Картинная галерея господина Гугенхайма, aeterna

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Портрет Лукреции Панчиатики кисти Бронзино

Показати текст спойлеру

Смотри, Полина, смотри – это твои гордые глаза глядят с полотна, это твои медные волосы затейливо убраны в изящную прическу, это на твоей тонкой шее – жемчуга и золото, это твой тонкий палец отягощен огромным перстнем. Это ты, Полина! Ты – четыреста лет назад. О, Аньоло был тонким психологом и великим мастером – взгляни только, и поймешь, что ты идеальна! Идеальна?… Что у тебя под роскошью красного шелка, бархата цвета спекшейся крови? Ты жестока, Полина, о, как ты жестока! Страшное время, Полина, Флоренция, XIV век, страшное – и прекрасное, и ты – оттуда, ты – тот идеал, смотрящий высокомерно с полотна! Четыреста лет назад явилась ты миру прекрасной Лукрецией Панчиатики.… Наверное, ты убивала, может – пытала? Плела интриги, соблазняла, устраняла неугодных, мстила, была готова на все ради… чего? Ради чего? За корсажем у тебя всегда был спрятан пузырек с ядом, не правда ли? Твоя гордыня и высокомерие, холодная вежливость и тонкое изящество отпугивают. Но ты ведь – любила? Скажи, Полина, любила? Я знаю, мадам Эжени поведала мне. И я так хочу в это верить… * * *Портрет Лукреции Панчиатики висел у Полины в будуаре. Вот я лежу на кушетке, с сигарой, в черном халате. Она сидит ко мне спиной, держится, как всегда, идеально прямо, расчесывает свои медные кудри, любуясь собой в зеркале, заплетает их в толстую косу. Приглушенный электрический свет. Кажется, есть такая тварь - медная гадюка?…Она перекидывает косу через плечо. Змеиной чешуей блеснули волосы, тяжело ударившись о прямую спину. Я вижу ее лицо в отражении. Она видит мое. Она улыбается, прикусывая губу. Я протягиваю ей руку. Вдыхаю тонкий аромат ее лилейной кожи. Флоренция, XIV век. Мускус, розовые лепестки, миндаль, нагретый солнцем мрамор, темный аромат соборов и церквей. Она смеется, пожимая белыми плечами и склонив немного голову набок под тяжестью змеиных волос. Она встает, пересекает комнату, неслышно и мягко ступая по пушистому ворсу ковра, и садится рядом со мной. Целует меня. Ее поцелуй – укус ядовитой змеи, ледяное дыхание, шипы алой розы, горький померанец, медовая капля. Я люблю тебя, Полина, и ненавижу тебя. Ты знаешь? Ты прищуриваешь свои темные глаза, в них отражаются лунные блики венецианских каналов и мерцание свечей в храме Святого Петра. О, жестокая. Ты проводишь острым ногтем по моему седому виску…. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Взаимная любовь-ненависть, холодная, гордая, независимая, изысканно-утонченная, с оттенком презрительности, цвета красного шелка и бархата запекшейся крови, с лязганьем клинков и каплей ликера «Амаретто», с золотом и жемчугами на шее и запястьях, высокомерная песнь лютни и капля, поднятая веслом гондольера, взметнувшаяся в воздух Венеции, растворившаяся в его пряности и сумасшедшей красоте… Помнишь, Полина?

