикрывались благими намерениями. Оказавшись на континенте, я услышал о Авулеке Д’агроссе и битве при Авельруа и сразу же направился в тот город.
- Авельруа, - сказал Откровение, качая головой. – Город, отравленный злобой безумца, чьи посредственные способности не соответствовали амбициям.
- Теперь я это понимаю, но тогда я узнал лишь, что Авулека несправедливо обвинили в жестоком убийстве женщины, которую Император назначил править его землей. Его уже готовились расстрелять, но его братья и друзья атаковали части армии, которые должны были привести приговор в исполнение. Солдат разорвали на куски, но в бою погибли и некоторые горожане. Среди павших оказался сын местного судьи, и настроение в городе стало совсем скверным. Несмотря на все свои недостатки – а их у него было немало, - Авулек был наделен редким ораторским даром, и он умело раздул пламя народного негодования, направив его против власти Императора. Не прошло и часа, как отряды в спешке сформированного народного ополчения взяли штурмом армейские казармы и перебили всех находившихся там солдат.
- Тебе, без сомнения, известно, что Авулек действительно убил ту женщину?
С грустью Урия кивнул:
- Об этом я узнал потом, когда уже поздно было что-либо менять.
- И что случилось дальше?
- Когда я, полный задора перед грядущей битвой, добрался до Авельруа, Авулек уже склонил на свою сторону несколько городов в округе и собрал весьма внушительную армию.
Урия улыбнулся: подробности его первых дней в Авельруа всплыли в памяти с ясностью, которой он не испытывал уже несколько десятков лет.
- Зрелище было потрясающим, Откровение. Символы Императора были свергнуты, и город жил как будто во сне. На всех окнах пестрели флаги, по улицам маршировали оркестры, Авулек то и дело устраивал парады. Нам бы, конечно, следовало вместо этого проводить учения, но нас переполняли храбрость и чувство собственной правоты. Все новые и новые города вокруг Авельруа восставали против расквартированных там гарнизонов Императорской армии, и за несколько месяцев число повстанцев, готовых к бою, достигло сорока тысяч.
- Сбылись все мои мечты, - продолжал Урия. – Это был блистательный акт неповиновения, полный мужества и героизма в лучших традициях древних борцов за свободу. Мы должны были стать той искрой, от которой возгорится пламя истории, и история должна была свергнуть этого диктатора, самодержавно подчинившего себе всю планету. Затем мы узнали, что армии грома и молнии движутся к нам с востока, и величественным строем двинулись им навстречу, чтобы сойтись на поле битвы.
Авулек шел во главе армии; это был славный день, и я никогда его не забуду. Смех, поцелуи девушек и дух братства, объединивший нас в этом походе. У нас ушла неделя на то, чтобы достичь Гадуаре – гряды высоких холмов, лежавших прямо на пути наших врагов. В свое время я прочел немало описаний битв прошлого и видел, что для обороны это место хорошо подходит. Мы заняли высоту и хорошо укрепили фланги. Слева были развалины бастиона Гадуаре, справа – глухое, непроходимое болото.
- Безумием было противостоять войскам Императора, - заметил Откровение. – Вы должны были понимать, что на победу шансов не было. Этих воинов специально создали для битвы, и дни их проходят в непрестанной боевой подготовке.
Урия кивнул:
- Думаю, мы поняли это, едва увидев врага, - сказал он, и лицо его потемнело, - но мы слишком верили в успех. К тому моменту в нашей армии было пятьдесят тысяч человек, а в армии противника – в десять раз меньше. Трудно было не проникнуться оптимизмом, особенно когда Авулек постоянно объезжал войска и подогревал наш азарт. Его брат старался образумить его, но было уже слишком поздно, и мы бросились в атаку вниз по склону – неистовые и блистательные дураки. С боевым кличем мы размахивали мечами, наши руки, взметнувшиеся вверх, сжимали пистолеты и винтовки. Я был в шестой шеренге, и нам пришлось пройти почти километр, прежде чем мы приблизились к строю противника. С начала нашей атаки они не сдвинулись ни на шаг, но как только мы подошли ближе, они вскинули ружья к плечу и открыли огонь.
Урия умолк и сделал большой глоток. Его рука дрожала, и он с осторожностью поставил бокал на стол, а затем продолжил рассказ:
- Я никогда не забуду тот шум, - сказал он. – Как будто внезапно разразилась гроза, и все первые пять шеренг нашей армии полегли; в них погибли все до единого, не успев даже вскрикнуть. Вражеские пули отсекали конечности или просто разрывали человека на части, и тело лопалось, как мешок с водой. Я обернулся, чтобы что-то крикнуть – не помню точно, что именно, - но тут затылок пронзила обжигающая боль, и я упал на труп солдата, которому оторвало всю левую часть тела. Казалось, что он взорвался изнутри.
