Странник. История вторая.

Искаженное дьяволом лицо.
Морозный воздух с шелестом пробирается между стеблей травы, тревожит сухую землю. Он словно крадущийся зверь огибает фигуры в черном одеянии, щекочет щиколотки, наполняет легкие сыростью. И свирепый ветер громко воет на лишь ему известном наречии, осязаемой стеной поднимаясь к самому небу. Лазурному и недосягаемому, усеянному мелкими ватными комами облаков. Ледяное высокое солнце печет спины и словно тончайшим лезвием режет глаза. Но своим теплом топит в росу незаметный невнимательному взору иней. В его золотом свете снуют миллиарды перламутровых пылинок, гонимые малейшим движением пространства. На многие мили лишь тишина, лишь одиночество. Над землею и над небом распространяется мелодичный вибрирующий звук. Его источником является не горло, но душа – так поют за упокой. И толпа людей, что раньше были безразличны, скорбят теперь как один. Каждый считает себя индивидом и каждый следует своему стаду. Вокруг сырой ямы, что в скором будущем станет последним пристанищем для очередной души, толпились безликие в своей напускной грусти люди. В их головах роились мысли, никоим образом не соответствующие месту и поводу их собрания. Отчужденные на лицо, в душе же они желали скорее покинуть это место и забыть. У изголовья свежевырытой могилы, что больше подходила на опрятную, но канаву, неровно был вкопан в землю крест.

В одной маленькой и забытой деревушке, не окончившей свое существование лишь благодаря преемственности поколений ее жителей, ревностно охраняющих родное насиженное место, произошла одна история. Ее нельзя никак описать, можно сказать только, что она отражает общество таким, какое оно есть – со всеми его недостатками, лживыми поступками и раскаянием. Это тесное слабо местечко, словно гриб, росло в тени Города. Их экономика, политика и торговля были тесно связаны. Поскольку деньги приобретали здесь огромную ценность и приберегались сельчанами для трат в городе, между собой они промышляли равноценным обменом. Если коротко, то взаимоотношения между двумя вышеназванными можно было назвать комменсализмом – не причиняя вреда, немногочисленное селение выживало за счет своего покровителя, но взамен дать что-либо было неспособно. В хаотичном порядке на некотором отдалении от каменных ворот своего защитника, на пустыре расположились несколько десятков домов во главе с деревянной церковью – единственным зданием, имевшим величественный вид. Сбоку от узенькой, еле видной под поросшим сорняком, тропинки стояла вколоченная в землю деревянная табличка с вырезанным на ней названием «Горушка». Данное название объяснялось тем, что дальше тропинка поднималась на небольшой холм и скрывалась среди домов, уместившихся на его верхушке среди пышных деревьев и кустарников. В последние десять лет Горушка славилась на многие мили вокруг не только теми прекрасными ярмарками, что раз в год устраивались жителями. Пиршество, убранство этого праздника с незапамятных времен оправдывало честь находиться под защитой городского управления – нигде в мире больше не могли похвастаться подобным зрелищем. Нет, шла молва, будто один из ее уроженцев был непревзойденным гончарных дел мастером, и изделия его желали приобрести не только ближайшие соседи и желающие обновить устаревшие предметы быта. Совсем недавно этот человек приобрел вовсе необычную знаменитость и вокруг его персоны роились все новые догадки и мифы – доля из них способствовала продажам, другие служили утешением, а некоторые лишь развлекали народ своей нелепостью. Люди, и богатые, и бедные, приезжали из далеких стран, чтобы заполучить баснословной красоты произведения. И действительно – существовал такой человек. Он жил в одном из домов на холме с самого своего рождения, разве что в юношестве сбежал из отчего дома, чтобы получить образование. Правда, этот его поступок не был замечен никем, кроме собственной семьи, ведь сельчане никогда не одаривали вниманием ни самого героя, ни его родственников. Всю свою жизнь селянин не выделялся какими-либо выдающимися способностями. Но однажды…
