Глава 1. Первый снег.

На самом деле, я еще с утра знал, что не усижу сегодня в помещении, но почему-то упорно оттягивал момент встречи с первым снегом, находя себе кучу всевозможных бестолковых дел и, в результате, покинул уютное тепло дома только около десяти вечера.

Снег манил, сверкал и переливался в льющемся из соседских окон свете. Мерлин, как же я ненавижу эти окна, особенно их вечерний вариант, когда сквозь тщательно задернутые шторы, прячущие от глаз любопытствующих своих хозяев, все равно безжалостно просвечивают силуэты счастливых людей. Эти силуэты, в обнимку смотрящие телевизор, пьющие свой вечерний чай, просто делящиеся дневными новостями, день за днем заставляют меня чувствовать себя ущербным. Каждый вечер, находясь дома, я вспоминаю о них и стараюсь не делать ничего на фоне окна, как безумец, перемещаюсь по комнатам, прижимаясь к стенам, чтобы ни один случайный прохожий не увидел мой одинокий силуэт в желтом квадрате окна и не вздумал меня пожалеть. Наверное, можно было бы повесить какие-нибудь черные занавески, или даже маггловские жалюзи, но я все еще продолжаю надеяться, что он вернется, и у меня больше не будет повода стесняться прохожих.

Первый снег неизменно притягивал меня к себе, словно магнитом. Покрывший идеально ровным слоем до смерти надоевшую за осень серость земли, он так и просился, чтобы кто-то нарушил его образцовую гладкость, и я, стянув с руки перчатку, пальцем вывел заглавными буквами у своих ног заветное «СЕВЕРУС».

Смешно. Я смешон. Как четырнадцатилетний школьник, в первый раз влюбленный в одноклассницу. Глухо рассмеявшись и тут же прикрыв рот ладонью, чтобы не привлечь ничьего внимания, я наступил тяжелым зимним ботинком на центральную «Е», словно в попытке вырезать, вырвать, выковырять его образ из своего сердца. Тем же бездушным движением я уничтожил кривоватые «В» и «Р» – забыть его голос, никогда больше не вспоминать его улыбку. И с каждой буквой поднимать ногу становилось все труднее – то, что я делал, казалось варварством, но мне хотелось сейчас верить, что если я смогу, если справлюсь с этой задачей сегодня, то завтра утром проснусь свободным. Еще одна «Е» – не хочу больше вспоминать гладкость его светлой кожи, исчезнувшая следом «У» обязана унести с собой запах сваренного им утреннего кофе.

Несколько минут я стоял, не шевелясь, не находя в себе сил продолжить, и смотрел на оставшиеся на снегу две буквы, на удивление получившиеся совершенно одинаковыми, как близнецы. Какое же, черт возьми, длинное имя! Мне вдруг представилось, что Северус, может быть, сейчас тоже стоит перед своим домом, кутаясь в теплую шерстяную мантию – ту самую, в которую я когда-то так любил зарываться лицом и вдыхать присущий ему одному запах, причудливо оттененный ароматом мороза, и буква за буквой втаптывает в снег мое куда более короткое имя. Ему было бы проще.

От воображаемой картины к горлу подступил комок – все-таки, наверное, не так уж плохо, что нет в нем ни капли романтики, что он никогда не вздумал бы сотворить такую нелепицу. Он просто забыл, а я очень долго не мог, но сегодня все точно получится. Я занес ногу, собираясь одним движением уничтожить расположенные в двадцати дюймах друг от друга последние буквы, но сделать этого не успел – сильные руки крепко сжали мои плечи и потянули их на себя.

- Не нужно.

И больше ни одного слова, но и этих двух мне оказалось больше чем достаточно, чтобы развернуться и уткнуться носом в ворот зимней шерстяной мантии и просто наслаждаться так и не забытым запахом его тела, дополненным ароматом первого снега.

Не нужно. Не нужно быть магом, чтобы понять, что такое волшебство.

fin.

Глава 2. И ещё раз о первом снеге.