Я встал на колени и ощупал голову. Затылок был липким от крови, и я понял, что ранен. Рикошет или осколок. Будь это что-то более крупное, я бы точно лишился головы. Чувствуя, что истекаю кровью, я поднял взгляд и увидел, что противник опять открыл огонь. И вот тогда я услышал крики. Наша атака захлебнулась, мужчины и женщины толпились на месте, не в силах преодолеть растерянность и страх: они наконец-то поняли, во что их втянул Авулек.
Громовые воины перешли в наступление; место ружей заняли мечи с цепными лезвиями. Этот звук, о боже, я никогда не забуду звук, который они издавали: гул, который можно услышать лишь в кошмарах. Мы уже были разбиты, первый же их залп сломил нас, а потом я увидел мертвого Авулека – он лежал посреди поля боя, взрывом ему оторвало всю нижнюю часть тела. На лицах всех, кто стоял рядом со мной, я читал тот же ужас, который испытывал сам. Люди просили пощады, бросали оружие и хотели сдаться, но воины в доспехах не остановились. Они подступили к нам вплотную и врубились в наши ряды, не ведая пощады. Нас рассекали на части и изничтожали такими точными ударами, что я не мог поверить: как столько людей погибло за столь короткое время? Война, по крайней мере, в тех книгах, что я читал, выглядела совсем не так: там люди чести добывали славу в поединке один на один, здесь же была только механическая резня.
Я обратился в бегство, в чем не стыжусь признаться. Грязный, окровавленный, я побежал, спасая свою жизнь. Я мчался, словно за мной гнались все демоны из легенд, но я все равно слышал, как умирают мои товарищи; слышал этот ужасный хлюпающий звук, который бывает, когда режут мясо; чувствовал вонь экскрементов и выпущенных наружу кишок. Я мало что помню из того, что увидел на бегу – только отдельные сцены, где были мертвые тела и крики боли. Потом я выбился из сил и бежать больше не мог; и я полз по грязи, пока не потерял сознание. Придя в себя – и немало этому удивившись, - я увидел, что уже стемнело. На поле боя горели погребальные костры, и ночь полнилась победными песнями громовых воинов.
Армия Авулека была уничтожена. Не разбита или обращена в бегство. Уничтожена. Меньше чем за час были убиты пятьдесят тысяч мужчин и женщин. Кажется, уже тогда я понял, что из всей армии выжил только я один. Светила луна, и в ее свете я плакал, истекая кровью и думая, какой бессмысленной была моя жизнь. Сколько душевной боли я доставил другим, сколько жизней искалечил в своей отчаянной погоне за наслаждением и собственной выгодой. Я оплакивал свою жизнь, свою семью, но внезапно понял, что рядом кто-то есть.
- И кто же это был? – спросил Откровение.
- Божественная сила, - сказал Урия. – Я посмотрел вверх и увидел над собой золотой лик, наполненный таким светом и совершенством, что слезы мои текли уже не от боли, но от восхищения. Фигуру эту окружало столь яркое сияние, что я зажмурился, боясь ослепнуть. Боль, терзавшая меня, ушла, и я понял, что вижу лицо Бога. Будь я лучшим поэтом в мире, то все равно не смог бы описать это лицо, но это было самое прекрасное из всего, что мне довелось увидеть. Я чувствовал, что устремляюсь вверх, и подумал, что это конец. А затем послышался голос, и я знал, что буду жить.
- Что сказал тебе этот голос? – поинтересовался Откровение.
Урия улыбнулся.
- Он спросил: Почему ты отвергаешь меня? Прими меня, и ты поймешь, что я есть истина и единственный путь.
- И ты ответил?
- Я не мог, - сказал Урия. – Святотатством было бы вымолвить хоть слово. К тому же, видение всемогущего Бога лишило меня дара речи.
- Но почему ты решил, что это бог? Ведь я говорил о способности мозга воспринимать только то, что он хочет воспринимать. Ты умирал на поле боя, вокруг лежали твои мертвые товарищи, и на тебя снизошло озарение о том, что жизнь твоя прошла впустую. Признайся, Урия, ведь ты можешь найти другое объяснение этому видению – объяснение более правдоподобное и не требующее вмешательства сверхъестественных сил?
- Другое объяснение мне не нужно, - непререкаемо возразил Урия. – Откровение, ты сведущ во многих вещах, но ты не можешь знать, что происходит в моем сознании. Я слышал голос Бога и видел Его лик. Он поднял меня ввысь и погрузил в глубокий сон, и когда я проснулся, то обнаружил, что все мои раны исцелились.
