Не говори..
кста..
И последние лет пятнадцать (то есть, по сути дела с са-мого времени моей женитьбы) меня ужасно привлекала идея так или иначе использовать этот богатейший жизненный ма-териал. Замыслов было много, и, скажу без ложной скромно-сти, каждый из них представлялся мне своего рода шедевром. Чего только стоил план фундаментального исследования и одновременно практического руководства для юношества под названием «Наука побеждать» с такими, например, разделами: «Платоническое ухаживание как основной прием для дости-жения интимной близости», «Некоторые характеристики па-раметров уличного знакомства», «Наличие соперника как по-ложительный фактор», «Главные аспекты технологии транс-формации застарелых дружеских отношений в любовные», «Сравнительная типология щекотливых ситуаций или рас-стройство желудка как способ завоевать расположение пред-мета», «Некоторые характерные особенности параллельных романов с двумя или более объектами», «Стратегия и тактика выхода из игры» и т.д. Причем теоретическую часть каждого раздела должны были по моему замыслу сопровождать корот-кая новелла, наглядно иллюстрирующая его содержание, или стихотворение (а порой даже небольшой поэтический цикл), помогающее лучше понять душевное состояние мужчины в процессе того или иного маневра.
Некоторое время после того как эта великолепная идея впервые пришла мне в голову, я буквально не спал ночами, упиваясь ее простотой, изяществом и неисчерпаемым богатст-вом творческих возможностей и перспектив. Но в самый раз-гар моих восторгов, когда я уже начал набрасывать в уме пер-вую из предполагавшихся новелл, передо мной во всей своей беспощадной наготе встала одна капитальнейшая и, увы, со-вершенно непреодолимая трудность. Дело в том, что сама те-матическая направленность всего произведения в целом и ху-дожественная достоверность каждой новеллы в отдельности неумолимо требовали введения непосредственно в ее текст прямого и недвусмысленного описания полового акта (не только в качестве демонстрации конкретного результата про-изведенных тактических действий, но также и в качестве са-мостоятельного предмета для исследования), а я совершенно неожиданно для себя обнаружил, что не только не представ-ляю себе, как справиться с этой архисложной творческой за-дачей самому, но и при своем весьма немалом читательском опыте не припоминаю во всем море прочитанного ни одного такого описания, которое, на мой взгляд, удовлетворяло бы требованиям упомянутой художественной достоверности.
Разумеется, эта актуальная (неудачный каламбур) задача в свое время вставала перед каждым пишущим и каждый пы-тался так или иначе ее разрешить или (что бывало чаще) искал способы уйти от ее разрешения. Но, повторяю, никому – даже самым виртуозным мастерам слова – на моей памяти не уда-лось добиться того, чтобы в подобных местах не возникало ощущение некоторого художественного зияния. И здесь не спасало ничего: ни стыдливые многоточия и красноречивые умолчания, ни пылкие и многословные иносказания и роман-тическая приподнятость интонаций, ни робкие попытки пере-ключить внимание читателя на посторонние предметы (что-нибудь вроде: «...с помутившейся головой он опрокинул ее на диван... А молодой месяц уже сиял над садом и взволнованно перешептывались за окном густые вековые липы...»), ни изо-щренный психологизм или хладнокровное нанизывание нату-ралистических подробностей, ни необузданная чувственность и густота письма, ни тщательно продуманный минимализм, ни тщетные устремления отделаться напускной иронией или внешним бесстрастием. Единственное, что здравомыслящий писатель бывал в состоянии сделать, это попытаться как-нибудь затушевать неизбежно возникающую здесь художест-венную прореху или построить повествование так, чтобы во-обще избежать необходимости описывать этот неподдающий-ся художественному описанию процесс. Мой же творческий замысел по вполне понятным причинам не допускал подобно-го рода уклончивости – иначе вся затея попросту теряла смысл. Тогда как, трезво оценивая свои изобразительные спо-собности, я даже и помыслить не дерзал, что мне по силам проблема, перед которой спасовали все признанные корифеи мировой литературы.
Словом, это была полная катастрофа. Здесь, пожалуй впервые в моей писательской практике, я столкнулся с прин-ципиальной невозможностью решить конкретно поставлен-ную художественную задачу в оригинальном произведении. Прежде аналогичные ситуации встречались у меня лишь при работе над переводами, где все это в общем понятно и объяс-нимо – языковые несоответствия, непереводимая игра слов и так далее – и мне всегда казалось, что уж в оригинальной-то вещи таких проблем возникать не должно: в конце концов своя рука – владыка, как пожелаем, так и сделаем, не так – так по-другому, не мытьем, так катаньем, а управиться можно с чем угодно. А вот поди ж ты... Потрясение было тяжелым. Особенно для меня, с отроческих лет воспитанного в убежде-нии, что нет таких художественных трудностей, которые нель-зя преодолеть творческим напором и умным профессионализ-мом.
Подобное разочарование и ощущение собственной не-полноценности мне прежде приходилось испытывать только в одной ситуации – в те трагические минуты, когда я сам поче-му-либо оказывался неспособным совершить вышеупомяну-тый акт, каковой животрепещущей для большинства мужчин теме я, между прочим, намеревался посвятить в той ненапи-санной книге отдельную и весьма поучительную главу.
мало мало взяла на себя смелость процитировать..Ты особо не читай.. голова заболит
