ГЛАВА 5

«Не бывает ничего неправильного. Бывает только отчаяние».

Энн Райс, «Королева проклятых»

Джинни чувствовала себя разбитой. Голова раскалывалась, приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть, все вокруг словно было окутано туманом. Каждое движение давалось с большим трудом, а мысли казались какими-то обрывочными и размытыми, и никак не желали собраться воедино. Нет, Джинни отлично сознавала, что с ней происходит, и пыталась адекватно оценивать сложившуюся ситуацию. Просто было так трудно понимать, что она находится в плену, где ее жизнь может оборваться в любую секунду, и при этом ничего не в силах изменить. Джинни гнала от себя ужасные мысли о том, что ее кошмары только начинаются, и старалась внушить себе, что если до сих пор ее никто не тронул, то в ближайшее время ей уж точно ничего не грозит. Но этих убеждений хватало очень ненадолго, уже буквально через несколько минут Джинни снова вздрагивала от каждого шороха за окном или слишком громкого биения собственного сердца. По ночам она просыпалась в холодном поту, судорожно осматриваясь по сторонам, чтобы в очередной раз убедиться, что все ее кошмары — это всего лишь плод больного воображения. Но когда снова погружалась в сон, то видела темноволосого юношу с дьявольской улыбкой и непроизвольно тянулась к нему. А наутро Джинни ненавидела себя за эти грезы и проклинала Тома Риддла, его магию и собственную глупость.

Она могла часами сидеть на широком подоконнике комнаты, согнув колени и спрятав в них лицо. Каждый раз, когда Джинни пыталась заплакать, на глазах, как назло, не появлялось ни одной слезинки. Казалось, что после ее первого разговора с Волдемортом в этой проклятой комнате, когда девушка пролила слезы всю ночь, она разучилась плакать?. Джинни была бы не против снова впасть в истерику, чтобы ничего не чувствовать, кроме гнева, и в нем позабыть обо всем на свете. Но, к своему разочарованию, сейчас она могла испытывать только тяжелую и медленно разъедающую ее изнутри тоску, из-за которой хотелось спрятаться подальше от всего мира или просто исчезнуть, чтобы не чувствовать себя столь одинокой.

И даже в те редкие моменты, когда к ней приходил Волдеморт, девушка молча сидела на подоконнике, не глядя в его сторону. Но темного мага совершенно не волновало душевное состояние Джинни, а вести разговоры с ней он больше не собирался. Он всего лишь подходил, делал несколько взмахов волшебной палочкой возле ее виска, при этом даже не произнося никаких заклинаний и не глядя на свою пленницу, словно она была неодушевленным предметом. А Джинни не пыталась убегать или сопротивляться, попросту не видя в этом смысла. Она не владела окклюменцией, поэтому не могла поставить блок от ментальных вторжений Волдеморта, к тому же она отлично понимала, что он в любом случае выведает у нее нужную информацию каким-нибудь другим способом. Но главной причиной бездействия Джинни было то, что она действительно ничего не знала, а Волдеморта вряд ли могли заинтересовать ее глупые надежды, что она еще когда-нибудь увидит своего Гарри.

Волдеморт уходил так же внезапно, как и приходил, ничего не сказав Джиневре напоследок. На самом деле это даже радовало девушку — ей было невыносимо слышать его негромкий вкрадчивый голос, произносящий ее имя. Джинни хватало и тех снов, где она готова была повсюду следовать за этим чудовищем. Стоило ему негромко произнести «Джиневра», как девушка просто-напросто лишалась возможности нормально думать. Конечно, в жизни этого не происходило, она по-прежнему испытывала к Волдеморту ненависть и презрение, но в любом случае Джинни опасалась, что волшебник может воздействовать так, как это было несколько лет назад.