Урия повернул голову так, чтобы Откровение увидел длинный шрам у него на затылке.
- Осколок кости пробил мне череп, и отклонись он хоть на сантиметр, он бы перебил мне позвоночник. Я остался один на поле битвы и решил вернуться в земли, где родился; но вернувшись домой, я обнаружил только руины. Горожане сказали мне, что мародеры из Скандии прослышали о богатствах нашего рода и отправились на юг за добычей. Убив моего брата, они изнасиловали мать и сестру, а отца заставили смотреть – так они надеялись заставить его признаться, где спрятаны сокровища. Но они не предвидели, что у отца моего было слабое сердце; он умер, прежде чем они смогли выведать фамильные секреты. От дома остались только развалины, а от моей семьи – только обескровленные тела.
- Я соболезную твоей утрате, - сказал Откровение. – Вряд ли это послужит утешением, но жители Скандии отказались от Единения и около тридцати лет назад были стерты с лица земли.
- Мне это известно, но смерть врага больше не доставляет мне радости, - ответил Урия. – Тех, кто убил мою семью, покарает Бог, и такого правосудия мне достаточно.
- Это благородно, - заметил Откровение с неподдельным уважением в голосе.
- Я взял кое-что на память из разоренного дома и отправился в ближайшее поселение, где собирался напиться до потери сознания, а потом подумать, как жить дальше. Но на полпути я увидел церковь Молниевого Камня и понял, что обрел цель в жизни. До тех пор я жил исключительно для себя, но, увидев шпиль церкви, я знал, что Бог уготовил мне особую задачу. Я должен был умереть при Гадуаре, но меня спас промысел Божий.
- И в чем же заключалась эта задача?
- Служить Богу, - ответил Урия. – Нести Его слово людям.
- Поэтому ты здесь, в церкви?
Урия кивнул:
- Я пытался исполнить свое предназначение, но мир заполонили глашатаи Императора, восхваляющие разум и обличающие богов и теологию. Полагаю, именно поэтому ты здесь, а паства моя сегодня не пришла в церковь.
- Тут ты прав, - согласился Откровение. – В некотором роде. Я действительно пришел сюда, чтобы попытаться объяснить тебе, в чем ты заблуждаешься. Я хочу узнать, что движет тобой, и доказать тебе, что человечество не нуждается в божественном пастыре. Это последняя церковь на Терре, и мой долг – предложить тебе добровольно принять новый порядок.
- Или что?
- Нет никакого «или», Урия, - Откровение покачал головой. – Пойдем обратно в церковь, и я расскажу тебе обо всем том зле, что вера в богов принесла роду людскому за его долгую историю, о кровопролитии, страхе и гонениях. Об этом будет мой рассказ, и ты увидишь, как вредны подобные верования.
- А что потом? Ты пойдешь своей дорогой?
- Мы же оба знаем, что это невозможно.
- Да, - подтвердил Урия, осушая свой бокал. – Знаем.
- Давай я расскажу тебе историю, которая случилась много тысяч лет назад, - начал Откровение.
Они пересекли северный трансепт и подошли к витой лестнице, ведущей на верхнюю галерею. Откровение пропустил Урию вперед и, взбираясь по лестнице, продолжил свой рассказ:
- Это история о том, как стадо генетически выведенных животных вызвало гибель более девяти сотен человек.
- Звери их затоптали?
- Нет, в стаде была всего горстка животных, измученных голодом, – они вырвались из загонов на окраине Ксозера, некогда великого города в конклавах Нордафрики.
Поднявшись по лестнице, Урия и Откровение пошли по узкой и темной галерее, в которой было холодно. На каменном полу густым слоем лежала пыль; галерею освещали несколько толстых свечей в железных настенных светильниках, хотя Урия не помнил, когда их зажигал.
- Ксозер? – переспросил Урия. – Я там бывал. По крайней мере, я видел руины, которые, как сказал мне проводник, остались от города.
- Вполне вероятно. Как бы то ни было, эти оголодавшие животные прошли по территории здания, считавшегося священным для одного из культов города. Члены этого культа, известные как ксозериты, верили, что генно-модифицированное мясо является оскорблением их бога, и в случившемся осквернении храма они обвинили секту Упаштар, конкурировавшую с ними. Ксозериты были вне себя от ярости и с ножами и дубинками набрасывались на любого приверженца Упаштар, который попадался им на пути. Само собой, секта Упаштар не осталась в долгу, и вскоре весь город охватили погромы, в результате которых погибло около тысячи человек [5].