Додано через 2 хвилин

Показати текст спойлеру

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Портрет Лукреции Панчиатики кисти Бронзино
Смотри, Полина, смотри – это твои гордые глаза глядят с полотна, это твои медные волосы затейливо убраны в изящную прическу, это на твоей тонкой шее – жемчуга и золото, это твой тонкий палец отягощен огромным перстнем. Это ты, Полина! Ты – четыреста лет назад. О, Аньоло был тонким психологом и великим мастером – взгляни только, и поймешь, что ты идеальна! Идеальна?… Что у тебя под роскошью красного шелка, бархата цвета спекшейся крови? Ты жестока, Полина, о, как ты жестока! Страшное время, Полина, Флоренция, XIV век, страшное – и прекрасное, и ты – оттуда, ты – тот идеал, смотрящий высокомерно с полотна! Четыреста лет назад явилась ты миру прекрасной Лукрецией Панчиатики.… Наверное, ты убивала, может – пытала? Плела интриги, соблазняла, устраняла неугодных, мстила, была готова на все ради… чего? Ради чего? За корсажем у тебя всегда был спрятан пузырек с ядом, не правда ли? Твоя гордыня и высокомерие, холодная вежливость и тонкое изящество отпугивают. Но ты ведь – любила? Скажи, Полина, любила? Я знаю, мадам Эжени поведала мне. И я так хочу в это верить… * * *Портрет Лукреции Панчиатики висел у Полины в будуаре. Вот я лежу на кушетке, с сигарой, в черном халате. Она сидит ко мне спиной, держится, как всегда, идеально прямо, расчесывает свои медные кудри, любуясь собой в зеркале, заплетает их в толстую косу. Приглушенный электрический свет. Кажется, есть такая тварь - медная гадюка?…Она перекидывает косу через плечо. Змеиной чешуей блеснули волосы, тяжело ударившись о прямую спину. Я вижу ее лицо в отражении. Она видит мое. Она улыбается, прикусывая губу. Я протягиваю ей руку. Вдыхаю тонкий аромат ее лилейной кожи. Флоренция, XIV век. Мускус, розовые лепестки, миндаль, нагретый солнцем мрамор, темный аромат соборов и церквей. Она смеется, пожимая белыми плечами и склонив немного голову набок под тяжестью змеиных волос. Она встает, пересекает комнату, неслышно и мягко ступая по пушистому ворсу ковра, и садится рядом со мной. Целует меня. Ее поцелуй – укус ядовитой змеи, ледяное дыхание, шипы алой розы, горький померанец, медовая капля. Я люблю тебя, Полина, и ненавижу тебя. Ты знаешь? Ты прищуриваешь свои темные глаза, в них отражаются лунные блики венецианских каналов и мерцание свечей в храме Святого Петра. О, жестокая. Ты проводишь острым ногтем по моему седому виску…. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Взаимная любовь-ненависть, холодная, гордая, независимая, изысканно-утонченная, с оттенком презрительности, цвета красного шелка и бархата запекшейся крови, с лязганьем клинков и каплей ликера «Амаретто», с золотом и жемчугами на шее и запястьях, высокомерная песнь лютни и капля, поднятая веслом гондольера, взметнувшаяся в воздух Венеции, растворившаяся в его пряности и сумасшедшей красоте… Помнишь, Полина?

;) :) :D

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Портрет Александрины Филонеску кисти Николя Григореску