Сегодня, наконец-то, выпал первый снег, и, несмотря на то, что он всегда тянул меня к себе с чудовищной силой, в эту на удивление теплую снежную сказку вырваться из дома я смог только поздним вечером. Одеться, как следует, я, конечно, поленился и несколько минут просто топтался в расплывчатом и искрящемся квадрате света, отбрасываемого соседским окном, зябко ежился и думал о том, что стоило бы, наверное, вернуться и надеть шерстяную мантию, которую месяц назад подарил мне Северус. Но именно воспоминание о подарке очень быстро увело мои мысли в сторону и заставило на время забыть о том, что даже самая теплая зима не предполагает поздних прогулок в тонком свитере.

Еще утром я подумал, насколько же обидно, что снег выпал именно сегодня, не дождавшись, что не растаял в течение дня, как часто бывает, а остался пушистым и таким мягким на вид ковром покрывать старую мостовую – кажется, разбежишься, прыгнешь и не будет больно ни капельки, – я на мгновение улыбнулся, – по-моему, в раннем детстве я даже прыгал вот так от радости и здорово расшиб коленку.

Как же отчаянно сильно люблю я эти дни, когда все обыденное вдруг начинает казаться далеким, ненастоящим, а настоящим выглядит лишь эта мерцающая в теплом, льющемся из окон, подкрашенном разными цветами штор свете снежная реальность. И не менее отчаянно – хоть и так глупо – я мечтал о том, что в этом году мы будем приветствовать первый снег вместе с Северусом в память о нашем прошлогоднем снежном воссоединении, и я обязательно одену в первый раз подаренную им мантию, и может быть, на этот раз он уткнется в мой шерстяной воротник, чтобы отогреть вечно замерзающий на морозе нос. Но сегодня не было ни мороза, ни Северуса, который уже три дня назад уехал на какой-то симпозиум и раньше завтрашнего дня вернуться не обещал. Зато был снег.

Я сделал пару шагов вперед и остановился у старого клена, точно в том месте, где в прошлом году так старательно выводил его имя, присел на корточки и зачем-то коснулся голой ладонью сразу надломившейся под весом моей руки хрупкой снежной корочки. Воспоминания накрыли с головой, горько-сладкие и острые одновременно. Под ложечкой вновь засосало, застучало в висках уже подзабытое за год, но такое привычное «что было бы, если бы не…» Что было бы, не выйди я в тот вечер во двор, не напиши его имя на снегу, не начни затаптывать, стараясь освободиться, букву за буквой…

– Что было бы со мной сейчас? – едва шевеля губами, шепотом пробормотал я и шмыгнул носом, но был услышан.

– Мерлин, Поттер, прекращай разводить сырость – мне казалось, ты уже бросил эту дурную привычку.

Я подскочил так резко, что колени хрустнули, и с трудом удалось удержать равновесие: он был там, стоял за моей спиной и, судя по розоватым крыльям внушительного носа, наблюдал за моими действиями довольно давно.

– Ты вернулся раньше, – не понятно, зачем я констатировал и так очевидный факт, но так хотелось что-то сказать, чтобы не стоять просто так, улыбаясь, как конченый идиот. Нормальный человек, наверное, обиделся бы на такое приветствие со стороны любимого, но я слишком хорошо знал эти мягкие нотки в глубоком голосе и озорные огоньки на самом дне непроницаемых для других черных глаз, чтобы придать значение какому-то дурацкому набору звуков.

Северус хмыкнул и сощурился – ну конечно же, его Гарри опять сказал очередную глупость, и я, расхохотавшись, наклонился, зачерпнул рукой горсть снега и слепил снежок.

– Будешь хмуриться – получишь! – притворно грозно предупредил я.

Он тут же нахмурился в ответ – я клянусь, специально – и мне пришлось запустить в него моим импровизированным снарядом для выбивания вредности. Снежок попал Северусу в плечо, упал под ноги, даже не развалившись, и он, посмотрев на него задумчиво, аккуратно поддел краем кожаного ботика.

– Ну что ты, в самом деле, – я продолжал улыбаться самой широкой из своих улыбок. – Отбивайся, как подобает настоящему храбрецу!

– У меня есть идея получше, – Северус заговорил неожиданно тихо, продолжая зачарованно катать снежок по земле, от чего тот на глазах становился все больше и больше, – ты когда-нибудь лепил снеговика?

fin.