Звали этого человека Варун. Жил отшельником в изрядно постаревшей хижине. Вся земля вокруг избушки была заполнена травой высотой по колено, колеблемой подобно морским волнам при дуновении ветра. Жесткая темная трава вытеснила все цветы и мелкие растения, и лишь пара старых деревьев со скрюченными стволами доживали свой век, вздымаясь над нею. Стены обиталища изрядно облупились, и побелка была испещрена лабиринтами трещин. Ссохшаяся деревянная рама, обрамляющая маленькие круглые окошки, грозилась вот-вот рассыпаться от старости. Покосившееся невысокое ограждение из веток деревьев обрамляло небольшой участок земли вокруг дома. Лишь сам факт обитаемости этого места не давал сооружением внутри забора обрушиться вовсе, не оставив после себя и следа. Здание давно требовало ремонта и ухода, но его владелец, живший в одиночестве, словно не замечал этого. Хозяин двора был выше среднего, статным и сильным, словно медведь, и голос его был схож с ровным рычанием, он носил длинные кучерявые волосы, собранные в низкий хвост, и русую короткую бороду. Отличительной же его чертой было лицо, целиком покрытое волдырями, вечно скрываемое надвинутой на глаза белесого цвета соломенной шляпой. Ходила молва, будто Варун заключил сделку с самим дьяволом. Получив от темного владыки ни с чем несравнимый талант, мужчина отказался платить по счетам своей душой, за что был навечно обезображен. Правда же состояла в том, что человек этот уже преступил черту средних лет и вернулся в края, где был рожден, лишь благодаря удару судьбы. Далеко от сюда у него уже была семья – жена и маленькая дочь. В одну из тихих ночей, обманчиво не предвещавшую плохого, его прошлое место жительство охватил пожар. Многие друзья и знакомые, да и те люди, с которыми обычно обмениваешься лишь приветствием при встрече, погибли в огне, забрав с собой еще только недавно созданную семью. Сам Варун был искалечен и ослеплен, попытавшись спасти дорогих людей. Не имея другого выхода, он вернулся в дом, что перешел ему по наследству. В связи с отсутствием зрения, он был не в состоянии освоить новое ремесло, и вынужден был всю жизнь зарабатывать гончарством – руки-то помнили, как работать с глиной. Односельчане сторонились его и в спину называли проклятым, не зная о печальной участи его вызывающей внешности. Несмотря на общее неодобрение, у гончара и в родной деревне нашлось небольшое количество постоянных покупателей, что ценили тонкую работу и мастерски украшенные изделия, остававшиеся столь же прекрасными даже спустя долгие годы использования.
Именитый ярмарок, на который люди слетались словно полчища бабочек на свет, начинался с первыми днями весны и длился целый месяц. Во время празднования сего события вся Горушка украшалась – жители за некоторое время до открытия ярмарочного сезона украшали свои дворы, убирались, подвязывали ветви деревьев цветными лентами и наряжали в красивые одежды чучел на огородах. Дома разукрашивались, словно пряничные, в яркие цвета, благодаря которым действительно просыпался аппетит. Везде развешивались разрисованные диковинными узорами светильники, гирлянды из бумажных цветов и стеклянных бусин. Цветы на лужайках всегда сажались с расчетом на то, что к празднику они уже явят человеческому взору свои пестрые лепестки. Все ради заезжих, что могли остановиться в одном из домов или всего лишь держали путь по дороге, что опоясала холм поперек. У подножия холма, на котором расположилась деревушка, расчищалось место для палаток и лавок, в центре будущего ярмарка обустраивалось местечко для уставших путников с уставленными по кругу лавочками – позже оно будет окружено людьми, торгующими продовольствием и сладостями. Приглашались искусные музыканты и странствующие артисты всех существующих жанров – от