Я очень хорошо помню одну ночь в моей жизни. Я болела. Проснулась часа в 3 ночи и не смогла больше заснуть. Было невероятно плохо физически. Я решила почитать. Попался томик Избранных произведений Куприна. В тот год я играла вторую часть второй сонаты Бетховена, которую неизменно связывают с "Гранатовым браслетом" Александра Ивановича. Наверное, поэтому и попался той ночью именно Куприн. Честно скажу, было плохо физически, а к утру стало плохо душевно. Я читала мелкие рассказики. Не все подряд, а выборочно. Я не самый впечатлительный человек, но почему стало так муторно после этих рассказов. Так тоскливо. "Мирное житие", "Ночная смена", "Allez!" и многие другие известные и не очень рассказы. Я впечатлена до сих пор Куприным. Это была лирика)
КупринАлександр Иванович [26.8(7.9).1870, г. Наровчат, ныне Пензенской области, - 25.8.1938, Ленинград], русский писатель. Родился в семье небогатого чиновника. 10 лет провёл в закрытых военных учебных заведениях, 4 г. служил в пехотном полку в Подольской губернии В 1894 оставил службу, переехал в Киев и посвятил себя литературному труду (начал печататься в 1889). Ездил по стране, преимущественно по югу России, переменил множество профессий. С 1901 жил в Петербурге. В 1899 познакомился с А. П. Чеховым, в 1902 - с М. Горьким и группой писателей-"знаньевцев" (см. "Знание"). В 1905 опубликовал в сборнике "Знание" лучшее своё произведение - роман "Поединок". В годы реакции, после поражения Революции 1905-07, пережил творческий спад. Осенью 1919 К. находился в Гатчине, отрезанной от Петрограда белогвардейскими войсками генерала Юденича, откуда с семьей эмигрировал за границу, где провёл 17 лет (главным образом в Париже), испытывая постоянные материальные лишения и острую тоску по России. Весной 1937, тяжелобольной, вернулся на родину.
Наиболее плодотворно творчество К. доэмигрантской поры, особенно в период общественного подъёма до и во время Революции 1905-07. В историю отечественной литературы вошёл как автор повестей и романов: "Молох" (1896), "Олеся" (1898), "Поединок" (1905), "Яма" (1 ч. 1909, 2 ч. 1914-15), а также как крупный мастер рассказа: "В цирке", "Болото" (оба - 1902), "Трус", "Конокрады" (оба - 1903), "Мирное житие", "Корь" (оба - 1904), "Штабс-капитан Рыбников" (1906), "Гамбринус", "Изумруд" (оба - 1907), "Суламифь" (1908), "Гранатовый браслет" (1911), "Листригоны" (1907-11), "Чёрная молния", "Анафема" (оба - 1913) и др. В эмигрантский период написаны повести "Юнкера" (1928-32) и"Жанета" (1932-33), нескольких очерков и рассказов (последние - преимущественно по воспоминаниям). К. принадлежал к плеяде писателей критического реализма. Большинство его произведений острогражданственны и злободневны: "Молох" - резкое обличение буржуазного "прогресса"; "Поединок" разоблачает царскую армию; "Яма" - попытка помочь современному обществу изжить язву проституции. В творчестве К. сказалось влияние Чехова, Горького и особенно Л. Н. Толстого. Художник правдивый и жизненно-конкретный, писавший только о том, что он сам видел, пережил и перечувствовал, К. обращался своим творчеством к широкой демократической аудитории; в центре его произведений обычно "средний" русский интеллигент - труженик, человек сердечный, совестливый, тяжко ранимый жизненными противоречиями; важное место в произведениях К. занимают колоритные образы простых людей из народа. Писатель склонен к изображению психологии "групповой", "профессиональной", устоявшейся, часто встречающейся. Жизнелюбие, гуманизм, пластическая сила описаний, богатство языка делают К. одним из самых читаемых писателей и в наши дни.
Многие его произведения инсценированы и экранизированы; они переведены на ряд иностранных языков.
Соч.: Собр. соч. [Вступ. ст. К. Паустовского], т. 1-6, М., 1957-58; Собр. соч. [Вступ. ст. К. Чуковского], т. 1-9, М., 1964; Собр. соч. в девяти томах. [Вступ. ст. ф. И. Кулешова], т. 1-8, М., 1970-73 -; Забытые и несобранные произведения. Подгот. текста, прим. и материалы к биографии Э. М. Ротштейна, Пенза, 1950; О литературе. [Сост. и автор вступ. ст. ф. И. Кулешов], Минск, 1969.