В этих тонких чертах я вижу тебя, Полина. Помнишь ли ты свой черный широкий бархатный пояс, тогда, в день нашей первой встречи, черный широкий бархатный пояс на легком белом кисейном платье, он, казалось, переломил твою хрупкую фигуру пополам, сделав тонкую талию еще тоньше и гибче, он был завязан пышным бантом. Пикник у мадам Бланш, свежий зеленый июнь, ты опустилась на колени, расправив юбку белым кругом по темной газонной траве, мило округлив локти, и помогала разливать сок, открыто и доверчиво улыбаясь мои колкостям…. Неделя у мадам Бланш. Купанье в пруду, пикники, музыкальные вечера и турниры в крокет. Из матовой платины твоя кожа стала сияющей бронзой. Непослушная прядь каштановых волос, постоянно падающая тебе на лоб, та прядь, которую ты таким прелестным жестом заправляла за ухо, выгорела до цвета спелой пшеницы… Мы спорили вечерами за кьянти – еще бы, высшее общество, умные разговоры, идеи, теории, предположения, политика, искусство. Тогда я увидел твое обостренное до скрежещущей боли чувство справедливости… посмотри на Александрину Филонеску. Я легко могу представить тебя, Полина, борющейся за независимость Балкан от османского ига – этим, кажется, занималась эта женщина. Ты была бы Еленой Инсарова, ты ведь, кажется, читала Тургенева? Конечно, читала… Ты бы отправилась за мной в Сибирь, на каторгу, живи мы на сто лет раньше. Ты любила меня просто, великодушно, отдавала себя целиком, не требуя ничего взамен, не пытаясь объяснить ничего, не подвергая свои чувства пошлому анализу… Ты терзалась, видя мой глупый скептицизм. Ты верила в Бога горячо и истово, я видел тебя молящейся, и черный пышный бант подрагивал в такт твоим искренним порывистым движениям. Ты подавала нищим, ты подарила мадам Эжени свой любимый шелковый шарф… Мы собирали опавшие листья, ты любила осень и серый дождь, и этюды Шопена, ты играла на рояле для меня, сосредоточенно и правдиво, как и все, что ты делала. Я не достоин тебя, Полина. За что ты полюбила меня своей искренней любовью, одарила своей верной дружбой? Я стар, циничен и высокомерен, я знаю все свои недостатки, но никогда не признаю их за собой. Ты же так легка, тонка и хрупка в своих белых платьях, так прекрасна, щедра и великодушна, когда склоняешься над больными и нищими перед храмом, чтобы помочь – ведь ты помогала им, не только деньгами и хлебом, но и словом, и делом…. Ты ангел Божий, спустившийся на землю, Полина. Я смотрю на портрет Александрины Филонеску. Ты повесила его в гостиной. Где ты сейчас, Полина? Ты нужна мне. Мягкий шорох черных кожаных туфель по паркету, она подходит ко мне сзади и обнимает за плечи. Вихрь воспоминаний и ощущений, и запах ее гибкой шеи, и черная бархотка на ней, и белые шуршащие складки юбки, и завиток волос на лбу, и веточка свежего жасмина в петлице. Твои руки пахнут молоком, в твоих глазах – всепрощающее осеннее небо и торжество справедливости, твой поцелуй – первое причастие, глоток кристально чистой воды в пустыне, ты прижимаешься к моему лбу своим высоким белым челом, я чувствую аромат жасмина от твоей груди и нежный бархат твоих щек…Люби меня, Полина !