Девушка не знала, для чего он столько раз приходил к ней и проникал в ее сознание. Ведь, скорее всего, ему должно было хватить единственного ментального проникновения, чтобы увидеть все то, что Джинни знала о делах Гарри и Ордена Феникса. Но, тем не менее, он раз за разом пытался что-то высмотреть в ее воспоминаниях. Всегда, уходя, он оставлял Джиневру с невыносимой головной болью и страшной усталостью, словно девушка не сидела целый день запертой в комнате, а поднимала в гору тяжести. Тогда она часами неподвижно лежала на полу, на ковре, смотря невидящим взглядом в потолок. И только в те моменты, когда ее окончательно одолевала дремота, Джинни перебиралась на кровать, где проваливалась в тревожный сон.

Все дни, проведенные в этом заточении, медленно сливались в бесконечные и однообразные будни. Джинни понятия не имела, сколько времени здесь находится, да и это, в общем-то, ее не волновало. В комнате она нашла кусок пергамента и даже перо и использовала их, чтобы отмечать дни, но примерно через неделю все времена суток будто слились воедино: девушка уже не замечала, где вечер, где утро, не обращала внимания ни на солнце, ни на звезды. Порой ей казалось, что она в плену всего один, который просто никогда не заканчивается.

И чем больше проходило времени, тем больше Джинни отчаивалась. Если поначалу она думала, что рано или поздно все должно проясниться, то теперь в ней не осталось ни капли надежды. Еще в начале своего заточения, как только девушка отошла от шока, она подумала о побеге. Конечно, это должно было казаться весьма нелепым — сбежать из плена самого Лорда Волдеморта, но что еще могло прийти в голову отчаянной гриффиндорке? Тогда Джинни ринулась к окну, надеясь, что сможет из него выпрыгнуть. Она настежь распахнула раму, но когда глянула вниз, то едва не закричала от разочарования: ее комната находилась на третьем этаже, а прямо под окном раскинулись густые заросли шиповника. И самое обидное, что рядом не было ни водосточных труб, ни карниза. Прыгнуть с такой высоты, не получив увечий, было невозможно — огромные шипы на ветках разорвали бы девушку на клочки. Но, тем не менее, Джинни надеялась, что, сделав из постельного белья веревку, она все же сможет добраться до земли, и уже была готова привести план в исполнение, как вдруг что-то заставило ее вытянуть руку из окна. И в ту же секунду ее ладонь наткнулась на невидимый барьер, который ограждал ее от внешнего мира, словно стекло. Следующие несколько часов Джинни билась руками о преграду, бросала какие-то предметы и без разбору шептала заклинания. Было так глупо надеяться на какой-то результат, не имея даже волшебной палочки, но, тем не менее, Джинни не была намерена сдаваться. Но время шло, возможности сбежать так и не было.

Неизменно приходил Волдеморт, проводил ментальные проверки ее сознания, несколько раз заходила Беллатрикс Лестрейндж, смеряла пленницу уничтожающим взглядом и быстро покидала комнату; три раза в день появлялась молчаливая Твинкси, домовой эльф. Она исправно приносила Джинни подносы с едой (признаться, очень вкусной), делала уборку и так же безмолвно удалялась, словно рассеиваясь в воздухе. Однажды Джинни попыталась с ней заговорить, в тайне надеясь переманить ее на свою сторону, но Твинкси лишь испуганно округлила глаза и поджала уши.

— Милорд запретил Твинкси разговаривать с молодой госпожой, — это были единственные слова, которых Джинни удалось от нее добиться.

И тогда девушка с каждым днем стала все больше и больше терять надежду. Темный Лорд хорошо позаботился о том, чтобы пресечь любую попытку сбежать, и Джиневре приходилось изнывать от тоски и безысходности. Она не смотрела в зеркало, боясь увидеть собственный взгляд, не замечала, что ест, не выглядывала в окно. Всего лишь раз глянула на бескрайние равнины, покрытые выжженной травой и редкими кустами вереска. В тот миг ее одолела такая печаль, что захотелось покончить с собой. Было совершенно невозможно смотреть туда, где были просторы, свобода, Гарри… В последнее время Джинни часто возвращалась мыслями к его образу: шептала его имя, вспоминала те далекие дни, когда он был рядом. И сейчас казалось, что тогда на месте Джинни была какая-то другая девочка, она же просто наблюдала за всеми событиями со стороны. А настоящей жизнью Джиневры всегда было то, что происходило в стенах этой вычурно обставленной комнаты.