фокусников до шутов. Устанавливались декорации, каждый желающий мог принять участие в конкурсе на самые удачные вывески магазинов и украшений для витрин. Праздник в Горушке начинался задолго до официального действия, ведь и сами приготовления зарождали в душах людей нетерпеливое ожидание и радость. Около недели и взрослые, и дети неустанно копошились, как слаженные и ответственные муравьи в новом муравейнике. Наконец их старания восстали во всем своем великолепии, как и во все года до этого. Прошлый опыт не забывался, и каждый новый праздник был во многие разы зрелищнее предыдущего. Настал день открытия и с самого утра воздух над куполами многочисленных палаток пропитывался ароматами пекущейся на продажу сдобы, приторностью цветущих деревьев и гомоном человеческих голосов, зазывая народ. Только вот еще было не время, ведь не зря ярмарка так тщательно усыпалась украшениями – ее открывали только поздно вечером, когда на небе начинали несмело появляться первые звезды. И вот небо озарилось сперва легким румянцем, а затем облака окрасились насыщенным темно-розовым оттенком, заслоняя своими телами солнце. Только лишь когда по небу рассыпались звезды и взошла луна, свежепостроенный базар показался с новой стороны. Посетителей стало намного больше, чем до этого, жизнь так и кипела, сосредоточенная в этом месте. Яркие разноцветные огни, словно живые, подрагивали под пеленою ночи особенно ярко, в сумрачной тишине заиграла веселая музыка, сопровождаемая смехом. Темный бархат ложился на землю, обволакивая и здания, и людей, скрывая в себе мелкие недостатки окружающего пространства, отравляя воздух обещанием о сказках и чудесах. И, вопреки расходящимся мнениям, даже самые необщительные и, казалось бы, безрадостные люди сейчас с замирающим сердцем медленно шли в узких проходах между заманчиво горящими витринами, жадно цепляясь взглядом за каждую причудливо блестящую мелочь, за любую вещицу, чьи очертания сглаживались от недостатка света и тем самым выглядели только привлекательнее. Разнообразные лампочки, фонарики и огоньки из тонкого стекла, в чьем нутре горели свечи, отражались мелькающими бликами в глазах прохожих. Они слабо освещали посетителям путь, но посмотрев на них, невозможно было признать их бесполезными и ненужными – своим насыщенным глубоким свечением они создавали иллюзии, задевающие самые тонкие струны в сердцах. Особенно живописно в это время суток выглядели ювелирные лавки, чей товар играл всеми цветами, включая те, что выходят за рамки радужной палитры. Драгоценные камни и металлы игриво отливали, впитывая в себя свет из всех возможных его источников. Украшения будто горели изнутри. Но еще ярче были костюмы актеров, клоунов и шутов, чьи одежды были невероятно пестрыми и расшитыми блестящими нитями, усыпанными блестками. Эти люди развлекали чуть ли не каждого встречного, очаровывая загадочными нарядами и невероятными выступлениями – короткими, лишь для одного или нескольких зрителей. Наблюдая за их движениями и действиями, люди заинтересованно охали и радостно аплодировали выступающим. Тут же, на деревянном помосте, выступали жонглеры – в умелых руках факелы кружили и подбрасывались, разрезая оранжевым лезвием черноту над головами. Одинокие музыканты, облокотившись о стены магазинчиков, терзали свои инструменты, с надеждой глядя то на прохожих, то на оставленные неподалеку головные оборы с монетами на дне. Их музыка, настолько непохожая, что одна и та же мелодия по-разному звучала у каждого исполнителя, смешивалась в единое произведение. Уличные фокусники творили чудеса, ловко вводя всех, даже самих себя, в заблуждение. Чарующая ночь. Не единственная, не последняя, но для многие увидят только ее, прежде чем навсегда покинуть гостеприимную ярмарку. В самом конце импровизированного тоннеля из торговых единиц уродливой кляксой расположилась гончарная лавка. Она не была причудливо разодета в разноцветные ткани и не