| i |
|
Показати текст спойлеру Стивен Кинг по тому, насколько много он знает, должен был бы быстро состариться. Его «воз» со значительным вкладом в жанр готических и не очень хорроров «поныне там»: по тому, насколько энерго- и денежнозатратны костюмные постановки по сюжетам Гофмана, Калло, Гауфа, или того же Эдгара По, Кинг с его задушевно-надрывным проникновением в самую суть природы ужаса для кинопроизводителей предпочтительней, поскольку современней. (Современность не столь эффектна, но требует меньше вложений и в итоге хорошо продается).
В романтической прозе смысл часто зиждется во встрече двух одиночеств; в психологических драмах или мистико-психологических, как в рассматриваемом варианте, вероятность встречи одиночества с самим собой равна по среднестатистическим раскладам где-то семь к десяти. Интимность переживаний выносится на повестку дня, а последствия ограничены лишь фантазией рассказчика. Страх и ужас универсальны, спровоцировать их можно запросто, особенно если автор — Кинг, (в обязательно хорошем переводе), и если режиссер самолично читал и пугался.
От первоначальной текстовой основы фильм отделяет хронометраж, протанцевавший от небольшого рассказа до длинного формата повести, (примерно из «1408» до «Сияния»). И, что еще важнее, капитальная «перелицовка»: авторская правка, превратившая чисто декоративное повествование о трансформациях инфернального номера в обстоятельный трактат про персональный ад. Была архитектурная страшилка, получился лабиринт интеллектуальных самокопаний.
То есть, «ловушка внутри собственной головы», о которой говорится с экрана, символизирует идею фильма в целом. (Никогда прежде словосочетание «неформальная обстановка» не интерпретировалось настолько вызывающе-саркастично). Детали, доставшиеся новой «продолженной» вариации от оригинала, остаются в тени для тех, кто не читал рассказа: «счастливая» гавайская рубашка, брат, в действительности умерший от рака легких, но которого «съели волки», как следует из записи черным по белому. Сигаретка за ухом на «непредвиденный случай».
Администратор отеля у Кинга другой, «с пухленькими ручками», но наличие на этой должности Сэмюэля Л. Джексона можно списать на счет политкорректности. К тому же, «пухленький» админ выглядел бы слишком уютно для фильма заявленного жанра, и это повредило бы кинематографичности. Так что, в конечном счете, ей не вредит ничего. Даже с учетом «театральной» драматургии, где сплошное замкнутое пространство и все остальные, кроме главного героя — аккомпанемент и частности.
В обязательной программе привычные догматы и «гвозди» фирменного кинговского набора: «бу» неожиданности; стандартное решение «отбирания чада», грозящее войти в привычку; мгновенное распознавание бытового элемента на любых уровнях; простейшие манипуляции давления на психику, давно найденные болевые точки, по-прежнему исправно работающие. Настолько исправно, что страшно за режиссера. За придумщика. За зрителей. А вдруг этот фильм не просто поместился в один ряд с лучшими экранизациями маэстро, а уподобился номеру 1408? Что, если у кого-то приключится смерть «от естественных причин» на месте, а у кого-то после осознания внутренних противоречий, от суицида? Полуторачасового вопиющего отчаяния для выброса адреналина хватает с лихвой, саспенс откровенно хичкоковский — не зря же на предплечье водолазного костюма ясно различим поклон корифею в виде упоминания его «психо».
Страшно за Кьюсака — не за его персонажа, живущего на бумаге, а именно за настоящего Кьюсака — что теперь с его головой? Есть в их артистическом цехе умники и умницы, владеющие мастерством перевоплощения в совершенстве, и он в том числе: талантище с тонной непререкаемого профессионализма и личного обаяния. «Синтетический» актер, умудряющийся органично вписываться в контекст любого жанра, внедряться в любое амплуа. Не сыграл он разве что дочку Хоффмана, а жаль. Ему не повезло родиться с внешностью Питта, как Питту не повезло с лицедейским даром Кьюсака, но тут уж каждому свое. И без всякой оглядки на внешность (незаурядную, но на любителя), приходится признать, что Кьюсак запросто вытащит на своих плечах и камео, и долгоиграющий бенефис, и общие планы, и крупные.
Тем более, когда писатель — мастер, режиссер помнит, как спал со светом, и сценарий переписывался конкретно для фильма, чтобы дошло до всех в ассортименте. В результате, ницшеанская тьма, в каковую если вглядываться, она вглядится в тебя, олицетворена в конкретике душераздирающей «банальности» ада, который всегда по фактологии интересней добра. И кинематографичнее. Штучное зрелище, где для всего свое место и все на своих местах. Браво.
|
