Ненормальные

Мой брат - ненормальный.

Нет, он, конечно, милый, хороший, замечательный, но больной. Он не всегда был таким. Сначала, в детстве, мы были одинаковые, даром что братья-близнецы. Вечно шумные, веселые, искренние, мы берегли друг друга, любили по-братски, вместе играли и, как все лучшие друзья, обещали быть всегда вместе. А потом, когда нам было всего по тринадцать, все сломалось. Я смутно помню тот переломный момент - мы с родителями, кажется, ехали в машине, а потом был удар, крики матери и обжигающий огонь. Я почти сразу потерял сознание, но брат тогда вытащил меня. Рассказывали, что я едва выжил - неделю провалялся в реанимации - но все-таки выкарабкался. А родители погибли. Тогда это было страшным ударом для нас. Ваня, мой брат, отчетливо помнил и тот день, и все, что было потом. Он помнил похороны, бледных родителей в гробах, помнил и стены больницы, в которой лежал я, он знал, что я могу умереть, и сходил от этого с ума. Не удивительно, что он заболел.

Когда я только выздоравливал, находясь в больнице, Ваня забывал о горе. Он даже умудрился скрыть от меня смерть родителей, пока я окончательно не пришел в себя. Пока я болел, он чувствовал, что не может сломаться и сдаться, ведь был я, которому нужна была поддержка, и он, Ваня, это прекрасно понимал.
А потом меня выписали. Помню, как брат осторожно держал меня за перебинтованные запястья и вел по коридору. Все тогда было словно в тумане. Нас привезли в детский дом, небольшое, но вполне уютное здание. Мы были наслышаны о ужасах, творившихся в детдомах, и этот показался мне тогда настоящим раем. Мальчишки, с которыми мы жили в одной комнате, всегда терпимо к нам относились. Первые несколько месяцев они боялись к нам приближаться, а, возможно, просто жалели, но, так или иначе, мы были им за это благодарны. А потом как-то все сложилось. Мы даже стали нормально жить. Выживать в детском доме, как выживали остальные, нам почти не пришлось. Мы всегда были (да и есть) вместе, держались друг за дружку и не давали в обиду. И все вскоре отстали от нас.

По ночам мы много разговаривали. Ваня забирался на подоконник рядом с моей кроватью и тихим шепотом делился своими мыслями, которых за день накопилось немало. Я, поджав под себя коленки, улыбался ему и его мыслям и радовался, что он почти не переживает. Тогда я был маленьким и наивным ребенком, который не видел те ужасы, которые пережил мой брат, а Ваня не собирался распространяться на эту тему. Но с каждым днем он все больше замыкался в себе.
И вот однажды в наш детдом, к тому времени мы были там уже полгода, приехал психолог (или психотерапевт, я, признаться, никогда в этом не разбирался). Она вызывала нас к себе по очереди, о чем-то беседовала, а потом рассказывала воспитателям. Мы с братом решили пойти к ней вместе. Но нам не разрешили - психолог мягко, но настойчиво сказала, что на прием ходят по-одному. Ваня, старше меня на целых пять минут, пошел первым. Они долго о чем-то беседовали в закрытой комнате, и когда брат вышел, он выглядел бледным и измученным.
Со мной психолог говорила, наверное, еще жестче, чем с братом. Она думала, что если уж Ваня ненормальный, то и я такой же. А под конец вздохнула и произнесла слова, которые, как я думал, изменили всю мою жизнь: "Вы абсолютно нормальный, но вот вашему брату требуется помощь. Я говорю с вами, как со взрослым человеком, и надеюсь, что вы поймете. Пока не произошло ничего страшного, но все может измениться. Неконтролируемые припадки бешенства, избиения, перепады настроения - все это может произойти. И помните, если вдруг вы почувствуете, что с вашим братом что-то не так - можете смело говорить мне."