пылала от множества фонариков – свет исходил лишь изнутри помещения. Трудно было заметить ее среди обилия прочих, более презентабельных, магазинов. Ее содержимое не было редкостью, в нем не было загадки, но все же оно стоило внимания. Чудесные глиняные изделия – будь то горшочки или миски, были на первый взгляд непоследовательно, нелепо раскрашены, но в этой неразберихе скрывалась какая-то необычность. Деревянную крышу поддерживали тонкие доски из того же материала. У этого сооружение не хватало внешней стены, в которой могла бы находиться входная дверь, вместо нее стоял высокий стол с аккуратно выложенными на нем рядами изделиями. В середине стояли несколько грубых, толстых свечей на единственном свободном от глины кусочке. Возле дальней стенки сидел сам продавец и невидяще глядел перед собой в то время, как его грубые, казалось вовсе не созданные для подобной работы, руки вышивали на крахмально белой ткани растительные узоры. Благодаря этой неизвестной изюминке люди один за другим подходили полюбоваться, подержать в руках товар, многие из них покупали и уносили его с собой. Маленькая и невзрачная чашечка оторвалась от стола, поднятая тонкими, но не от излишнего изящества, а от худобы, руками. Незнакомец, облаченный в черный плащ, вертел в руках изделия, осматривая со всех сторон скрытыми под низким капюшоном глазами.
- Сколько Вы возьмете за эту вещь? – Спросил Странник у слепого торговца. Тот неуверенно повернул голову в сторону, от которой исходил тихий, скрипящий подобно старой двери, голос.
- А что за вещь сейчас в Ваших руках?
- О, прошу прощения. Я держу небольшую чашу, на внутренней стороне дна которой изображено животное. Смею предположить, что это корова.
Варун открыто улыбнулся подобной догадке.
- Две серебряные монеты.
Мужчина услышал, как зашелестела ткань одежд и его ладонь обдало холодом и тяжестью от вложенных в нее монет.
- Всего хорошего, добрый человек. – Сухое прощание предшествовало тихим, словно кошачьим шагам. Уж лишенный зрения мог это оценить, он мог слышать многое благодаря своей потере. Этого необычного покупателя сменили многие другие и постепенно воспоминание о человеке, купившем невзрачную чашу, стерлось из памяти.
Время шло, день сменялся днем, но люди неизменно пребывали и пребывали на ярмарку, наслаждаясь предоставленными развлечениями и товаром. Как часто это бывает, заядлые противники схлестнулись на этом товарном поле битвы, стремясь слыть более успешным и приятным изготовителем, нежели соперник. Даже на тихого гончара, никогда не покидавшего чертогов своей лавки, ополчились некоторые злые люди. Часто они бранили его в лицо, не скрывая враждебности. А как иначе – ведь изделия человека, что несправедливо опрел свой талант при сделке с нечистым, возымел успех. Благодаря своим заработкам он смог нанять людей, что согласились отстроить и привести в порядок его дом. А одна молодая девушка часто помогала ему, занимая место мужчины за прилавком. Он относился к ней, как к дочери, а она жалела и утешала его. Звали помощницу Власта. Она была полной противоположностью гончарных дел мастера – совсем худая, сохранившая пока детские черты, чернявая и румяная. Каждый день она исправно помогала слепцу. Возможно, именно благодаря ней так возросли продажи, ведь невозможно было пройти мимо такой незлобивой и приветливой девушки. Как ни причудлива бывает судьба, но на время ярмарка Странник остановился в доме, где жила семья Власты. Его рука коснулась входной двери, выбивая стук костяшками, когда рассвет только начал предупреждать о своем приходе, обрамляя белой полосой подол небес. С противным стоном отворилась дверь, видимо, таким образом явившая свой протест разбудившему ее гостю. Хозяйка дома вытянула длинную, с опоясывающими ее складками, шею, чем весьма походила на боязливую черепаху, выглянувшую из панциря. За спиной худой невзрачной женщины, которая еще не была стара возрастом так, как