- И в чем мораль этой истории? – спросил Урия, когда Откровение умолк.
- В том, что происшествия, подобные этому, случались повсюду. Это типичный пример того, как ведут себя верующие с самых первых дней истории человечества.
- Несколько надуманный пример, Откровение. Одна такая крайность еще не доказывает, что религия – это плохо. Вера есть основание морали [6]. Она дает людям стойкость духа, без которой не прожить жизнь. Без силы свыше, направляющей нас, мир погрузится в анархию [7].
- К сожалению, когда-то миллионы людей думали так же, Урия, но этот трюизм – ложь. Исторические хроники показывают, что с укреплением религии нарастает жестокость. Чем сильнее религия, тем сильнее враждебность. Только когда вера сдает свои позиции, у общества может появиться надежда стать гуманнее.
- Я убежден, что это не так, - сказал Урия, остановившись у одной из арок и глядя вниз, на неф. Над полом вились клубы пыли, которую потревожил сильный ветер, гулявший по опустевшей церкви. – Мое Священное Писание учит, как прожить жизнь достойно. В нем есть наставления, без которых человечеству не обойтись.
- Ты уверен в этом? – спросил Откровение. – Я читал твою священную книгу, и многое в ней говорит о крови и мести. Ты бы действительно стал жить так, как дословно сказано в ее заповедях? Или же ты считаешь, что герои этого священного текста – идеальные образцы для подражания? В любом случае, я подозреваю, что большинство людей сочли бы предложенную в нем мораль чудовищной.
Урия покачал головой:
- Откровение, ты не видишь главного. Большую часть текста не следует понимать буквально, речь идет о символах или аллегориях.
Откровение щелкнул пальцами.
- Это-то и есть главное. Ты сам выбираешь, что в твоей книге понимать буквально, а что трактовать как символ, и выбор этот – дело самого человека, а не божества. Поверь мне, в прошлые века пугающе большое число людей понимали священные писания абсолютно буквально, и результатом их истовой веры в каждое прочитанное слово были страдание и смерть. История религии полна ужасов, Урия, и если ты сомневаешься, просто вспомни, что люди веками творили во имя своих богов. Тысячи лет назад в покрытых джунглями землях майя царила кровожадная теократия, почитавшая бога в облике пернатого змея. Чтобы умилостивить этого злого бога, жрецы топили девственниц в священных колодцах и вырезали сердца у детей. Они верили, что у бога-змея есть и земное воплощение, а потому строители храмов, устанавливая первую сваю, пронзали ею тело девственницы, дабы укротить гнев этого вымышленного существа.
Урия с ужасом посмотрел на своего гостя:
- Ты же не станешь сравнивать религию, которую я исповедую, с таким языческим варварством?
- А почему их нельзя сравнивать? – возразил Откровение. – Во имя твоей религии святой человек развязал войну, боевой клич которой был «Deus Vult» - на одном из древних языков старой Земли это означает «Так хочет бог». Его воины должны были уничтожить врагов в далеком королевстве, но первым делом они обратили свое оружие против тех, кто возражал против войны в их собственных землях. Тысячи людей лишились крова, были зарублены насмерть или сожжены заживо. Убедившись, что на родине не осталось несогласных, эти легионы благочестивых воинов двинулись к святому городу, который должны были освободить, и на пути в тысячи миль грабили все страны, через которые проходили. Достигнув города, они убили всех его жителей – якобы для того, чтобы очистить город от скверны. Помнится, один из предводителей праведного похода сказал, что кровь доходила до колен всадника и до уздечки коня, и случилось это по справедливому божьему правосудию.[8]
- Но это было в древности, - заметил Урия. – Ты не можешь утверждать, что в событиях, столь затерянных в глубине веков, все случилось именно таким образом.
- Если бы это событие было единственным, я бы с тобой согласился, - ответил Откровение, - но спустя всего лишь сто лет или около того еще один святой человек объявил войну против секты, зародившейся в лоне его собственной церкви. Его воины осадили цитадель сектантов во Франкии, и когда город пал, генералы спросили своего предводителя, как им узнать, кто из горожан правоверен, а кто еретик. Этот человек, руководствовавшийся именем твоего бога, приказал: «Убивайте всех, Бог узнает своих» [9]. В итоге было убито около двадцати тысяч мужчин, женщин и детей. Но хуже всего то, что охота за еретиками, возможно, пережившими осаду, привела к созданию организации, известной как инквизиция; чудовищная эпидемия истерии дала инквизиторам право пытать своих жертв дыбой, огнем и железом, лишь бы несчастный признался в ереси и выдал своих соучастников. Позже, когда большинство врагов церкви были пойманы и преданы смерти, инквизиция обратила свой взор на ведьм, и священники подвергли пыткам тысячи женщин, вынуждая их признаваться в противоестественных связях с демонами. На основании этих признаний их приговаривали к сожжению или виселице, и еще триста лет с десяток стран были охвачены этой истерией – безумием, в результате которого целые города были стерты с лица земли и более ста тысяч человек погибли.