Она упорно не замечала окружающую ее роскошь: не смотрела на свежие цветы в вазах, которые ежедневно меняла Твинкси, не пользовалась смежной со спальней огромной ванной комнатой, не надевала прекрасные наряды, висевшие в шкафу. Она упорно выстирывала то платье, в котором попала в плен, и носила исключительно его, не обращая внимания на заплатки и его потертость. И только когда за окном начал завывать ветер, а по стеклам по-осеннему задребезжали капли дождя, Джинни пришлось достать теплую черную мантию самого простого покроя и шерстяной плед, чтобы, закутавшись в него, сидеть на подоконнике.

Теперь Твинкси приходила чаще, разжигала камин, заваривала Джиневре горячий чай и следила за тем, чтобы девушка ни в чем не нуждалась. Сама же Джинни почти перестала удивляться всем оказанным ей «почестям» — вкусной еде и шелковой постели. Какое ей было дело до всего этого, если теперь ее жизнь состояла из тревог, кошмаров и рушащихся надежд? Сейчас бы она столько отдала за то, чтобы еще хоть раз просто увидеть родителей, братьев, Гарри, Гермиону, Луну… Но ей ничего не оставалось, кроме как ждать чего-то неминуемого и терпеть визиты молчаливого Волдеморта или хмурой Беллатрикс.

Однажды Джинни все же решилась осмотреть комнату, и, к своему удивлению, обнаружила в одной из тумбочек несколько запыленных книг. Среди них был потрепанный и явно никому не нужный сборник старинных баллад с выцветшими страницами и оторванной обложкой. Но, тем не менее, Джинни была рада, что сможет, углубившись в чтение, хотя бы ненадолго отвлечься от реальности. Второй же книгой был большой том с множеством древних рун, символов и схем, явно объяснявших какие-то черномагические обряды. Джинни с отвращением отбросила книгу, не желая больше к ней прикасаться.

Когда все баллады были прочитаны и изучены, к девушке снова вернулась прежняя тоска. Иногда в ней просыпалось отчаянное желание бороться, но почему-то каждый раз оно очень быстро смывалось дождем, струящимся по стеклам. Казалось, что он никогда и не прекращался, с каждым днем становясь только гуще и беспросветнее. Джинни уже почти позабыла о том, как выглядит солнце, и знойное лето, когда с ней только случилось это несчастье, она вспоминала как нечто призрачное и нереальное.

Она несколько раз пыталась спросить у Твинкси, какое сейчас число и какой месяц, но та лишь испуганно поджимала уши и поспешно аппарировала из комнаты. И однажды, когда Джинни в очередной раз безуспешно попыталась разговорить домового эльфа, а та снова растворилась в воздухе, девушку вдруг осенила одна гениальная мысль. Возможно, всему виной была злость на слишком преданное своим хозяевам существо, но Джинни вдруг пришел в голову план побега из этой «клетки». И какой же она была глупой, что не смогла додуматься до этого раньше! Все вдруг показалось таким простым и ясным... И ведь если бы она не была такой глупой, а подумала об этом раньше, то, возможно, сейчас бы она уже могла быть дома…

От мысли о побеге и о Норе Джинни впервые за столько времени улыбнулась. Оказывается, она все еще помнила, как это делается, и к ней вернулась надежда хоть на какое-нибудь будущее. В один миг у нее появилось то, чего ей так не хватало во время заточения, и это придало столько жизненных сил! Даже дождь больше не казался таким проливным, тучи — гнетущими, а обстановка комнаты — враждебной.

Остаток того вечера Джинни провела сидя у камина, кутаясь в шерстяной плед и обдумывая новый план побега. И пусть в нем было столько белых пятен, теперь все казалось таким многообещающим!


* * *

Весь следующий день Джиневра не находила себе места. Она металась по комнате, не зная, куда себя деть и чем занять, и молила судьбу о том, чтобы Волдеморт сегодня не решил почтить ее своим визитом. Ведь если бы он снова применил к ней леггилименцию, то тут же узнал бы о ее намерении сбежать и предотвратил это, после чего исполнил бы свое обещание убить всех ее родственников. Но мысль о том, что он заходил к ней всего несколько дней назад, успокаивала.

