Faciam ut mei memineris*

Над землёй бушуют травы,
Облака плывут кудрявы.
И одно вон то, что справа –
Это я.
Это я…

И не надо нам славы,
Ничего уже не надо.
Мне и тем, плывущим рядом
Нам бы жить – и вся награда,
Да нельзя.
Да нельзя… **



Здесь всегда спокойно…
Тихо…

Он хотел создать для него атмосферу сказки: небольшой уютный холм, покрытый мягкой травой, высокое могучее дерево. Дуб.
Именно дуб.

Широкий морщинистый ствол, что кажется невозможным обхватить и нескольким людям. Извилистые толстые ветви с тяжёлыми резными листьями, укрывшие вершину холма густой ажурной сенью. Казалось, дуб сошел со страниц какой-то детской иллюстрированной книги.
Почему-то тебе показалось, что он подойдёт сюда идеально. Возможно, так показалось бы и ему, он всегда говорил, что вы похожи. А ты не верил.

Ты и сейчас не веришь.

С холма открывается изумительная картина – маленькая деревушка, из тех, старых, что ещё сохранились, но лишь как такие вот милые сказочные уголки, словно случайно нетронутые цивилизацией. Впрочем, она почти заброшена - из нескольких десятков домов жилыми остались единицы. Кто-то говорил, что виной тому, что люди отказываются здесь жить – старый большой дом, построенный на отшибе. Что в прошлом там случилось что-то страшное, странное, … и теперь,… а что собственно «теперь», так и непонятно. Из тех, кто мог рассказать правду, не осталось почти никого. Да и вовсе не было это правдой. А слушать наиглупейшие домыслы не хотелось никому. Но дом всё-таки имел дурную славу.

Среди приезжающих на каникулы подростков считается делом чести как-нибудь ночью пробраться туда и обследовать заброшенные, утопающие в пыли громады комнат. Подняться по скрипящей лестнице на второй этаж, зажечь в камине тусклый, неровный свет, что оживляет на мгновение картины прошлого.
И в рваном танце пламени ещё можно различить чьи-то лица…

С холма этот дом тоже виден. Тёмные провалы крыши, где обвалилась черепица, подслеповатые окна, лишенные стёкол, куда так любит залетать ветер. Прогнившие доски, сломанное, искорёженное крыльцо… Дом уже давно умер, но его вид вместо отвращения вызывает какую-то непонятную тоску.

С другой стороны примостилось деревенское кладбище. Среди разрухи ещё можно заметить уцелевшие надгробия, но даже за ними никто не смотрит. А ещё сквозь высокую траву проглядывает извилистая, давно заросшая дорога, что ведёт к лесу, и дальше к развалившейся лачуге.
Когда-то здесь всё началось…

Продолжилось… и закончилось. Ты улыбаешься этой иронии. И этой символичности выбранного тобой места, с которым связано так много воспоминаний, пусть не все они и принадлежат тебе.

Сначала ты думал, что конец уже наступил.
Там, в зале, среди радости и горя, опустошенный, непонимающий почему нет счастья. Почему, кажется, что внутри ничего не осталось - всё выжгла война.
Потом были похороны…
Слишком много,… и слёз не хватало, чтобы оплакать всех павших.
А он лежал на мраморных плитах пола, забытый всеми, поверженный тобой. Уже ненужный. Когда же возникла та мысль, что врагу тоже надо отдать последние почести? Хотя бы похоронить.
Ты долго выбирал место, пока не вернулся к началу. У него никогда не было нормального детства, и этот дом он ненавидел всем сердцем. Но почему-то ты был уверен, что именно здесь он обретёт настоящий покой.

А солнце своими лучами уже рисовало новую жизнь. Светлую, без страха и ненависти, без этого проклятого долга. Когда можно было просто жить,… жить дальше. Строить и планировать. Мечтать. Когда все двери открыты, а дороги свободны. Рядом с тобой друзья и любимый человек. Всё казалось раскрашенным в яркие тона, а небо было совершенно безоблачным.
А потом всё закончилось. Учёба, стажировка. Наступила взрослая жизнь, со своими взрослыми непонятными проблемами. Нужно было бежать на вызов, писать нудный отчёт.
День за днём.

Ты завёл семью. Казалось, что в серой круговерти вновь появилось что-то солнечное с лучистыми любящими глазами, но этого оказалось мало. Ты по-прежнему жил, хотя понимал, что давно мёртв. Всё разрешилось тогда, на вокзале, когда ты услышал ответы. И почему-то совсем не было больно от понимания, что тебя использовали. Ты сам поступил бы точно также. Хотя иногда очень хотелось узнать, а что бы было, если бы ты не пошёл тогда в Запретный Лес? Если бы ты понял, что любишь жизнь настолько, что не готов с ней расстаться? А потом ужасался этим мыслям. Ведь умирать оказалось слишком просто, чтобы продолжать боятся смерти.

Чтобы продолжать любить жизнь…

Здесь всегда красиво, но особенно – осенью, когда листья дуба медленно и торжественно опускаются на маленький бугорок с крошечным, покрытым трещинами могильным камнем. «Том Марволло Реддл». «Прости, но Волдеморт звучит слишком глупо, чтобы написать это». Ты понимаешь, что он недоволен, знаешь, как он ненавидел маггловское имя отца, но всё равно написал именно его.

Так правильнее.

А листья всё падают, смешиваясь с грязью, утопая в пожухлой траве. Как же это красиво! Можно до головокружения вглядываться в поблекшее небо, и о чём-то тихо ему рассказывать.