Лит.: Боровский В., А. Куприн, в его кн.: Литературно-критические статьи, М., 1956; Берков П. Н., А. И. Куприн. Критико-биографический очерк, М. - Л., 1956; Афанасьева., А. И. Куприн. Критико-биографический очерк, М.. 1960; Волков А., Творчество А. И. Куприна, М., 1962; Кулешов ф. И., Творческий путь А. И. Куприна, Минск, 1963; Куприна-Иорданская М. К., Годы молодости, М., 1966; Куприна К. А., Куприн - мой отец, М., 1971; Крутикова Л. В., А. И. Куприн, Л., 1971; История русской литературы конца XIX - начала XX века. Библиографический указатель, М. - Л., 1963.
И. А. Питляр.
Материалы предоставлены проектом РубиконСтатья о писателе и его творчестве с сайта
Фундаментальной Электронной Библиотеки:
Показати текст спойлеру
КУПРИН Александр Иванович [1870—] — русский писатель. Р. в семье чиновника в уездном городе Пензенской губ. Шести лет был помещен в закрытый пансион с суровой дисциплиной, а затем — во 2-й кадетский корпус в Москве, откуда попал в юнкерское училище. Пребывание с детства в закрытых учебных заведениях с жесткой военной муштрой оставило глубокий след в психике К. Рассказ «На переломе» дает наглядное представление об этом периоде жизни К.:
диком быте и жестоких, хищных нравах воспитанников, бездушном формализме и тупости воспитателей. Поступив из юнкерского училища в полк, К. вскоре порывает с военной службой. Оставшись без средств, он пробовал прокормиться пером фельетониста, поэта, был грузчиком, землемером, актером, певчим, псаломщиком, служил на заводе, изучал даже врачебное дело, охотился, рыбачил с черноморскими рыбаками. Все эти перипетии его жизни нашли свое отражение в «Поединке», «Киевских типах», «Олесе», «Листригонах» и др. Известность приобрел повестями «Молох» [1896], «Поединок» [1905], «Яма» [1910]. После Октября Куприн эмигрировал за границу, сделавшись наиболее заклятым врагом советской России, в своих злобных нападках на нее опускаясь до самого оголтелого черносотенства.
Политическая реакция и непротивленчество 80-х гг., абстрактная публицистика народнических эпигонов передовых журналов 80—90-х гг. и обусловили социальную слепоту К., чуждого по своей классовой принадлежности новой исторической силе. В «Молохе», несмотря на обилие деталей и статистических цифр, обнаруживающих обстоятельное знакомство с заводской жизнью, не только не задеты вопросы, волновавшие в то время общественность, но собственно нет и рабочих, судьбе к-рых, казалось бы, посвящен роман. Мелкотравчатая любовная интрига инженера Боброва заслонила социальную тему в такой мере, что автору осталось вместо художественного показа прибегнуть к публицистическим излияниям своих персонажей.
Герои К. часто сентиментально великодушны, человеколюбивы, остро ощущают социальную неправду, благоговеют перед борцами-героями, но никак не откликаются на боевые выступления масс. Куприн нигде не отметил роста пролетариата и пробуждения крестьянства. Он помнит о фабрикантах, к-рые-де могли бы, но не хотят «совместными усилиями» со своими инженерами «сделать человеческую жизнь изумительно прекрасной и удобной», но забывает о рабочих, к-рые как раз хотели, могли и действительно делали жизнь такой. Разнообразный круг встреч, знакомств, переживаний не помог автору подняться до широких социальных обобщений, но привел к безотрадному выводу о жестокой бессмысленности жизни (не социального строя), покоящейся на хищной эксплоатации, грубом и диком насилии, об обреченности и одиночестве культурного человека, оторванного от масс. Разочарованность, порожденная депрессией 80-х гг., к 900-м гг. значительно углубляется. Быстрый рост политического сознания рабочего класса, классовая заостренность его выступлений отшатнули прогрессивную буржуазию от освободительного движения, превратив ее из оппозиции его величеству в оппозицию его величества. Свободомыслящие радикалы, не сумевшие завоевать доверия масс, отвлечь их от классовой борьбы, стали ненужны и буржуазии и пролетариату раньше, чем успели организоваться и пристроиться к власти. Изолированный в развертывавшейся классовой борьбе, чуждый материалистическому миросозерцанию пролетариата, отмежеванный