Глава 1

***

В гостиной становилось прохладно. Гарри отложил детектив, потянулся с такой силой, что в спине что-то громко хрустнуло, поморщился и лениво посмотрел на остывающие угли в камине. Разжечь пламя снова не составило бы никакого труда, и молодой мужчина уже было потянулся за валяющейся рядом с занимаемым им глубоким креслом волшебной палочкой, но внезапно передумал. Ну сколько ж можно сидеть вот так вечерами в одиночестве, проглатывая дешевое бульварное чтиво в немыслимых количествах?

Он взглянул на часы: в принципе, время позволяло отправиться в постель, но сна не было ни в одном глазу – засидевшись накануне до рассвета с книгой, он проспал сегодня до полудня. Гарри вздохнул еще раз, погромче, и стал размышлять о том, что нужно заняться каким-нибудь увлекательным видом спорта – и развлечение, и спина вот так хрустеть, наверное, прекратит, сон наладится, да и способ познакомиться с какими-нибудь новыми людьми это очень недурной.

Мысль, что в его жизни неплохо бы было появиться новым людям, занимала Поттера вот уже пару месяцев, в течение которых он был предоставлен самому себе после расставания с Гансом. По самому Гансу он не скучал абсолютно – не было там таких отношений, чтобы мечтать о совместной жизни, включающей взаимные уступки, завтраки, ужины, понимание друг друга без слов и одно полотенце на двоих – но были и моменты, которых не хватало отчаянно. Гарри улыбнулся уголком губ. Здорово, например, было просто так съездить в субботу на горное озеро в Альпах или со смехом пройтись по магазинам, обсуждая нелепость шмоток, что носят современные тинэйджеры, да просто отправиться кататься на машине по автобанам, в конце концов. Ганс любил скорость. И еще секс. Этого Гарри не хватало куда сильнее холодных альпийских озер.

Встряхнувшись, словно в попытке сбросить с себя внезапно охватившее его чувство одиночества, Гарри бодро вскочил с кресла, натянул джинсы, с немалым усилием просунул голову в узкий ворот тонкого шерстяного свитера, вытащив из-под него отросшие уже почти до плеч волосы, и, порадовавшись, что, усаживаясь за чтение пару часов назад, поленился вытащить контактные линзы, отправился в располагающийся в соседнем квартале небольшой бар.

Заведение, принадлежавшее геру Хёнигу, Гарри очень любил. Переделанное из квартиры, а может и двух, оно содержало в себе все те нехитрые прелести, что могут слегка скрасить досуг вымотанному за день работяге: с десяток столиков (на каждом стоит неизменная шахматная доска), дартс на стене, легкая негромкая музыка, столь же легкие запечатанные в пластиковые пакетики закуски и пицца – другой еды к огромному выбору алкогольных напитков Томас Хёниг, единственный работник собственного бара, не имеющего даже названия, не предлагал. Но насколько Гарри знает, пока еще никто не жаловался, и ходили сюда, в основном, завсегдатаи.

Усевшись за высокую барную стойку, Поттер заказал кружку нежно любимого им Францисканера, с жадностью отпил сразу треть ее содержимого и только тогда оглянулся. Он был там. В самом темном углу, за самым маленьким столиком и, на первый взгляд, был полностью поглощен игрой в шахматы с самим собой. Тонкие пальцы грели стоящий перед доской стакан с виски, голова склонена была так низко, что лица увидеть невозможно, как не старайся. Не то чтобы Гарри сильно старался, но позавчера и еще, кажется, на прошлой неделе этот мужчина сидел там же, и Поттер беспрерывно чувствовал лопатками его взгляд, но стоило обернуться – ничего: та же поза, тот же виски, те же шахматы.

Смотреть так долго на незнакомца показалось Гарри неприличным, и он, сев в вполоборота, чтобы не терять бдительности, вернулся к забытому напитку, прикурил и подтянул к себе пепельницу. Наличием этого нехитрого предмета, кстати, заведение гера Хёнига радовало его больше всего – в девяноста процентах находящихся в помещениях баров, кафе и ресторанов Германии курить было запрещено. Еще лет пять назад именно некурящим приходилось искать себе место, где они могли быть избавлены от необходимости вдыхать дым, а теперь мучиться приходится курильщикам – все вокруг меняется, развивается, эволюционирует, и, похоже, неизменным, с тех пор как лет пятнадцать назад приехал в эту страну, остается только он сам. Внутренне, конечно, не внешне.