Впервые за много дней Джинни решилась посмотреть в окно. Где-то к полудню дождь прекратился, туман рассеялся, и теперь она видела унылый пейзаж из голых равнин, серого неба и промокших листьев, устилающих узкие дорожки перед особняком Малфой-Менора. Но мысль о том, что всего через какие-то несколько часов Джинни сможет сама пройтись по ним, наступая в лужи и вдыхая свежий запах свободы, кружила голову и вызывала дрожь в коленках.

В этих местах сумерки наступали очень медленно, словно расплываясь по местности, не спеша заглядывая в самые укромные уголки и постепенно наполняя их сгущающейся дымкой. И в тот момент, когда небо только-только начало темнеть, а равнины покрываться прозрачной тенью, Джинни занервничала еще больше. И скорее не от страха, а от предвкушения. Кажется, слизеринцы называли это «гриффиндорским рефлексом», с чем, впрочем, Джинни была в тайне согласна. Но ведь иногда вся жизнь может зависеть именно от одного безумного поступка.

Девушка оторвалась от рассматривания пейзажей и обвела взглядом комнату. Больше всего на свете она надеялась, что делает это в последний раз. Затем она встала, надела теплую мантию и обувь — единственное, что собиралась взять с собой. Впрочем, эти вещи были действительно необходимы: в такую погоду было невозможно находиться на улице в легком льняном платье. Ожидание казалось невыносимым, и если бы у Джинни были часы, то она бы уж точно молча следила за стрелкой, затаив дыхание и вздрагивая при каждом шорохе за окном. А сейчас казалось, будто время полностью исчезло, мир затих, а воздух застыл.

Джинни не знала, сколько прошло времени, когда в комнате послышался негромкий шорох. За много дней девушка уже успела к нему привыкнуть — он мог означать только прибытие Твинкси с едой или с намерением сделать уборку. И прежде Джинни никогда не радовалась этому сморщенному худому существу в старом полотенце так, как сейчас. Она тут же вскочила с кровати и уже готова была кинуться к ней, но мгновенно остановила себя, мысленно призвав не идти на поводу у эмоций и возбуждения. Это получалось с большим трудом, так как Джинни привыкла все делать сразу, не задумываясь о последствиях и полагаясь только на счастливый случай.

«Все будет хорошо, Джин, собери свои мозги и не глупи», — попыталась себя утешить девушка, и, признаться, это немного помогло. По крайней мере, на первое время.

Она стояла посреди комнаты, молча наблюдая за тем, как Твинкси старательно накрывает небольшой столик у камина, раскладывая столовые приборы и тарелки с едой. Эльфиха, казалось бы, даже не замечала, что в комнате кроме нее присутствует еще кто-то, поэтому Джиневре удалось подобраться к существу ближе. И больше всего на свете она надеялась, что Твинкси не будет делать слишком резких движений, и это хоть как-то поможет Джинни сориентироваться.

Впрочем, эти ожидания были лишними: девушка успела запомнить, что каждый раз перед тем, как уйти, эльфиха тихонько проскальзывала в дальний угол комнаты, откуда аппарировала по своим делам. Это, конечно, не считая тех случаев, когда Джиневра сама вынуждала ее уйти. В этот раз, закончив накрывать на стол, Твинкси осторожно осмотрелась и направилась к противоположной стене комнаты. Недолго думая и стараясь действовать как можно быстрее, Джинни последовала за ней. В ту же секунду Твинкси обернулась, глядя на девушку расширенными то ли от удивления, то ли от страха глазами. Но Джинни понадобилось всего мгновение, чтобы схватить домовика за костлявое плечо. Наверное, здесь свою пользу сослужила отменная реакция Джинни — недаром она уже два года была в составе сборной Гриффиндора по квиддичу. В следующий же миг девушка почувствовала рывок, головокружение, перед глазами все поплыло, и также внезапно Джинни вдруг почувствовала, что лежит на чем-то твердом.