Как бы не так! К своим четырнадцати, я был прекрасно наслышан о психбольницах, лечебницах и их методах лечить душевнобольных. Да и сильно я сомневался в том, что мой брат - один из них. Нет, твердил мой разум, он абсолютно здоров!
Но против своего желания я начал замечать все новые и новые странности - Ваня закрылся ото всех, кроме меня, стал жестче, злее. Мы почти перестали разговаривать, а когда я пытался завести разговор - он обрывал меня. Я надеялся, что это был переходный возраст, и скоро все пройдет.
Однажды я поздно возвращался из школы в детдом - задержали после уроков, а брат не дождался и убежал первым. Я шел и думал о родителях, о нашем детстве, вспоминал, и вдруг меня кто-то сбил с ног и начал избивать. Я неплохо умел драться, и повалил противника на землю, мы стали молотить друг друга кулаками, а я так и не разглядел его лицо. Потом мелькнул нож и - темнота.
Очнулся я уже в больнице. Вся спина болела, но зато рядом был Ваня. Он сидел и держал меня за руку и все улыбался и говорил, что все будет хорошо. На следующий день мне сделали операцию. После нее я не мог вставать с кровати месяц, а может и больше. Я только лежал и смотрел в потолок, мечтая, чтобы все поскорее закончилось. Каждый раз после уроков ко мне прибегал Ваня и сидел рядом, рассказывая что-то и держа за руку. Он уходил поздно вечером, и мне было безумно плохо без него. Я сходил с ума. И тогда начал сомневаться не в его, а уже в своей ненормальности.

А однажды ко мне пришли и сказали, что мой брат на допросе в милиции - его могут посадить за убийство человека. Я уже знал, что он убил того, кто сделал это со мной. И тогда я был ужасно горд, что у меня такой замечательный брат.
Тогда все обошлось - директор приюта признал Ваню ненормальным и, ради избежания наказания, отправил на месяц лечиться в какую-то психбольницу. Конечно, это была всего лишь видимость - мне рассказывали, что его на время поместили в другой приют, ожидая, что история уляжется.
Можете себе представить, как я сходил с ума без него. В тот момент мне было особенно плохо - я едва начинал вставать и ходить. Каждое движение мне давалось с трудом, но, к счастью, мне повезло. Тогда мне сильно помог один паренек - Митя - который не давал меня никому в обиду, все время был рядом и, совсем как Ваня, говорил: "Все будет хорошо". Тогда он ненавязчиво заменял мне брата, хотя всегда чувствовал эту границу, за которую нельзя было ступить. Я не знаю, что было бы со мной, если бы не Митя.

А потом вернулся Ваня. К тому времени я уже почти свободно мог ходить, но бегать и прыгать мне все еще было больно. Когда я увидел его, медленно бредущего по аллее к крыльцу детдома, я бросился к нему, кричал что-то и почти не ощущал боли. Мы рухнули вместе на дорогу и расплакались. Он все улыбался мне и шептал, что я полный идиот, и мне нельзя бегать, а я все глядел в его глаза и боялся, что он изменился. Но он по-прежнему оставался любящим братом.
В тот день мы говорили целые сутки, и никто нам не смел мешать. Ночью, собравшись снова все вместе, мы шептались, таинственно переглядываясь с друзьями и иногда смеялись. Вся боль и весь ужас пережитого отошли на второй план. Мы были детьми, маленькими и беспомощными, но не переставшими верить в чудо.

Но однажды нас усыновили. На тот момент нам были четырнадцать, и мы сильно удивились, когда узнали, что нас забирают из детдома и отправляют в семью. Обычно молодые родители, которые не могут иметь детей (а такие нас как раз и забирали), обращали внимание на малышей, которым не было и трех лет - а тут вдруг мы. Нам с Ванькой было больно прощаться с нашими друзьями, особенно с Митей, но мы решили, что так будет лучше.
Наши приемные родители оказались неплохими людьми. Правда, они были заняты собой, и мало обращали на нас с братом внимания, но мы всегда жили нормально - у нас была вкусная еда, приготовленная тетей Наташей (так звали нашу приемную мать), удобная одежда. По выходным мы выбирались гулять вместе, и в такие моменты я чувствовал себя в своей семье, как будто все было хорошо, и не разбивались на машине наши родители. Не знаю, как чувствовал себя Ваня, но, я почти уверен, он думал так же.
Учились мы неплохо, но в школе так ни с кем и не смогли подружиться. В классе мы были изгоями - все знали нашу историю и не жаловали "детдомовских" - хотя иногда я думаю, что дело было еще и в наших характерах. Мы закрывались в своем маленьком мире и никому не позволяли туда входить. Такими нас сделало горе, а счастливые люди не хотели (или не могли) этого понять.