Он до сих пор считал, что идея сбежать из магической Британии к чертям собачьим или еще куда подальше была одной лучших идей за всю его жизнь. Но главное, в отличие от других гениальных, она была идеей осуществившейся, в первую очередь, наверное, потому, что принятое в запале решение обдумать у Гарри времени не было – вокруг все еще бушевали осколки великой битвы за Хогвартс, и это, пожалуй, был первый и последний момент, когда он мог исчезнуть незамеченным и оставить страшно благодарную убийце Волдеморта общественность и завистников – смешивать, но не взбалтывать! – давиться орденом Мерлина, слухами и домыслами. Он никогда не хотел для себя судьбы обласканного вниманием героя и, сделав то, что считал себя сделать обязанным, сожрав тонну всякого рода говна за последние несколько лет своей жизни, Гарри почти без сожаления покинул Туманный Альбион.

Факт, что он жив, но выбрал иной путь, был известен трем живым существам на всем белом свете – двумя из них были, разумеется, Рон и Гермиона, которые сумели его понять и которым он доверял безгранично, третьим – новый главный гоблин Гринготтса, тайно переправивший содержимое поттеровской ячейки по указанному адресу, и который был слишком заинтересован в своей работе, не говоря уже о профессиональных клятвах, чтобы это новость пошла дальше его острых уродливых ушей. А вот место, где находится Гарри сейчас, не было известно никому. Сначала он просто инкогнито путешествовал по Европе; останавливаясь в гостиницах не более чем на пару дней, он смотрел, наслаждался, впитывал жизнь во всем ее цвете и вкусе – влажный запах Венеции и утренней выпечки в маленьком парижском кафе, что напротив сада Тюильри, узкие, поднимающиеся в горы, дающиеся с каждым шагом все труднее и наполненные музыкой Моцарта, улочки Зальцбурга, мягкий песок и жадно лижущие пальцы ног волны на пляжах Малаги… Лувр, Прадо, Эрмитаж, Колизей, Акрополь… постепенно он становился все более живым, дышалось все легче и отчаянно хотелось начать все сначала. Он проходил в музеи в мантии невидимке, чтобы не стоять в очередях, пересаживался с поезда на поезд, не заботясь ни о каких документах, наплевав на все законы и порядки – эти ничтожные вопросы так легко решала старшая палочка – гостиничные номера сменяли друг друга до тех пор пока он наконец не выдохся и не решил осесть здесь, в Мюнхене. Почему именно тут? Да он толком и сам не знал – что-то в городе, его воздухе, кружевных зданиях старого центра, общем настроении привлекло Гарри, не захотело отпускать. Да и немецкий язык дался Поттеру на удивление легко – настолько, что уже спустя три-четыре года в нем перестали распознавать иностранца. Старое имя, но новая фамилия, новая речь, новое место – и новая жизнь расцвела перед ним всеми красками свободы.

А на родине его искали – он знал. Слухи и газетные утки доходили даже сюда, в сердце Баварии. Сначала ждали, затем подключили аврорат, допрашивали кого можно и нельзя, следили за всеми местами, где он мог появиться. Потом официальным изданиям надоело печатать аврорские отчеты, героя войны признали пропавшим без вести (читайте, погибшим – так удобнее), и за Гарри Поттера взялась желтая пресса, которой в Германию доходило, разумеется, куда меньше – впрочем, достаточно для того, чтобы молодой человек с изумлением прочел статью о том, что пропавших героев войны Гарри Поттера и Северуса Снейпа видели вместе чуть ли не на Гавайях, и что это о чем-то там редакторам этого журнальчика говорит. Смешно, конечно, было до колик, но информация о том, что Снейп пропал, как и он сам, заставила Гарри задуматься о возможности того, что профессор каким-то образом все-таки ухитрился выжить, хотя надежды было конечно мало.

– Еще пива, Гарри? – пожилой хозяин приветливо улыбнулся, вернувшись за стойку и обнаружив опустевшую кружку завсегдатая.

– Да, спасибо, Томас, – отвлекшись от размышлений, Поттер вновь почувствовал спиной взгляд и резко повернулся. Мужчина в углу, разумеется, смотрел совершенно в другую сторону.