И именно в те секунды, когда она еще не совсем пришла в себя от такой резкой аппарации, Джиневра вдруг осознала всю безрассудность, абсурдность и рискованность своего плана — сунуться неизвестно куда, с явно не дружески настроенным домовым эльфом, да еще и в огромном доме, где так просто заблудиться. А что, если бы Твинкси аппарировала прямо к Темному Лорду, или, еще хуже, к Беллатрикс? Как тогда ей выкручиваться? Впрочем, Джинни было не привыкать к подобному, все же она была гриффиндоркой до мозга костей, так что совершение бездумных поступков было у нее в крови.

Постепенно девушка приходила в себя, чувствуя, как перед глазами все перестает плыть и вырисовывается четкая картина. Джинни находилась в небольшом полутемном помещении, заваленном различным кухонным хламом, с узким окошком под потолком. И если бы не огромное количество предметов, заполняющих тесную коморку, Джинни решила бы, что снова оказалась в той камере, куда с самого начала ее привела Беллатрикс.

Рядом обнаружилась Твинкси, и как только эльфиха осознала, что произошло, она истошно закричала, не в силах сдержать свой ужас. Ведь пленница, за которой ей было поручено присматривать, сбежала из комнаты по ее вине. Наверное, та самая секунда, когда Твинкси впала в шок, была идеальным моментом для того, чтобы покинуть коморку — всего в несколько шагов пересечь крошечное помещение и скрыться за приоткрытой дверью, скорее всего, ведущую на саму кухню. И плевать, что будет дальше, в любом случае придется рисковать, ожидая какой-нибудь опасности на каждом шагу. От волнения тряслись коленки, сердце стучало, как сумасшедшее, а растрепавшиеся волосы прилипли ко лбу, но единственное, о чем могла сейчас думать Джинни — это о том, что ее ожидает за стенами дома. Она отлично понимала, что как только Твинкси придет в себя — а это, по всем подсчетам, случится довольно скоро, — то тут же отправится к Пожирателям Смерти сообщить о побеге пленницы. И поэтому у девушки было всего несколько минут, чтобы покинуть дом.

Джиневра тихонько вышла на кухню, стараясь создавать как можно меньше шума, чтобы не привлекать к себе внимания. К ее счастью, там никого не было, а дверь, ведущая на хозяйственный двор особняка, была приоткрыта. И Джинни, стараясь ни к чему не прикасаться, выскользнула наружу. Оказавшись на улице, она тут же почувствовала, что в лицо дует холодный ветер, а с неба, затянутого серыми тучами, падают пока еще редкие капли дождя. Конечно, у Джинни был капюшон, но вряд ли бы он смог ее спасти от ливня. В очередной раз пришлось пожалеть, что у нее нет волшебной палочки, но едва ли сейчас можно было это изменить.

Ни секунды не медля, Джинни кинулась за ближайший угол дома, больше всего на свете надеясь, что на пути ей не встретится ни одного эльфа или, не дай Мерлин, волшебника. Дождь усиливался, и, ступив на мощеную камнем дорожку, Джинни почувствовала, как в ее туфли проникает вода. Девушка поморщилась, но не остановилась, ведь на счету была каждая секунда, и если обращать внимание на неудобства, причиненные погодой, то ей никогда не добраться до выхода из этого проклятого парка. Джиневра упорно пыталась убедить себя в том, что поступает правильно, что она в любом случае найдет выход и останется незамеченной. При этом она старалась не думать о том, что будет в случае, если ей все же удастся пробраться за ворота Малфой-Менора. Главной целью Джинни было убежать как можно дальше от Волдеморта и его приспешников, а там можно будет и подумать над тем, что делать дальше. Например, добраться до ближайшей деревни, которая, насколько она знала, находилась совсем не далеко, и в ней жили как и магглы, так и волшебники.