- Ты выбираешь из примеров истории только крайности, - упрекнул Урия, стараясь сохранить самообладание после таких рассказов, полных убийства и кровопролития. – Времена изменились, изменилось и отношение человека к ближнему своему.
- Урия, если ты действительно веришь в это, то ты слишком долго сидел взаперти в своей полной сквозняков церкви, - сказал Откровение. – Наверняка ты слышал о кардинале Танге, экзархе, практиковавшем примитивную форму евгеники и повинном в массовых убийствах. В погромах, им санкционированных, и в лагерях смерти погибли миллионы жителей Индонезийского блока. Он умер меньше чем тридцать лет назад; целью его жизни был возврат к временам, не знавшим научного прогресса, а средства в точности копировали практику инквизиции сжигать на костре ученых и философов, которые смели оспаривать взгляды церкви на космологию.
Больше выдержать такую беседу Урия не мог, а потому направился к лестнице в дальнем конце галереи, чтобы спуститься в притвор.
- Откровение, ты видишь только кровь и смерть. Ты забываешь о добре, которое можно творить с помощью веры.
- Если ты думаешь, Урия, что религия – это добрая сила, то тогда ты не замечаешь, насколько история нашего мира пропитана суеверной жестокостью. Незадолго до начала Старой Ночи религия утратила часть своего влияния на жизнь людей, это так; но, подобно страшному яду, она отказывалась уйти полностью и продолжала сеять разлад среди народов, которые выжили. Без веры в богов различия со временем стираются; новые поколения приспосабливаются к новым нравам, взаимодействуют, вступают в смешанные браки, и раны, унаследованные из прошлого, постепенно забываются. Только вера в богов и высшие силы отчуждает их друг от друга, а все, что разделяет людей, ведет к бесчеловечной жестокости. Религия – как раковая опухоль в сердце человечества, которая служит только этой опасной цели.
- Довольно! – воскликнул Урия. – Я слышал достаточно. Да, люди совершали ужасные преступления во имя бога, но не менее ужасные преступления они совершали и без прикрытия религии. Вера в то, что существуют боги и загробная жизнь, – неотъемлемая часть того, что делает нас теми, кто мы есть. Если ты лишишь человечество этой составляющей, что, по твоему мнению, должно занять ее место? За годы священничества я много раз совершал обряд над умирающими, и нельзя недооценивать эмоциональную поддержку, которую человек на пороге смерти и его близкие находят в религии.
- В твоих рассуждениях есть слабое место, Урия, - не согласился Откровение. – Способность религии даровать утешение ни в коей степени не значит, что ей нужно доверять и считать истиной. Для умирающего, может быть, и утешительно думать, что после смерти он попадет в некое райское место, где царят изобилие и бесконечное блаженство. Но даже если он умрет со счастливой улыбкой на лице, в масштабе вселенной и того, что есть истинно, это не будет иметь никакого значения.
- Может быть, и так, но когда придет мой час, я умру с именем моего Бога на устах.
- Ты боишься смерти, Урия? – спросил Откровение.
- Нет.
- На самом деле?
- На самом деле, - подтвердил Урия. – Я достаточно нагрешил, но моя жизнь прошла в служении Богу, и я верю, что служил ему верно и достойно.
- Почему же, приходя к верующим в их смертный час, ты видишь, что они не рады концу их земного пути? Разве домочадцы и друзья не должны в таком случае быть в хорошем настроении и праздновать переход их родственника в мир иной? Ведь если по ту сторону смерти нас ждет вечная жизнь в раю, почему же они не предвкушают час ухода? Может быть, потому что в глубине души они вовсе не верят в это?
Урия отвернулся и спустился по лестнице в притвор. Гнев и досада придали его шагам живость, которой покорились даже скованные артритом суставы. Из входных дверей тянуло холодом, снаружи слышался лязг металла о металл. Притвор церкви Молниевого Камня выглядел просто и строго: каменные стены, устроенные в них ниши, и в нишах – статуи различных святых, почтивших своим присутствием церковь за тысячи лет ее существования. Ветер раскачивал давно потухшую свечную люстру под потолком: у Урии давно уже не было сил принести из подсобного помещения стремянку и взобраться по ней, чтобы заменить в люстре свечи.