внешностью, стоял такой же чудаковатый муж. Удивительно было смотреть на них, зная, как сильно внешне была не похожа на родителей их дочь. Дом, в который впустили Странника, не был богат и лишь слегка вздымался над уровнем бедности. Половицы громким эхом разогнали шаги по каждой маленькой комнатке, даже потолок заразился этим звуком, но от другого источника – это был топот детских ног, сбегавших с чердака, чтобы посмотреть на чужака, являвшегося исключением в правилах этой семьи. Как только связанные родственными узами взрослые и дети в полном составе предстали перед взором чужестранца, стала ясна причина их бедности. Детей здесь насчитывалось пятеро, а так же присутствовало и постаревшее поколение, сохранившееся в лице испещренной бороздами морщин и зяблой кожей цвета пергамента старушкой. Часто в подобные дома не рассчитаны на большое количество обитателей и состоят максимум из трех жилых комнат, в дополнение к которым пристраиваются такие удобства цивилизации, как кухня и кладовая. Этот домишко не стал исключением. Гостиная, не отделенная от входной двери прихожей, была весьма скромной – немного потрепанная временем печка, на которой было застелено расшитым покрывалом чье-то место для сна, рядом с ней у стены еще одна, так же застеленная кровать с несколькими прислоненными к стене подушками, выполнявшая функции дивана. Перед ней – невысокий, но массивный, стол из темного дерева, на нем стояла миска с выпечкой, только-только снятой с огня и источавшей густой запах сладкого теста. Уставшему с дороги Страннику предложили место на печи. Тот поблагодарил хозяев и на весь день скрылся за перегородкой, отделявшей спальное место на поверхности печи от остального пространства помещения. Так и шли дни, проводимые гостей внутри этой семьи: гость исправно платил за проживание, часто пропадал на весь день или наоборот не показывался даже чтобы поесть, а ближе к вечеру радовал приютивших его людей захватывающими историями из своего бесконечного запаса, словно он не запоминал их, а бережно хранил в своем походном узелке с вещами, каждый раз доставая одну из них. Он мало говорил о себе, но уж если говорил – это больше походило на сказку. В такие минуты, что могли перейти и в часы, наполненные рассказами, он собирал всю небольшую приютившую незнакомца семью как благодарных слушателей вокруг себя. Как и прежде до этого, путешественник следовал традициям, исполняя свой долг рассказчика. Мужчина, правда, был вынужден задержаться у постояльцев на некоторое время. После окончания ярмарка из этого места должны были направиться множества повозок, с которыми мужчина надеялся отбыть в качестве попутчика. Сейчас же у него не было возможности покинуть временное пристанище.
Однажды у дочери семейства состоялся короткий и непримечательный, но оттого действительно запоминающийся, разговор. Она совсем не ожидала, что скупой на слова чужеземец станет ее собеседником. Неподалеку от горушкиного холма протекала мелкая речушка, которая перетекала в настоящую реку за многие мили отсюда. Именно там Власта приметила своего гостя. Странник выглядел весьма нелепо – его штанины были закатаны по колено, а ноги опущены в воду, притом плащ и скрывающий лицо капюшон находились на привычном месте. Густые седые волосы лоснились под солнцем. Девушка, как ей казалось, незаметно подошла к чужаку и присела рядом.
- Правда, чудесный день? – Неожиданные слова заставили вздрогнуть и окрасить щеки подкравшейся собеседницы румянцем.
- Так и есть, господин.
- Что-нибудь случилось и ты нуждаешься в моей помощи?
- Вовсе нет. Всего лишь Ваша скрытность заставляет меня находить интересным ваше прошлое.
- Мое прошлое теперь совсем ничего не значит. Но мне кажется, Вас сейчас больше тревожит тот слепой гончар, что живет по соседству. – Сердце собеседницы неприятно подскочило в груди, что не удивительно. Как же мог этот человек знать о том, чего не знали даже близкие подруги?