сентиментальным морализмом и индивидуалистической романтикой от погромной политики правящих классов, купринский человек не мог принять действительности как она есть, сознавал свое бессилие преобразовать ее и не видел выхода из тупика. Тупая покорность, отвращение к борьбе и уход в призрачно-мистический мир грез — таково логическое завершение житейского круга радикальствующей интеллигенции, воспитанной на идеалистических абстракциях. «Ничто не связывает нас с народом: ни язык, ни вера, ни труд, ни искусство. Наша поэзия смешна ему, наша живопись для него бесполезная и неразборчивая пачкотня, наше богоискательство сплошная блажь для него. Наша музыка кажется ему скучным шумом, наша наука недостаточна ему. Наш сложный труд смешон и жалок ему» («Попрыгунья-стрекоза»). Самым крупным из произведений К. является «Поединок», увенчавший ряд мелких рассказов на военную тему и сразу выдвинувший К. на дорогу мастера. В «Поединке», как и в «Молохе», художественный показ в социальной тематике подменен памфлетно-изобличительной беседой Назанского с Ромашевым (кстати сказать, сильно урезанной и смягченной в позднейших эмигрантских изданиях «Поединка»). Для своего времени это была смелая агитационная вылазка против дуэлей, кулачной расправы, долгосрочности военной службы, против «чести мундира» и «воинского долга» — в царской армии. Характеристика офицерства беспощадна. Гвардейцы — те живут на содержании родителей или чужих жен, а армейцы — «ведь все это заваль, рвань, отбросы, убоявшиеся мудрости, школьные недоучки и готовые на всякую уступку, на всякую жестокость, даже убийство, на воровство солдатских копеек — и все это из-за своего горшка щей». В «Поединке» достается не только офицерам, но и монахам с попами. И те и другие прикрыты «шарлатанскими знаками касты»: «Там ряса и кадило; здесь мундир и железное оружие; там смирение, лицемерные вздохи, слащавая речь; здесь наигранное могущество, гордая честь». И те и другие — паразиты, подобные «жирным вшам, к-рые тем сильнее объедаются на чужом теле, чем оно больше разлагается». Автор предвидит кровавую расправу. Где же выход? Кто идет на смену? И тут К. верен себе. На смену отмирающим классам идет не пролетариат, а «новая божественная вера, к-рая пребудет бессмертной до конца мира. Это — любовь к себе... Вы — бог всего живущего. Все, что вы видите, слышите, чувствуете, принадлежит вам. Делайте что хотите. Берите все, что вам нравится. Не спрашивайте никого во всей вселенной, потому что над вами никого нет и никто не равен вам». Назанский уверяет, что «люди, ставшие богами, не будут обижать друг друга, и тогда жизнь будет прекрасна. По всей земле воздвигнутся легкие, светлые здания, ничто вульгарное, пошлое не оскорбит ваших глаз, жизнь станет сладким трудом, свободной наукой, дивной музыкой, веселым, вечным и легким праздником». Мы видели этих богов, берущих все, что им нравится, в армии Колчака. Но двадцать пять лет тому назад не замечали реакционной пошлости этой проповеди под Ницше, ибо оппозиционный читатель читал между строк: строй баррикады, захватывай власть.
К. не знает социальной среды, к-рая поднимала бы, возвышала личность, содействовала бы ее самоутверждению. Художник обличает жизнь человеческую вообще, а не ее отрицательные стороны. И не случайно у него проститутки, воры и сутенеры избраны для обличения людей быта нормального. Продажные проститутки в «Яме» не случайно дают пример человеческой отзывчивости, товарищеской солидарности, искренности, правдивости и честности — одним словом всего того, в чем автор отказал современному обществу. Но если действительность развенчана, а люди становятся людьми у последней грани, на трагическом срыве своего бытия («Мелюзга», «Река жизни»), то мужчине дано еще любить. «Нет ничего более святого и прекрасного, чем женская любовь», — говорит горбатый телеграфист, мимо к-рого прошла реальная любовь. Но именно реальная любовь куприновским героям не нужна. Они наслаждаются неразделенной любовью, для них только призрак любви — «истинно широкий, неоплатный подарок» («Телеграфист», «Первый встречный», «Гранатовый браслет», «Забытый поцелуй»).