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Несколько полотен Маргитта

Показати текст спойлеру

Я закрываю глаза и вижу тебя, Полина. Я вижу твое белое платье и кружевной зонтик, и широкую шляпу, и гипюровые перчатки. И тонкие губы, которые ты изящно кривишь, изображая улыбку. И следы твоих туфель на мокром средиземноморском песке. Я вижу, как ты идешь по пляжу, как туго обтягивает твои крутые бедра белая юбка, как русалочьим хвостом расширяется она книзу. Ты всегда держалась королевой. Я вижу твои рыжие волосы, Полина, ты высоко их подкалывала, у тебя были черепашьи гребни, Полина, и длинные ногти. Я слышу твой саркастический смех, он впивается в меня тысячей ледяных игл. Ты смеялась над всем миром, надо мной и моей любовью, над всем – и над собой. Особенно. Я никогда не понимал тебя до конца, Полина. Ты была дорогим подарком, элегантно упакованным и приятно пахнущим подарком, из тех, знаешь, завернутых не в одну сотню слоев коричневой мятой бумаги, из тех, над которыми надо изрядно покорпеть, чтобы добраться до сути. Я думал, что тогда, сорвав с тебя твою красивую упаковку, обладая тобою, понимаю тебя. Но - нет. Когда ты, натянув себе на грудь белую простыню и пригладив растрепавшиеся рыжие волосы, закурила длинную черную сигарету в резном мундштуке, я не увидел в твоих холодных глазах ничего из того, что представлял себе, что увижу. Ты опять посмеялась надо мной, Полина. Ты приоткрыла завесу белых юбок и кружевных вееров, поманила меня пальцем – и снова ловкой рукой задернула портьеру, плотную портьеру из насмешек, острых уколов, шуток и полуулыбок, светскости и бесед об искусстве. Господи, Полина, только ты можешь обсуждать в постели Дебюсси! Только твои тонкие губы обжигают меня своим леденящим холодом, только твои полуприкрытые глаза манят и зовут меня, только твои руки обнимают меня, сковывая цепями. Я не подавал виду, я не поддавался, я отвечал на одну твою колкость десятью – это было состязание в остроумии, в изяществе, в стойкости, не на жизнь, а насмерть, и, это была Великая Война (Магритт), и кто бы мог подумать – чем оно закончилось? Свадьбой, прости Господи, свадьбой на пароходе… Ты сидела, невеста, в кресле… Я не видел твоего лица, я никогда не мог уследить за всей гаммой чувств, которые ты тщательно скрывала, ты ускользала от меня - как песок сквозь пальцы… Ты допивала свой коктейль и вынимала из бокала льдинку, ты сжимала ее в тисках своих красных губ, покусывала с неповторимым скрежещущим звуком, разглядывала ее, держа на ладони… проводила подтаявшим кусочком льда по губам, он таял, блестящая капля стекала тонкой струйкой по твоему подбородку, по твоей руке, водопадом обрушивались капли на белое платье. Я целовал тебя в ледяные губы, и в шею, пахнущую дорогими духами, твоим вишневым мундштуком, и соленым морем. Я снова ошибся, думая, что разгадал тебя. Ты предстала предо мной все той же холодной, вежливой и насмешливой леди, только – теперь моей…. Я пытался найти ключ, ответ, хоть что-нибудь… но ты не считала нужным дать мне ответы, только любя меня – по-своему, конечно. Твоя любовь была крепким кофе, горьким шоколадом, сигаретным дымом, коктейлями с зонтиками, льдинками на языке, пышными орхидеями, которые ты так неповторимо элегантно подносила к лицу, чтобы вдохнуть их аромат… В театре, на приеме, в опере, на вечеринке, на балу – всюду я ощущал твой пристальный любящий взгляд … этими глазами ты никогда не смотрела на меня прямо. Я оборачивался – и видел только зеленое яблоко… или букетик сирени.

Показати текст спойлеру

Очень понравилось!

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Портрет доньи Амалии де-Льяно-и-Дотрес, графини де Вильчес кисти Федерико Мадрасо