Джинни бежала в неизвестном ей направлении, думая только о том, чтобы оказаться как можно дальше от угрюмого особняка. Но, как бы далеко девушка не отбегала, казалось, что дом по-прежнему находится рядом. Он черной громадиной возвышался над парком, и, казалось, тень от него закрывала собой каждую аллею, каждую клумбу, каждый укромный уголок. Джинни старалась не обращать внимания на гнетущую атмосферу этого места и думая о том, что скоро все это закончится. Нужно только собрать волю в кулак и бежать вперед, несмотря на бьющие в лицо капли дождя, острые ветки, впивающиеся в кожу и рвущие одежду. Девушка то и дело натыкалась на уродливые статуи каких-то волшебных существ или волшебников, тут и там расставленных по парку, давно неработающие и поросшие мхом фонтаны и каменные скамьи, прячущиеся под густыми ветвями вековых деревьев. Несколько раз ей пришлось менять направление из-за разросшейся живой изгороди, преграждающей путь, и тогда начинало казаться, что этот парк специально запутывает ее, не позволяя найти выход.

Было видно, что там, где Джинни сейчас находилась, редко бывали как люди, так и домовые эльфы: повсюду виднелись сломанные деревья, тропинки поросли сорняками, вырывающимися сквозь неплотно прилегающие друг к другу камни, а кусты были больше похожи на непроходимые заросли. Ветер безжалостно гнул их в сторону, срывая желтеющие листья и заставляя их кружиться вихрями над землей, а вековые деревья жалобно скрипели, словно в любой момент готовы были обрушиться на землю.

Джинни казалось, что она попала в какой-то страшный сон, где происходят самые ужасные вещи, которые только можно себе представить. Она уже не понимала, текут ли по ее лицу слезы или это капли дождя, но все равно шла вперед.

«Я не сдамся, честное слово, ни в коем случае не сдамся. И уж лучше умру где-нибудь здесь, чем снова вернусь к тем ублюдкам», — думала Джиневра, вновь сворачивая на одну из дорожек, которая показалась ей менее недосмотренной. Впрочем, она, как и все остальные, закончилась тупиком, и пришлось возвращаться.

Джинни с трудом могла представить, сколько она вот так блуждала по парку. Теперь она понимала только то, что промокла до нитки, тело до боли пронизывала дрожь, а она по-прежнему не могла найти выход. Она даже не плакала от того, что вновь сделала необдуманный поступок, тем самым доказывая свою глупость и непригодность для подвигов, о которых мечтала раньше. Наверное, именно из-за своих мыслей девушка даже не заметила, что идет по широкой алее, по бокам которой растут старинные каштаны, а между ними — аккуратно подстриженные кусты шиповника. Джинни пришла в себя только тогда, когда оказалась у кованого забора, полностью оплетенного диким виноградом. В те секунду девушка готова была закричать от радости: как бы она ни страдала, что бы с ней ни случилось, она добралась до такой желанной свободы!

Оставалось только оказаться по ту сторону ограды, и — все, остальное будет уже не так важно. Джинни окинула взглядом длинный забор, который, казалось бы, бесконечно тянулся в обе стороны, отчего мысль найти ворота представлялась совершенно глупой. Впрочем, так было даже лучше: возле главного входа непременно должен караулить кто-то из Пожирателей Смерти, и, конечно же, повсюду расставлены защитные заклинания, не позволяющие без ведома Темного Лорда выйти за территорию Малфой-Менора. Да и сам забор был не таким уже и высоким — всего пять футов; если постараться, то можно перелезть, хватаясь за дикий виноград. Джинни была довольно ловка: все детство она пролазала по деревьям с братьями, и ей ничего не стоило перебраться через какую-то ограду, пусть и такую высокую. Вот только девушка совсем не учла того факта, что от дождя прутья забора стали скользкими, а ветер мешал держаться. Она то и дело падала, больно ударяясь о выступающие из земли массивные корни деревьев, забрызгивая лицо грязью и разрывая одежду о цепкие ветви кустов.

Джинни злилась, рычала, выкрикивала ругательства в адрес себя, Пожирателей Смерти и самого Мерлина, поражаясь, что знает такие заковыристые неприличные слова. Но все равно карабкалась вверх, стараясь не обращать внимания ни на ушибы, ни на порезы, ни на усталость.