Понятия Куприна о добродетели и красоте не выдерживают критики. Те женщины, которых он считает святыми, по существу довольно пошловатые фигуры. Послушные, кроткие любовницы, отдающие честь и жизнь негодяю, ими презираемому, отдающиеся ему даже без желания и вместе с тем рабски, скотски преданные ему («С улицы»); они любят бескорыстно, самоотверженно, жертвуя даже семьей и своей жизнью («Олеся»). Им не важно, что любимый человек — дрянное трепло, ибо кроме этого трепла все для них безразлично в мире. Таков образ Олеси и Марии Николаевны. Обе дополняют друг друга, обе являются воплощением мечты дряблого сластолюбца, к-рому хочется иметь женщину, удобную во всех отношениях: не стесняющую, не предъявляющую никаких претензий, всегда готовую на все без отказа, даже продать тело для спасения любимого отвратительному для себя человеку («Впотьмах»). К. очень консервативен. Все его возгласы и восторженные реплики о возвышенной любви — пустые слова. На деле это типичный мелкий собственник, с самыми рутинными взглядами на женщину. В «Страшной минуте» К. умиленно рисует, как женщина подавила в себе здоровый инстинкт и потребность во имя верности ребенку и мужу, к-рого физически с трудом переносит. Тут К. забыл собственные советы следовать сердцу и страсти. Для мелкого буржуа женщина прежде всего — верная жена и мать. Мещанская добродетель у К. так высока, что во имя ее в рассказе «Наталья Давыдовна» он рисует как чудовище цинизма и разврата женщину, к-рая рядом с любым из мужчин могла бы служить образцом воздержания. В рассказах К. женщины-общественницы нет — есть пленительные самки, обожествляемые в мечтах («Жидовка»), а на деле или рабы-любовницы, или мещанки, или преступные черствые эгоистки: «А почем знать, не заключается ли вся цель, весь смысл, вся радость моей жизни в том, чтоб всеми правдами и неправдами завладеть вот такой женщиной, как эта, украсть, отнять, соблазнить — не все ли равно. Пусть она будет грязна, невежественна, неразвита, жадна, — о боже мой, — какие это мелочи в сравнении с ее чудесной красотой». Это отношение к женщине как к самке проходит красной линией через целый ряд рассказов. В рассказе «Лесная глушь» подобран ряд злобных оценок, вроде: «Нет на свете ни одного такого паскудного гада, как баба», или: «У-- суки-- и у той стыда больше, чем у бабы», «баба, как гадюка: пополам ее перерви — а она все вертится», «як більше бабу бьешь, то борщ вкуснее» и т. д. без конца. Не трудно убедиться, что К., воспевающий красоту женщины и идеальную любовь к ней в мечтах, и сам не выше уровня этих будто бы народных поговорок.
Во время борьбы с самодержавием купринское неприятие действительности, хула на жизнь вообще, проповедь спортсменского азарта из-за иллюзорных, мнимых ценностей принимались как отповедь по адресу существующего строя, и поэтому критики проглядели нездоровый скептицизм и идеалистический дурман, болезненную наркотическую радость купринских героев. Читатель того времени хотел и мог видеть жизнерадостность там, где было лишь безнадежное подвинчивание человека, утратившего под ногами почву.
Библиография: I. Собр. сочин., 12 тт., изд. Моск. т-ва писателей, М., 1909—1916, а также в приложении к журн. «Нива» за 1912 и 1915. За рубежом издано: Каждое желание, Повести и рассказы, Владивосток, 1919; Звезда Соломона, Рассказы, Гельсингфорс, 1920; Суламифь, Рассказы, Париж, 1921; Гамбринус, Рассказы, Париж, 1921; Прапорщик армейский, Рассказы, Прага, 1921; Собр. сочин., 12 тт., втупит. ст. Е. Аничкова, Берлин, 1921—1925. Из произведений Куприна в СССР неоднократно переиздавался «Поединок».
II. Измайлова А., Песни земной радости, «Литературный Олимп», М., 1911; Кранихфельд В., В мире идей и образов, ст. «Поэт радостной случайности», т. II, СПБ., 1912; Воровский В., Русская интеллигенция и русская литература, ст. «Из истории новейшего русского романа», Харьков, 1923; Луначарский А. В., Критические этюды, Л., 1925 (о «Чести», о «Поединке»); Воронский А. К., Литературные записки, ст. «Вне жизни и вне времени», М., 1926; Львов-Рогачевский В. Л., Новейшая русская литература, ч. 1, гл. VII, изд. 5-е, М., 1926; Ольминский М. С., По вопросам литературы, Л., 1926
750
(Арцыбашев и Куприн); Волин Б., Куприн-политик, «На литературном посту», 1926, I.
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М., 1928; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, ред. Н. К. Пиксанова, изд. 4-е, Гиз, М., 1928.
М. Морозов