Показати текст спойлеру

Полина, любовь моя, жизнь моя. Мой яркий мотылек, певчая пташка, букет разноцветных маргариток. Ты спишь, свернувшись клубочком, по-детски сопишь и даже во сне по твоим пухлым губам, по твоим закрытым глазам, по щечкам твоим бродит улыбка. Ты всегда так неприкрыто счастлива… Что снится тебе, Полина? Прогулка по облакам? Розовый пушистый слоненок? Огромная коробка шоколада? Новое платье? Радуга над фонтаном в твоем зеленом садике? Виноградники Италии?... Помнишь наше путешествие в Италию, Полина? Ты, южная птичка, всегда стремилась к сочным краскам и ярким характерам, тебе трудно дышалось в чопорном Лондоне и надменном Париже. Твоя мать была испанка, так, кажется? Я решил отвезти тебя в Рим… потом в Венецию, во Флоренцию, Геную… Ты упивалась горячим итальянским воздухом, ты бегала босиком по зеленым лугам и раскаленному мрамору городов, ты стала похожа на брюлловскую красавицу – помнишь, «Итальянское утро», «Итальянский полдень». Ты превратилась в сеньору из сеньориты, ты заплетала свои тяжелые волосы в косы и ела виноград гроздями, то и дело швыряясь в меня пахучей ягодой и заливисто хохоча, ты сама резала козий сыр и подавала мне густое красное вино, ты целовала меня в нос и часто купалась голышом. Ты купила себе домотканое платье и отплясывала с крестьянскими девушками, подоткнув подол. И – улыбалась. И – смеялась. В Италии, в Лондоне, в Греции и Испании, куда мы потом отправились с тобой – я не видел тебя без улыбки. Она освещала твою пухлую ладную фигурку изнутри, окружая тебя светлым ореолом радости и надежд, смех таился в каждом твоем жесте, он разлетался искрами вокруг, когда ты всплескивала руками, поправляла прическу или спешно повязывала на шею желтый шарфик, он прятался в складках твоих ярких платьев, он рассыпался стеклярусом, переливаясь радугой на свету, он был почти материален… Я впервые почувствовал твою улыбку тогда, в Карлсбаде, помнишь? Ты вихрем ворвалась в комнату, набитую скучными старухами и бледно-синими девами – ах, они отдыхали на водах, с разбегу плюхнулась за рояль – стульчик-вертушка, конечно, и взяла пару громких аккордов – внизу, вверху, посредине. Засмеялась, подумала что-то, склонив смешно головку к плечику, и ловко заиграла быструю веселую польку.… Потом пела – маленьким, камерным голоском, но так мило! Ах, она так очаровательна, что ей многое прощается – так, кажется, говорили старухи…. Полина, мой яркий мотылек, мой солнечный лучик, ты заражала своими улыбками и весельем всех кругом. Рядом с тобой я верю, что все будет хорошо – обязательно, а как же иначе. Ты предпочитала не замечать ничего плохого в этом мире, не знала – или делала вид, что не знала, зла и насилия. Может, это было и мудро с твоей стороны. Может, глупо и эгоистично. Я не могу сказать, что ты витаешь в облаках. Нет, ты просто отказываешься, отсекаешь от себя все то, что считаешь недобрым. Ты можешь сказать себе: «Этого не было!» - и станет так. Этого не было. Это был просто страшный сон. Ты забываешь. Ты продолжаешь свой путь, смеясь и напевая что-то по-итальянски, подпрыгивая иногда на ходу, кружась, теребя меня за рукав, целуя мельком, прижимая к себе, отпуская… Ты взъерошиваешь мои поседевшие волосы, Полина. Ты целуешь меня, разбрызгивая виноградный сок по моим губам, ты сладка на вкус как молочный шоколад, который так любишь, я чувствую твою полную белую грудь, туго обтянутую кисеей, ты – жаркий итальянский полдень, Полина, ты пахнешь апельсиновым цветом, у тебя в руках букет разноцветных маргариток, твои черные косы растрепаны знойным сирокко, в них запутался солнечный зайчик, Полина, ты вертишь в руках травинку, и болтаешь босыми ногами, и кидаешь плоские голыши, баламутка, в прозрачную гладкость воды. Полина, любовь моя, жизнь моя…

и у меня)