- Так и есть. – Удивление сменила грусть и нужда выговориться. Девушка, смущенно комкая в кулаках юбку, все же начала выкладывать душу перед старшим и явно мудрейшим, чем она. – Он вовсе не плохой, и у него печальная история. Его родные погибли, он одинок, ему тяжело справляться с бытом. Он только с глиной работает хорошо. Мне так жаль его. Но мой отец считает, что Варун корыстный, он опасается за меня. Несколько раз он уже угрожал Варуну. Мне так жаль. Я стараюсь помочь, но приношу одни неприятности. Хотела бы я заменить дочь этому несчастному человеку, но я бессильна против собственной семьи.
- Тогда, может, стоит перестать навязывать свою помощь?
- Нет, ни за что! – Эти слова возмутили юную особу и даже не задумываясь, она подскочила на месте и, бросив гневный взгляд на фигуру в черном, стремительно скрылась. Позже ей станет стыдно за то, каким коротким был этот диалог и как глупо она выглядела в тот момент. Больше ей никак не удавалось завязать разговор с необычным постояльцем – то ей мешала скромной, то не к месту проснувшийся гнев.
С того дня, как Странник посетил праздник по случаю открытия ежегодной торговли в здешних местах, прошло три недели. Празднование близилось к концу, некоторые лавки уже были закрыты, так и не дождавшись конечного срока. Число посетителей значительно поредело, из состава уличных развлечений остались лишь музыканты, все еще мечтающие о праздном заработке. Их одинокая музыка, не изменившая ни ноты за все время, начинала надоедать ежедневно работавшим вокруг жителям Горушки, они часто возмущались и предпринимали попытки согнать наглецов с насиженных мест куда подальше. Давным-давно закрылись шатры гадалок и фокусников, украшения на импровизированной площади потрепались и не выглядели столь же драгоценными, как раньше. За повседневной суматохой люди не сразу заметили кое-что совсем необычное. В конце ряда деревянных торговых сооружений будто из воздуха появилась настоящая свалка, в которой тяжело было узнать в скромный магазин, коим раньше она являлась. Черноволосая, замаравшаяся в пилы девчушка сидела на коленях, измазав юбку в дорожной пыли, а перед ней стояла лежала огромная груда обломков. Осколки глиняных изделий кучей хлама валялись под настилом деревянных досок и щепок. Вокруг густым ковром распласталась рыжеватая пыль, даже дорога в некоторых местах немного окрасилась кирпичным цветом. К груди девушка прижимала плоское коричневое блюдце, с одной стороны которого красовалась неровность – даже оно не уцелело, один кусочек затерялся среди нагромождения теперь бесполезной глины. Безучастная толпа, изображая искреннее переживание, заинтересованно столпилась рядом с разрушенной лавкой. Некоторые из зевак нескромно высказывали свои предположения. Можно было услышать короткие обрывки фраз, недалеких между собой по смыслу, в них говорилось о том, что подобный поступок являлся справедливым в отношении односельчанина. В этот день сам хозяин не появился на месте погрома, более того – его нигде не было видно. Ну, не видно, и ладно. Люди очень быстро забыли о таком незначительном происшествии и спокойно продолжили заниматься своими делами. Горевавшая девушка была вынуждена, не смотря на свои переживания, помогать своей семье с хозяйством. В связи с равнодушием и кипой собственных забот, участники ярмарка не стали предавать разгром гончарного магазина, да и незанятые люди нашли более интересные занятия. Наступила тихая ночь, совсем не примечательная на фоне тех, что были в самом разгаре праздника, в первых числах месяца. Усталый и вялый праздник уже утерял свое великолепие, яркие огни горели устало, словно были истощенными жизнью стариками, с благовением ожидающими кончины. По сути, они такими и являлись. Каждый год новые фонари зажигались, светили и умирали. Внезапно яркое оранжевое зарево осветило деревянные стены лавок. Люди, потревоженные рыжей волной от источника освещения, сопровождаемой горячим воздухом, выбегали на улицу с намерением разобраться, что