Он толкнул дверь, ведущую в церковь, и с трудом заковылял по нефу к алтарю. Четыре из зажженных им ранее свечей уже погасли, ветер, ворвавшийся следом за ним, загасил и пятую.
Осталась только одинокая свеча рядом с часами, и Урия пошел на ее свет, слыша, что Откровение тоже вошел в церковь. У алтаря Урия с некоторым трудом опустился на колени, склонил голову и сложил руки в молитве.
- Бог человека есть Свет и правый Путь, и все деяния Его – на благо людей, ибо мы его народ. Так учат священные слова нашей веры, но превыше всего то, что Бог защитит…
- Здесь тебя никто не услышит, - сказал Откровение, стоявший позади.
- Можешь говорить что угодно; мне все равно. Ты явился сюда, чтобы сделать то, что считаешь нужным, и я не буду больше потакать твоему лицемерному самомнению, играя в твои игры.
Давай просто прекратим этот фарс.
- Как хочешь, - согласился Откровение. – Больше никаких игр.
За спиной Урии возник золотистый свет, и священник увидел собственную тень, накрывшую резной алтарь. Замерцал перламутр на стрелках часов, заблестел эбеновый циферблат. Церковь, до этого мрачная и населенная тенями, наполнилась сиянием.
Урия поднялся на ноги и обернулся: перед ним возвышался некто, исполненный величия и облаченный в золотые доспехи, с любовью сработанные величайшим мастером; каждую их пластину покрывали изображения молнии и орла. Откровение исчез, и на его месте возник высокий благородный воин, воплотивший в себе все, что человек считал царственным и возвышенным. Благодаря доспехам он казался настоящим колоссом, и Урия понял, что плачет. Он вспомнил, где уже видел это немыслимо прекрасное и ошеломляюще совершенное лицо.
На поле смерти при Гадуаре.
- Ты… - выдохнул Урия, отшатнулся назад, и ноги его подкосились. Поясницу пронзила боль, но он едва заметил ее.
- Теперь ты понимаешь всю тщетность своего церковного служения? – спросил золотой исполин.
Длинные темные волосы обрамляли лицо воина – лицо, на которое Урия мог смотреть только сквозь дымку поблекших воспоминаний. Заурядные черты Откровения растворились в нем, и облик гиганта вызывал такое благоговение, что только неимоверным усилием воли Урия удержался, чтобы не пасть перед воином на колени и не поклясться провести остаток жизни, прославляя его.
- Ты… - повторил Урия, и боль в ногах не шла ни в какое сравнение с болью, которую он чувствовал в сердце. – Ты и есть… Император…
- Да, и нам пора, Урия.
Священник окинул взглядом церковь, наполненную блеском и сиянием.
- Пора? Куда? Для меня нет места в твоем безбожном мире.
- Конечно же, место есть, - ответил Император. – Прими новый порядок, и ты станешь частью невероятного. Невероятного мира и невероятного времени, в котором мы стоим всего лишь в шаге от свершения всего, о чем только мечтали.
Урия бездумно кивнул и почувствовал, как сильная рука мягко помогает ему подняться на ноги. От прикосновения Императора тело наполнялось силой, а боли и недуги, терзавшие Урию многие годы, отступали и блекли, становясь не более чем темным воспоминанием.
Он взглянул вверх, на великолепную фреску Изандулы Вероны, и у него перехватило дыхание. Краски, обычно тусклые из-за сумрака, теперь заиграли, и казалось, что свод церкви ожил благодаря свету Императора, наполнившему фреску новой жизнью и энергией. Кожа нарисованных фигур сияла жизненной силой, оттенки обрели чувственную яркость.
- Шедевр Вероны не был создан для тьмы, - сказал Император. – Только свет позволит ему полностью раскрыться. То же и с человечеством: только когда исчезнут глухие тени религии, учащей нас не задавать вопросов, мир обретет свои истинные краски.
С трудом Урия оторвался от созерцания невообразимо прекрасной фрески и оглядел церковь. Витражные окна светились, изящное внутреннее убранство храма предстало во всем великолепии мастерства его создателей.
- Я буду скучать по всему этому, - промолвил Урия.
- Империум, который я со временем построю, будет столь великим и блистательным, что эта церковь покажется тебе лачугой бедняка, - пообещал Император. – А теперь нам пора в путь.
Урия послушно пошел вдоль нефа, но на сердце у него было тяжело: он понимал, что когда-то решил изменить свою жизнь, руководствуясь неверным истолкованием событий или, что еще хуже, ложью. Идя за Императором к дверям притвора, он еще раз взглянул на потолочный свод, вспоминая проповеди, которые он читал в этом храме, паству, жадно внимавшую каждому слову, и добро, которое эта церковь несла в мир.