— Дура, ненормальная идиотка, — прошипела Джинни, едва сдерживая стук зубов и сжимая кулаки, чтобы не дрожать. — Как же я ненавижу… Уроды…

Девушка в очередной раз подавила в себе подступающие рыдания и повернулась к забору. Поставила ногу на бортик, рукой схватилась за прут. И дальше, карабкаясь по массивным стеблям дикого винограда, оплетающего забор, добралась до самого верха, где располагались острые шпили. Любое неосторожное движение могло заставить девушку напороться на стрельчатый наконечник, поэтому Джинни старалась как можно крепче держаться за прутья. Она уже собиралась перекинуть ногу через забор, чтобы нащупать ступней очередное пересечение стеблей, как вдруг ей показалось, что что-то держит ее, мешая нормально двигаться.

Не хватало ей только запутаться во вьющемся растении! Джинни сжала зубы и с силой рванула ногу, но ничего не почувствовала, кроме рывка в мышцах и резкой боли в лодыжке. Еще через миг она поняла, что ее ногу обхватил росток винограда. Ничего страшного… Девушка перевела дыхание и, одной рукой крепко держась за забор, потянулась вниз, чтобы освободиться от хватки растения. Но как бы она ни пыталась разорвать стебель, казалось, что петля на ноге затягивалась еще туже. Была бы только у нее сейчас волшебная палочка!

Всего на несколько секунд Джинни выпрямилась (настолько, насколько это вообще было возможно в ее положении) и сделала несколько глубоких вдохов. Она уже давно перестала обращать внимание на дождь, вот только в те секунды капли, падающие с неба, вдруг стали казаться ей обжигающими, как кипяток. И внезапно Джинни почувствовала, как что-то тянет ее вниз. Она опустила взгляд и не смогла сдержать пронзительный крик: теперь все ее левая нога до самого бедра была оплетена растением.

«Мерлин мой, Джиневра, ты набитая дура, безмозглая кретинка, — сказал внутренний голос, и что-то в нем напомнило Джинни о Гермионе, отчитывающей за что-то незадачливых друзей. — Как же ты, тупорылая идиотка, умудрилась перепутать дьявольские силки с диким виноградом?»

Теперь Джинни кричала не только от ужаса, но и от злости и бессилия. Она впилась руками в растение, надеясь, что это хоть как-то ослабит его хватку. Но сколько бы усилий девушка ни прилагала, растение только сильнее сжимало ее ногу, грозясь раздавить кость. Джиневре вспомнился урок травологии на первом курсе, где профессор Спраут несколько раз напоминала, что хватке стеблей дьявольских силков лучше не сопротивляться, иначе они просто-напросто задушат человека. Но как можно было не сопротивляться, когда это растение все сильнее обвивало ее тело?

Несколько щупальцев добрались и до второй ноги Джинни, сжимая ее своими кольцами. Она вцепилась ногтями в стебли, но ее силы уже были на исходе. Единственное, что она могла — это беспомощно хвататься руками за растение и глупо кричать от отчаяния и боли. Совсем не так Джинни представляла свою смерть…

Она попыталась расслабиться, но это привело только к тому, что растение принялось опутывать и ее руки, добираясь до плеч, шеи, и девушка была больше не в состоянии хвататься за забор. Она повисла вниз головой, не шевелясь. Тело уже ничего не чувствовало, перед глазами плясали разноцветные пятна. И кто сказал, что перед смертью в сознании за несколько секунд проходит вся жизнь? Ничего подобного! В голове было пусто, мысли куда-то ушли, а воображение не подбрасывало никаких воспоминаний. Ну, почти не подбрасывало…

Вспомнился Гарри, его негромкий голос, теплые губы, нежные руки, лучистые глаза… И от мысли, что она больше никогда его не увидит, не почувствует его тепла, Джиневре хотелось просто выть. Но кричать уже не получалось: голос сорвался, и из горла вырывался только глухой хрип.

— Гарри… — Джинни уже не знала, сказала она это или просто подумала, да и это больше не имело значения.

Кажется, это последнее, что Джинни помнила.... А потом ее настигли темнота, холод, пустота и… Она уже не слышала хлюпающих по грязи шагов, шороха одежд, громкого голоса, произносящего «Инсендио», жара… Но ее это уже не должно было волновать…