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Портрет доньи Амалии де-Льяно-и-Дотрес, графини де Вильчес кисти Федерико Мадрасо
Полина, любовь моя, жизнь моя. Мой яркий мотылек, певчая пташка, букет разноцветных маргариток. Ты спишь, свернувшись клубочком, по-детски сопишь и даже во сне по твоим пухлым губам, по твоим закрытым глазам, по щечкам твоим бродит улыбка. Ты всегда так неприкрыто счастлива… Что снится тебе, Полина? Прогулка по облакам? Розовый пушистый слоненок? Огромная коробка шоколада? Новое платье? Радуга над фонтаном в твоем зеленом садике? Виноградники Италии?... Помнишь наше путешествие в Италию, Полина? Ты, южная птичка, всегда стремилась к сочным краскам и ярким характерам, тебе трудно дышалось в чопорном Лондоне и надменном Париже. Твоя мать была испанка, так, кажется? Я решил отвезти тебя в Рим… потом в Венецию, во Флоренцию, Геную… Ты упивалась горячим итальянским воздухом, ты бегала босиком по зеленым лугам и раскаленному мрамору городов, ты стала похожа на брюлловскую красавицу – помнишь, «Итальянское утро», «Итальянский полдень». Ты превратилась в сеньору из сеньориты, ты заплетала свои тяжелые волосы в косы и ела виноград гроздями, то и дело швыряясь в меня пахучей ягодой и заливисто хохоча, ты сама резала козий сыр и подавала мне густое красное вино, ты целовала меня в нос и часто купалась голышом. Ты купила себе домотканое платье и отплясывала с крестьянскими девушками, подоткнув подол. И – улыбалась. И – смеялась. В Италии, в Лондоне, в Греции и Испании, куда мы потом отправились с тобой – я не видел тебя без улыбки. Она освещала твою пухлую ладную фигурку изнутри, окружая тебя светлым ореолом радости и надежд, смех таился в каждом твоем жесте, он разлетался искрами вокруг, когда ты всплескивала руками, поправляла прическу или спешно повязывала на шею желтый шарфик, он прятался в складках твоих ярких платьев, он рассыпался стеклярусом, переливаясь радугой на свету, он был почти материален… Я впервые почувствовал твою улыбку тогда, в Карлсбаде, помнишь? Ты вихрем ворвалась в комнату, набитую скучными старухами и бледно-синими девами – ах, они отдыхали на водах, с разбегу плюхнулась за рояль – стульчик-вертушка, конечно, и взяла пару громких аккордов – внизу, вверху, посредине. Засмеялась, подумала что-то, склонив смешно головку к плечику, и ловко заиграла быструю веселую польку.… Потом пела – маленьким, камерным голоском, но так мило! Ах, она так очаровательна, что ей многое прощается – так, кажется, говорили старухи…. Полина, мой яркий мотылек, мой солнечный лучик, ты заражала своими улыбками и весельем всех кругом. Рядом с тобой я верю, что все будет хорошо – обязательно, а как же иначе. Ты предпочитала не замечать ничего плохого в этом мире, не знала – или делала вид, что не знала, зла и насилия. Может, это было и мудро с твоей стороны. Может, глупо и эгоистично. Я не могу сказать, что ты витаешь в облаках. Нет, ты просто отказываешься, отсекаешь от себя все то, что считаешь недобрым. Ты можешь сказать себе: «Этого не было!» - и станет так. Этого не было. Это был просто страшный сон. Ты забываешь. Ты продолжаешь свой путь, смеясь и напевая что-то по-итальянски, подпрыгивая иногда на ходу, кружась, теребя меня за рукав, целуя мельком, прижимая к себе, отпуская… Ты взъерошиваешь мои поседевшие волосы, Полина. Ты целуешь меня, разбрызгивая виноградный сок по моим губам, ты сладка на вкус как молочный шоколад, который так любишь, я чувствую твою полную белую грудь, туго обтянутую кисеей, ты – жаркий итальянский полдень, Полина, ты пахнешь апельсиновым цветом, у тебя в руках букет разноцветных маргариток, твои черные косы растрепаны знойным сирокко, в них запутался солнечный зайчик, Полина, ты вертишь в руках травинку, и болтаешь босыми ногами, и кидаешь плоские голыши, баламутка, в прозрачную гладкость воды. Полина, любовь моя, жизнь моя… (http://www.arttrans.com.ua/imageproduct/1064/Madrazo_y_Kuntz_Federico_de_The_Portrait_of_Donna_Amalia_de_Lgano_y_Dotres_Countess_de_Vilches_b.jpg)