Внезапно он улыбнулся. Даже если в основе всей его жизни и веры была неправда, это не имело значения. Он верил в то, что видел, и пришел в храм с открытым сердцем, опустошенным горем. Благодаря этому Дух Божий вошел в его душу и заполнил пустоту любовью.
Сила веры именно в том, что она не требует доказательств. Достаточно просто верить.
Он посвятил свою жизнь Богу и сейчас не чувствовал горечи, даже зная, что судьбой его управлял слепой случай. Он проповедовал любовь и прощение, и никакие умные слова не заставят его сожалеть об этом.
Дверь притвора была все еще открыта; они пересекли холодное помещение, и Император распахнул главные двери церкви.
Внутрь ворвались воющий ветер и струи дождя, и Урия плотнее запахнулся в ризу, чувствуя, как промозглая ночь тысячами ледяных игл вонзается в тело. Он оглянулся на алтарь своего храма и увидел, что порыв ветра загасил последнюю свечу, еще горевшую у часов судного дня.
Церковь вновь погрузилась во мрак, Урия вздохнул, сожалея, что последний свет в храме угас. Порыв ветра захлопнул внутренние двери, и он последовал за Императором в ночную тьму.
Дождь немедленно промочил одежду до нитки, удар молнии озарил небо голубым электрическим сиянием. Сотни воинов стояли, выстроившись в шеренги, перед церковью: это были те самые свирепые гиганты в устрашающих доспехах, которых Урия последний раз видел в битве при Гадуаре.
Несмотря на ливень, они стояли не двигаясь, и дождь неумолчно барабанил по блестящим пластинам брони, пропитывая влагой алые плюмажи на шлемах. Доспехи, как заметил Урия, за прошедшее время были усовершенствованы: теперь плотно прилегающие друг к другу пластины искусно сработанной брони закрывали все тело воина, защищая его от прихоти стихий. Огромные ранцы за плечами воинов отводили избыточное тепло через специальные отверстия, над которыми, подобно дыханию, клубился пар. В руке каждого воина был факел, и под дождем пламя шипело, рассыпаясь искрами. За плечами у них были огромные ружья, и Урия содрогнулся, вспомнив смертоносный залп, прогремевший, подобно громовому раскату перед концом света, и унесший жизнь стольких его товарищей.
Император набросил длинный плащ Урии на плечи, и в то же время несколько воинов с огненными копьями наизготовку шагнули к церкви. Урия хотел было возразить, выступить против того, что они намеревались сделать, но понял, что это не поможет, и слова протеста замерли у него на губах. По его лицу, смешиваясь с каплями дождя, текли слезы, а языки пламени, вырвавшиеся из оружия воинов, уже перекинулись на крышу и стены церкви. Витражные стекла разлетелись от выпущенных гранат, которые с глухим гулом детонировали внутри церкви, и крыша полностью скрылась за стеной голодного пламени.
Из окон повалил густой дым, и дождь был бессилен усмирить разрушительную силу огня. Урия плакал, вспоминая чудесную фреску и тысячи лет истории, гибнущие у него на глазах. Он обернулся к Императору, лицо которого озаряли всполохи пожара.
- Как ты можешь творить такое? Ты говоришь, что цель твоя – добиться торжества разума и взаимопонимания, но сейчас ты уничтожаешь знания, хранимые веками!
Император посмотрел на него сверху вниз:
- О некоторых вещах лучше забыть навсегда.
- Тогда я лишь надеюсь, что ты знаешь, какое будущее ждет мир, лишившийся религии.
- Знаю, - ответил Император. – Это будущее и есть моя мечта. Империум Человека, существующий без помощи богов и высших сил. Галактика, объединенная вокруг Терры – ее сердца.
- Объединенная галактика? – переспросил Урия, уже не обращая внимания на горящую церковь. Он, наконец, начал понимать масштабы притязаний Императора.
- Именно. Единение Терры закончено, и настало время восстановить власть человечества над звездами.
- А во главе этой звездной империи встанешь ты? – предположил Урия.
- Конечно. Подобные великие свершения возможны, только если их направляет единственный дальновидный лидер, и иным путем вновь завоевать галактику нельзя.
- Ты безумен, - сказал Урия. – И самонадеян, если веришь, что звезды покорятся армии, подобной этой. Воины твои сильны, это так, но даже им такое не под силу.