же произошло. На холме один из домов окутал пожар. Пламя вздымалось высоко над крышей, опаляя верхушки старых деревьев. Их сухие от старости и мертвые внутри стволы лишь подпитывал горящую стихию, мизерное количество оставшейся в пустом древесном теле смолы кипело и пузырилось под действием палящих языков стремительно набирающего силу пожара. Клубы черного дыма оседали копотью на ближайших домах. Едкий запах палящегося дерева обжигал легкие и разъедал глаза, вызывая кашель и слезоточивость у переполошенных людей, выбежавших из соседних домов. Горела избушка гончара. В огне, нещадно сжиравшем не только стены и дом изнутри, но и двор, плавились и лопались множественные горшки, тарелки и столовые приборы. Старые стены дома без усилий со стороны охватившей их стихии, сдавались и с грохотом осыпались, заглушаемые трещащим звуком огня. Самый догадливый народ в считанные минуты сгруппировался и начал приносить ведра с водой, ведь быстро распространяющийся огонь грозился захватить и другие жилища в свой кошмарный плен. Несколько часов пожар сопротивлялся напору воды, но общими силами перепуганная толпа смогла одолеть полыхающего монстра. Лишь тогда удалось выяснить причину напасти, когда люди успокоились и самые стойкие, в основном мужчины, принялись допрашивать свидетелей. Наперво выяснили, что отец Власты вконец озверел от злости и беспочвенных подозрений. Он уже не первый раз угрожал талантливому мастеру и в этот раз надумал искоренить свои проблемы, не прибегая к помощи словесных разбирательств. Узнав об этом, несколько мужчин из числа огнетушителей бросились в обугленные остатки избы, лелея слабую надежду обнаружить хотя бы останки хозяина дома, но участок обгорел так сильно, что даже следов мебели практически не осталось, а что уж говорить о человеческом теле.
Похороны не требовали подготовки – за час успели вырыть символическую могилу на местном кладбище и собрать всех сочувствующих. Пока односельчане провожали погибшего, отцу помощницы гончара было дано время, чтобы навсегда покинуть место своего преступления. Даже самые злые люди, не стеснявшиеся вслух осуждать погибшего, единогласно признали гонимого односельчанина убийцей, не заслужившим прощения. Сонные и утомленные скоропостижным развитием событий, люди не следили за ускользающей реальностью. Практически все они осуждали провожаемого в последний путь и считали его дьяволовым слугою. Священник, отпевавший погибшего, давил в своей душе негодование и одновременно просил прощения за свои недобрые воспоминания.
И лишь двое человек отсутствовали сейчас около могилы, в которой уже никогда никого не похоронят. Власта и Варун размеренно подпрыгивали на медленно и тяжело продвигающейся вдаль от деревушки телеге. Нещадное солнце только поднималось над землей, пробуждая песни первых птиц. Трение колес о дорожный песок и редкие камни превращались в особую мелодию. Огромный вол тяжело ступал по земле, вздымая облачка пыли и натужно сопел. Только сбежавшие из родного и теперь обоими ненавистного места, знали, кого благодарить за счастливый конец. Примостившись на верхушке насыпи сброшенной поверх мешков с солью соломы, лежал Странник. Этот проницательный и незамутненный предрассудками человек накануне подслушал ссору между родителями Власты, русло которой медленно, но верно раскрыло перед ним намерения главы семейства. Очень скоро он предупредил жертву тогда еще только зарождавшегося нападения и посоветовал бежать в поисках лучшей жизни. Конечно же, вскоре колеса телеги пересекут черту соседнего селения, где Странник покинет спасенных им беженцев. И так же, как на новом месте никто не узнает о том, что у Варуна еще день назад не было семьи, новоиспеченные отец с дочерью не узнают, что спасший их от печального исхода человек – вовсе не чародей и не волшебник. А пока мужчина с девушкой перешептывались крайне нежно, делясь друг с другом своими секретами, будто они никогда прежде не были чуждыми людьми, и оба верили, что стали свидетелями чуда.