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Несколько полотен Маргитта

Показати текст спойлеру

Я закрываю глаза и вижу тебя, Полина. Я вижу твое белое платье и кружевной зонтик, и широкую шляпу, и гипюровые перчатки. И тонкие губы, которые ты изящно кривишь, изображая улыбку. И следы твоих туфель на мокром средиземноморском песке. Я вижу, как ты идешь по пляжу, как туго обтягивает твои крутые бедра белая юбка, как русалочьим хвостом расширяется она книзу. Ты всегда держалась королевой. Я вижу твои рыжие волосы, Полина, ты высоко их подкалывала, у тебя были черепашьи гребни, Полина, и длинные ногти. Я слышу твой саркастический смех, он впивается в меня тысячей ледяных игл. Ты смеялась над всем миром, надо мной и моей любовью, над всем – и над собой. Особенно. Я никогда не понимал тебя до конца, Полина. Ты была дорогим подарком, элегантно упакованным и приятно пахнущим подарком, из тех, знаешь, завернутых не в одну сотню слоев коричневой мятой бумаги, из тех, над которыми надо изрядно покорпеть, чтобы добраться до сути. Я думал, что тогда, сорвав с тебя твою красивую упаковку, обладая тобою, понимаю тебя. Но - нет. Когда ты, натянув себе на грудь белую простыню и пригладив растрепавшиеся рыжие волосы, закурила длинную черную сигарету в резном мундштуке, я не увидел в твоих холодных глазах ничего из того, что представлял себе, что увижу. Ты опять посмеялась надо мной, Полина. Ты приоткрыла завесу белых юбок и кружевных вееров, поманила меня пальцем – и снова ловкой рукой задернула портьеру, плотную портьеру из насмешек, острых уколов, шуток и полуулыбок, светскости и бесед об искусстве. Господи, Полина, только ты можешь обсуждать в постели Дебюсси! Только твои тонкие губы обжигают меня своим леденящим холодом, только твои полуприкрытые глаза манят и зовут меня, только твои руки обнимают меня, сковывая цепями. Я не подавал виду, я не поддавался, я отвечал на одну твою колкость десятью – это было состязание в остроумии, в изяществе, в стойкости, не на жизнь, а насмерть, и, это была Великая Война (Магритт), и кто бы мог подумать – чем оно закончилось? Свадьбой, прости Господи, свадьбой на пароходе… Ты сидела, невеста, в кресле… Я не видел твоего лица, я никогда не мог уследить за всей гаммой чувств, которые ты тщательно скрывала, ты ускользала от меня - как песок сквозь пальцы… Ты допивала свой коктейль и вынимала из бокала льдинку, ты сжимала ее в тисках своих красных губ, покусывала с неповторимым скрежещущим звуком, разглядывала ее, держа на ладони… проводила подтаявшим кусочком льда по губам, он таял, блестящая капля стекала тонкой струйкой по твоему подбородку, по твоей руке, водопадом обрушивались капли на белое платье. Я целовал тебя в ледяные губы, и в шею, пахнущую дорогими духами, твоим вишневым мундштуком, и соленым морем. Я снова ошибся, думая, что разгадал тебя. Ты предстала предо мной все той же холодной, вежливой и насмешливой леди, только – теперь моей…. Я пытался найти ключ, ответ, хоть что-нибудь… но ты не считала нужным дать мне ответы, только любя меня – по-своему, конечно. Твоя любовь была крепким кофе, горьким шоколадом, сигаретным дымом, коктейлями с зонтиками, льдинками на языке, пышными орхидеями, которые ты так неповторимо элегантно подносила к лицу, чтобы вдохнуть их аромат… В театре, на приеме, в опере, на вечеринке, на балу – всюду я ощущал твой пристальный любящий взгляд … этими глазами ты никогда не смотрела на меня прямо. Я оборачивался – и видел только зеленое яблоко… или букетик сирени.