- В этом ты прав, - согласился Император. – Эти люди не завоюют галактику, ибо они всего лишь люди. Они – лишь предтечи воинов, которых я создаю в генетических лабораториях, воинов, у которых будет и мощь, и сила духа, и видение будущего, необходимые в битве за звезды и нашу власть над ними. Эти воины станут моими генералами, они поведут мой крестовый поход к самым далеким окраинам вселенной.
- Не ты ли рассказывал мне о жестоком кровопролитии, в котором были повинны крестоносцы? – заметил Урия. – Чем же ты лучше тех святых людей, о которых ты говорил?
- Разница в том, что я знаю, что прав, - ответил Император.
- Слова истинного автократа.
Император покачал головой.
- Ты неверно все понимаешь, Урия. Я видел, что между выживанием и гибелью человечества проходит лишь узкий путь, и сегодня мы делаем на нем первый шаг.
Урия вновь посмотрел на церковь и ликующее пламя, пронзающее тьму.
- Ты избрал опасный путь, - сказал Урия. – Запрети человеку что-либо, и он возжелает запретного сильнее всех прочих вещей. А что если твоя грандиозная мечта сбудется? Что потом? Остерегайся, чтобы подданные твои не увидели в тебе бога.
Произнося эти слова, Урия вгляделся в лицо Императора и за маской могущества и величия увидел самую суть того, кто прожил тысячу жизней, кто ходил по земле дольше, чем могло представить воображение. Он увидел беспощадное властолюбие и кипящую лаву жестокости, наполнявшие сердце Императора. И в этот миг Урия понял, что не хочет принимать ничего из того, что предлагал этот человек, и не важно, как возвышенны и благородны были его обещания.
- Во имя всего, что свято, надеюсь, что ты прав, - молвил Урия, - но меня пугает будущее, уготовленное тобой человечеству.
- Я желаю только добра моему народу, - заверил его Император.
- Думаю, действительно желаешь, но я не стану частью этого будущего, - сказал Урия и, сбросив с плеч плащ Императора, пошел к церкви, высоко подняв голову. Ливень обрушился на него безжалостным потоком, но он приветствовал дождь, как воды крещения.
Он услышал позади себя шаги и следом за ними – слова Императора:
- Нет. Пусть идет.
Внешние двери церкви были открыты, и Урия вошел в притвор, чувствуя жар от языков пламени, метнувшихся к нему. Статуи были объяты огнем, от дверей в неф ничего не осталось – их сорвало с петель взрывом гранат.
Не останавливаясь, Урия вступил в охваченную огнем церковь. Пламя прожорливой стеной наступало на деревянные скамьи и шелковые занавеси, воздух пропитался дымом, и фреска на потолке была почти полностью сокрыта клубящейся тьмой. Он посмотрел на циферблат часов, стоявших на алтаре, улыбнулся, и пламя сомкнулось вокруг него.
Воины оставались у церкви, пока стропила крыши не провалились внутрь, вызвав вихрь искр и обломков, и здание не начало рушиться. Они оставались, пока первые лучи солнца не показались над горами, пока дождь не загасил последние языки огня.
Дым над тлеющими руинами последней церкви на Терре наполнил прохладный утренний воздух. Поворачиваясь спиной к развалинам, Император сказал:
- Идемте. Галактика ждет.
Император и его войско двинулись вниз по склону горы, и единственным звуком, еще слышимым над руинами, был тихий перезвон сломанных старых часов.
***
примечания к переводу:
1. Vastari – от Джорджо Вазари. итальянский историк искусства, архитектор и живописец; автор "Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих"
2. Жертвы политики исчисляются тысячами, религии - десятками тысяч. - Шон О'Кейси, цитата также приведена в книге «Бог как иллюзия» Ричарда Докинза, из которой много чего будет взято дальше.
3. здесь и дальше в разговоре про механику видений – пересказ гл. 3 из книги Докинза, часть про доказательство существования бога через личный опыт.
4. на данный момент есть предположение, что Сейтон – это Джон Скелтон, а Галлием – это Gulielmus_Peregrinus, как и Скелтон, бывший придворным поэтом.
5. про исторический инцидент, который Макнилл переработал, читать тут.
6. слова Рональда Рейгана
7. а это уже Дж. Буш. цитаты здесь и далее во всей этой сцене по ссылке выше.
8. слова Раймонда Ажильского, «История франков, которые взяли Иерусалим»: Достаточно сказать, что в храме Соломоновом и в его портике передвигались на конях в крови, доходившей до колен всадника и до уздечки коней. По справедливому божьему правосудию то самое место истекало кровью тех, чьи богохульства оно же столь долго переносило.
9. слова папского легата Арнольда Амальрика при взятии Безье в ходе Альбигойского Крестового похода
Последняя церковь (The Last Church), После Деш’еа
+3