И вдруг начались странности. С каждым днем я замечал, как брат меняется. По утрам он уходил в школу, не поздоровавшись и даже не дождавшись меня. В школе намеренно отсаживался на другую парту, стоило мне сесть рядом, и не заговаривал. Мы молчали целую неделю, не говоря друг другу ни слова. Наших "родителей" это удивляло. Хотя они не особо обращали на нас внимание, перемены в наших с братом отношениях заметили даже они.
Тогда я решил поговорить с ним. Когда приемные родители уехали, я буквально прижал его к стенке в нашей комнате и спросил, голосом, не терпящем возражений:
- Какого черта происходит?!
Он только молча смотрел на меня и улыбался. Очень, надо сказать, по-идиотски улыбался. Мне нестерпимо захотелось врезать ему. Но я сдержался.
- Хватит улыбаться! Что с тобой происходит?
- Вась, прости, - выдохнул он тогда и как-то сразу поник, - я вдруг понял, каким придурком был всю эту неделю. Раньше мне казалось, что ты меня ненавидишь, вспоминаешь тот случай... я постоянно думаю о том, что сделал... правильно ли? Ты считаешь меня убийцей, да?... я знаю, ты меня ненавидишь...
Тут я, честно говоря, безумно удивился и долго пытался понять, о чем он говорит. А когда понял - расхохотался.
- Дурак ты, Ванька! Я ведь тогда совсем об этом не думал. Наоборот, я гордился, что есть человек, который за меня готов на такое. А потом и забыл.
И тогда я вдруг осознал, что только что сказал. Конечно, раньше я и не думал о том, что мой брат убил человека! Господи, тот месяц без него я думал только о своей боли и о своем одиночестве. Я ждал брата, а когда он пришел - за радостью забыл обо всем. Мне тогда и в голову прийти не могло, как мучается братишка, сколько он пережил.

После этого разговора меня пробрал дикий страх. Я не мог уснуть всю ночь, глядя на спящего брата, успокоенного моими словами. А потом уснул. И мне, впервые после автокатастрофы, приснились родители. Отец неодобрительно качал головой, а мать улыбалась, будто говоря, что будет любить нас, несмотря ни на что.
Я проснулся в холодном поту и несколько минут сидел на кровати, смотря перед собой. Никогда еще не было мне так безумно страшно. В следующую секунду я уже теребил спящего Ваню и, едва разбудив его, заговорил диким, сбивчивым шепотом. Смутно помню, что я говорил тогда, но плакал я постоянно. Кажется, вцепился в его пижаму и не отпускал, все плакал и говорил что-то. А Ваня тепло и нежно обнимал меня и шептал свое привычное "Все будет хорошо". Мне хотелось крикнуть, что ничего хорошо не будет, что все уже плохо, и надежды нет, и еще плакал, плакал сильнее, и все шептал что-то сбивчивым шепотом. Помню, как аккуратно уложил меня брат на постель, держал холодные ладони на моем горячем лбу и все шептал свои любимые слова.
Я валялся в бреду несколько дней. Тогда мой брат особенно сблизился с нашими приемными родителями и, как позднее сам рассказывал, убедился, что их поведение - всего лишь оболочка, что они по-настоящему заботятся о нас и искренне любят. Ваня и тетя Наташа, которую я теперь просто называю Наташей, ухаживали за мной, всегда были рядом, когда мне становилось плохо или я начинал вспоминать родителям. Доктора говорили им, что я не болен простудой или не подхватил вирус, скорее, это реакция организма на горе, которое я так долго держал в себе. Наверное, так и было.
В любом случае, такая же участь, что и меня, постигла Ваню буквально через несколько дней после моего выздоровления. Наташа тогда только руками всплеснула и воскликнула: "Близнецы!"
Теперь я оказался на месте брата.

Но вот, наконец, через месяц мы были полностью здоровы. В тот день, когда мы вышли на улицу, накрапывал мелкий дождь. Мы одели яркие плащи, как в детстве, и выскочили под дождь в одних кроссовках. До сих пор удивляюсь, как Наташа нас отпустила?
Мы неслись по улицам, смеясь во все горло и улыбаясь прохожим. Наши волосы давно намокли, и по лицам текли струи, а глаза весело сверкали и переглядывались. Мы добежали до пирса и сели прямо на доски и начали махать ногами, весело брызгая друг друга соленой водой из моря. Наш смех был слышен во всем городке, и люди улыбались, стоило увидеть нас. Тогда мы были по-настоящему счастливы.

Знаете, мой брат - ненормальный.
Но я не слишком отличаюсь от него - я тоже немного псих.

Мы - ненормальные.