Показати текст спойлеру

Показати текст спойлеру

Я шел по Рингштрассе, сжимая в руках сверток в коричневой бумаге. Это был… Портрет доньи Амалии де-Льяно-и-Дотрес, графини де Вильчес кисти Федерико Мадрасо
Полина, любовь моя, жизнь моя. Мой яркий мотылек, певчая пташка, букет разноцветных маргариток. Ты спишь, свернувшись клубочком, по-детски сопишь и даже во сне по твоим пухлым губам, по твоим закрытым глазам, по щечкам твоим бродит улыбка. Ты всегда так неприкрыто счастлива… Что снится тебе, Полина? Прогулка по облакам? Розовый пушистый слоненок? Огромная коробка шоколада? Новое платье? Радуга над фонтаном в твоем зеленом садике? Виноградники Италии?... Помнишь наше путешествие в Италию, Полина? Ты, южная птичка, всегда стремилась к сочным краскам и ярким характерам, тебе трудно дышалось в чопорном Лондоне и надменном Париже. Твоя мать была испанка, так, кажется? Я решил отвезти тебя в Рим… потом в Венецию, во Флоренцию, Геную… Ты упивалась горячим итальянским воздухом, ты бегала босиком по зеленым лугам и раскаленному мрамору городов, ты стала похожа на брюлловскую красавицу – помнишь, «Итальянское утро», «Итальянский полдень». Ты превратилась в сеньору из сеньориты, ты заплетала свои тяжелые волосы в косы и ела виноград гроздями, то и дело швыряясь в меня пахучей ягодой и заливисто хохоча, ты сама резала козий сыр и подавала мне густое красное вино, ты целовала меня в нос и часто купалась голышом. Ты купила себе домотканое платье и отплясывала с крестьянскими девушками, подоткнув подол. И – улыбалась. И – смеялась. В Италии, в Лондоне, в Греции и Испании, куда мы потом отправились с тобой – я не видел тебя без улыбки. Она освещала твою пухлую ладную фигурку изнутри, окружая тебя светлым ореолом радости и надежд, смех таился в каждом твоем жесте, он разлетался искрами вокруг, когда ты всплескивала руками, поправляла прическу или спешно повязывала на шею желтый шарфик, он прятался в складках твоих ярких платьев, он рассыпался стеклярусом, переливаясь радугой на свету, он был почти материален… Я впервые почувствовал твою улыбку тогда, в Карлсбаде, помнишь? Ты вихрем ворвалась в комнату, набитую скучными старухами и бледно-синими девами – ах, они отдыхали на водах, с разбегу плюхнулась за рояль – стульчик-вертушка, конечно, и взяла пару громких аккордов – внизу, вверху, посредине. Засмеялась, подумала что-то, склонив смешно головку к плечику, и ловко заиграла быструю веселую польку.… Потом пела – маленьким, камерным голоском, но так мило! Ах, она так очаровательна, что ей многое прощается – так, кажется, говорили старухи…. Полина, мой яркий мотылек, мой солнечный лучик, ты заражала своими улыбками и весельем всех кругом. Рядом с тобой я верю, что все будет хорошо – обязательно, а как же иначе. Ты предпочитала не замечать ничего плохого в этом мире, не знала – или делала вид, что не знала, зла и насилия. Может, это было и мудро с твоей стороны. Может, глупо и эгоистично. Я не могу сказать, что ты витаешь в облаках. Нет, ты просто отказываешься, отсекаешь от себя все то, что считаешь недобрым. Ты можешь сказать себе: «Этого не было!» - и станет так. Этого не было. Это был просто страшный сон. Ты забываешь. Ты продолжаешь свой путь, смеясь и напевая что-то по-итальянски, подпрыгивая иногда на ходу, кружась, теребя меня за рукав, целуя мельком, прижимая к себе, отпуская… Ты взъерошиваешь мои поседевшие волосы, Полина. Ты целуешь меня, разбрызгивая виноградный сок по моим губам, ты сладка на вкус как молочный шоколад, который так любишь, я чувствую твою полную белую грудь, туго обтянутую кисеей, ты – жаркий итальянский полдень, Полина, ты пахнешь апельсиновым цветом, у тебя в руках букет разноцветных маргариток, твои черные косы растрепаны знойным сирокко, в них запутался солнечный зайчик, Полина, ты вертишь в руках травинку, и болтаешь босыми ногами, и кидаешь плоские голыши, баламутка, в прозрачную гладкость воды. Полина, любовь моя, жизнь моя…

Показати текст спойлеру

и меня.

потрясающий тест. невероятное предисловие, хотя Полину я представляла себя другой. ни один портрет пока не показал ту которую я думала...