Ты и сам не понял, когда в первый раз захотел навестить его могилу. Наверное, во сне, или по привычке потерев шрам. Мысль была настолько странной, что ты не смог её сразу прогнать. Казалось неправильным скучать по нему. Настолько диким, что ты хватался за голову, размышляя о помешательстве. Но потом пришло спокойствие. Тебе и, правда, его не хватало. Своего врага…
На следующий день ты переместился на этот холм в строгой чёрной мантии и с букетом белых нарциссов. Почему именно эти цветы ты так и не понял, но потом посадил их на его могиле, чтобы каждый год наслаждаться их цветением. Хотя не мог и представить, что вернёшься сюда ещё раз.

Но ты вернулся.

Было так странно в первый раз произнести: «Привет, а я вот решил навестить тебя…». Это казалось таким глупым. Но кругом царило спокойствие, и было так хорошо, что ты устроился на тёплой земле, рядом с надгробием и принялся рассказывать всё, что происходило в эти года.

«А у меня появился второй сын, назвали Альбус Северус, я знаю, что тебе не нравится, но…». «Знаешь, он такой чудесный ребёнок!». «А вчера у нас было нападение оборотня, одного парня не удалось спасти. Маггл…, умер от болевого шока».

Ты рассказывал обо всём, смеялся, что-то отвечал. Или просто сидел, наслаждаясь этим спокойствием. А он слушал.
Или тебе это просто казалось.

Было очень смешно, когда выяснилось, что Джинни приняла все твои отлучки за измены. Ты так смеялся, а она вдруг заплакала. Тогда пришлось всё объяснить. Ты говорил, рассказывал, но внутри было плохо. Словно это было чем-то сокровенным, тайным, совершенно личным. И раскрываться было слишком сложно. Даже самому близкому человеку. Она поняла, а остальные нет. Странные взгляды, перешёптывания. Ты только улыбался. Ведь каждому позволены свои причуды? Вот только некоторые замечания слишком больно ранили. И ты опять рассказывал всё ему. Как-то по-детски жаловался. И становилось легче.

«А сегодня Джеймсу пришло письмо из Хогвартса, он так счастлив…».

Потом приняли это и остальные. Считали прихотью, блажью героя. Почему-то тебя это оскорбляло. Ведь это неправда? Он ведь убийца, просто псих.… Только почему его так не хватает? Было невыносимо приятно до хрипоты объяснять ему насколько вы непохожи. А потом легко находить сходства. Ты понимал его. Не мог простить, оправдать, но понимал все его поступки, мог найти объяснение любому.

Жизнь…, иногда ощущение того, что она утекает, становилось совершенно невыносимым. Дни словно по капле выжимали тебя, заставляя идти дальше по острым осколкам памяти. Но ты всё равно не боялся смерти, думал что скажешь, когда встретишь Сириуса, родителей, Дамблдора, Снейпа, Римуса с Тонкс… Их Тедди вырос таким замечательным.

«Как думаешь, они там все вместе? Наверное, ждут меня, или, наоборот, не хотят, чтобы я спешил». «Я понимаю, почему ты хотел бессмертия. Ведь тебя там никто не ждал. Вечное одиночество на земле лучше, чем где-то в неизвестности. Только ты всё равно неправ».

И снова молчание. Тебе приходилось возвращаться в серую круговерть дней, где подрастали два сына и дочь. Где время гримасничало в часах, и смеялось в зеркальном отражении.

«Все ещё молод», - как приговор.
Праздники, дни рождения, подарки, улыбки друзей и детский смех.

«Знаешь, что такое время, Том? Время – это самый страшный наркотик. Оно проникает в нашу кровь, разводя её водой и ядом. Проникает в мозг, размягчая его. В сердце, делая его ритм рваным. А я всё повышаю дозу, ускоряя темп. Почему я не могу остаться здесь? Когда можно просто посидеть и поговорить.… Хочешь знать ответ? Я уже привык к нему. Привык настолько, что иногда не могу остановиться. Возможно, когда-нибудь я и сломаю эту иглу.
Но пока, если честно, не хочется».

Время делится со смертью по справедливости: себе – всю жизнь, ей – всю вечность.

Морозная зима, яркая дождливая весна, удушливое лето. И снова пёстрая осень. И снова листья падают в грязь. Так же, как и всегда. Сколько раз время сменяло маски? Ты уже потерял счёт. Просто продолжал жить по инерции. Улыбался, ходил на работу, любил жену. Это делало тебя счастливым. Давая не иллюзию – реальность.
Счастлив? Ты, действительно, был счастлив.
И не замечал, как время смеялось тебе вслед.

Только вот продолжал приходить сюда в поисках покоя.

«...Отправили Альбуса на первый курс, он так нервничал. Всё боялся, что попадёт в Слизерин. Так же, как когда-то я. Знаешь, Том я же чуть было не попал на твой любимый факультет, правда, смешно?».

И ты смеёшься. А сидящие на ветках дуба птицы поддерживают тебя своими криками. Скоро стемнеет. Ты встанешь с земли, отряхнёшься, привычно попрощаешься. Трансгрессируешь домой, где тебя ждет твоя дорогая Джинни и шустрая Лили, а также пирог с патокой. Завтра придёт письмо от Альбуса с названием факультета, на который попал младший Поттер.

Но ты обязательно сюда вернёшься.


«Прошло уже девятнадцать лет, а я никак не могу привыкнуть к тому, что шрам больше не болит. Что тебя нет. Думаю, что вот-вот его привычно резанёт болью. Глупо... я, правда, скучаю. Но так надо.

Теперь всё действительно хорошо… ».




…………………………………


*(лат) Сделаю так, чтобы ты меня помнил.

** Егоров Владимир "Облака". Чуть переделанная версия Александра Бушкова «Сварог. Страсти по принцессе»