Это начинало раздражать. Отпив немного из второй кружки, Гарри еще минут пять понаблюдал за тем, как незнакомец делает ход, затем поворачивает доску к себе другой стороной и вновь впадает в глубокую задумчивость. Было совершенно не похоже, что его интересует еще что-то, кроме игры. Тогда что это? Старый друг паранойя? В этом Поттер искренне сомневался, поэтому решил попытаться разобраться в ситуации, ну а для начала недурно было бы выяснить, кто же перед ним. Он сполз с высокого табурета и решительно пошел к угловому столику.

– Разрешите составить вам компанию?

– Я не говорю по-немецки, – глухо и хрипло ответил на родном для Гарри языке мужчина, по-прежнему невежливо не поднимая на него взгляда.

– Зато я говорю по-английски, – приветливо улыбнулся Поттер, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче. – Я спросил, не хотите ли вы сыграть со мной. Я вот тоже один, и шахматы тоже очень люблю, вот и подумал, что…

Тут мужчина поднял голову, и Гарри запнулся на полуслове. Прошло полтора десятка лет, это правда, и голос у него был так не похож на громовые раскаты, сотрясающие в школьные годы подземелья, но Поттер был готов поклясться, что перед ним сидит бывший профессор зельеварения Северус Снейп. В мюнхенском баре. Пятнадцать лет спустя. Через пятнадцать минут после того, как он о нем вспомнил в первый раз за последние три года. Хотя, впрочем, сидит он тут уже вторую неделю, но все равно на редкость дико получается.

– Я… – Гарри все-таки попытался взять себя в руки, понимая, что мог обознаться, а если даже и нет, то профессор, в свою очередь, узнать его сейчас вряд ли способен, и начинать новое знакомство со стандартного выставления себя клиническим идиотом было бы исключительно нелепо. Он глубоко вздохнул и снова улыбнулся. – Если я помешал, вы скажите прямо, это ничего.

– Нет, все нормально, присаживайтесь, я просто не ожидал встретить здесь земляка.

– О, наш неистребимый акцент в деле, – расхохотался Поттер. – А ведь здесь меня давно принимают за баварца. Гарри Фишер, – он протянул ладонь для рукопожатия.

На переносице у мужчины залегла на мгновение глубокая морщина, но через мгновение разгладилась, и сам он словно встряхнулся:

– Очень приятно, мистер Фишер. Мое имя Карлос Снейп.

– Пожалуйста, называйте меня просто Гарри, мистер Снейп, мне так привычнее.

– Договорились, Гарри, – пожимая протянутую ему сухую узкую ладонь, Гарри с трудом сдерживался, чтобы не начать неприлично ржать. Отчего-то то, что зельевар оказался жив и, похоже, вполне здоров, если не считать сильно изменившегося голоса, он принял удивительно легко. А вот занятный факт, что профессор оставил себе свою фамилию, в то время как Поттер не смог отказаться от имени, развлекал невероятно. И теперь они станут друг для друга хотя бы на пару часов Гарри и Снейпом – так просто и правильно, в отличие набивших оскомину и намертво засевших за долгие годы на зубах мистера Поттера и профессора, сэра. Вечер становился все чудесатее, ну кто бы мог подумать, а!

***

– Конь на E4, – Гарри понимал, что безнадежно проигрывает, но продолжал бороться изо всех сил, чтобы игра продолжалась подольше. Отчего-то он очень боялся, что, одержав победу, профессор сложит фигуры в коробку, встанет, рассчитается за виски и исчезнет навсегда. А этого Поттеру неожиданно не хотелось. Профессор за эти годы почти не изменился, и в обществе не узнававшего его Снейпа он чувствовал себя практически как дома, или даже как в Хогвартсе в его лучшие годы. Он так давно не говорил на английском, не играл в шахматы и не разглядывал это бледное лицо с хищным взглядом удивительно черных глаз. Впрочем, как раз это лицо он никогда не удосуживался разглядеть внимательно, не испытывая к его обладателю никаких иных чувств, кроме брезгливости и слепой ненависти. А ничего ужасного в лице не было – немного уставшее, чуть больше истощенное, чем ему бы пошло, большеносое, слегка ассиметричное и, в целом, некрасивое, оно чем-то тянуло к себе. И вдруг отчаянно, просто невероятно захотелось схватить его за руку и спросить, почему он его не узнает, сказать, что это он, Поттер, зашептать заговорщицки, что они теперь на одной стороне и нужно держаться вместе, но наваждение прошло быстро, не оставив после себя и следа. Только любопытство.