Глава I

…Мы лежим рядом, практически на одной подушке. Твоя голова так близко, что длинные волосы мягко щекочут мне щеку. Голова кружится и слегка штормит, - я недавно пила Оборотное зелье. Хм, теперь Поттер долго будет гадать, что же понадобилось «Гермионе» ночью в запретной секции.
Сегодня я первый раз в твоей спальне, рядом с тобой. Ты спишь, а я, пользуясь случаем, жадно тебя рассматриваю, каждый твой миллиметр, как будто завтра я тебя уже не увижу, с болезненно-диким наслаждением, до онемения кончиков пальцев, сжатых в кулак, вцепившихся в твою простыню, до боли от впившихся в ладони ногтей, но сердце мое болит намного сильнее.
Я не могу больше скрывать. Я не могу прятать глаза, отворачиваться, когда ты в окружении своих однокурсников неспешно идешь из Большого зала, не могу больше притворяться, что все в порядке. Вместо того, чтобы конспектировать лекции, я рисую на уроках твои портреты на клочках пергамента, на старых ненужных работах, на память воспроизводя все черты, от маленькой, почти незаметной родинки около нижней губы до дьявольски-красивой холодности твоих льдисто-серо-голубых глаз…Последний штрих,- небрежно откинутая челка и растрепанные волосы – ты в квиддичной форме, с метлой, входишь в школу после тренировки. Вернее, тебя, подхватив под руки, ведут капитан и второй загонщик. Вскинув на тебя взгляд, я еле сдерживаюсь от вскрика – наверное, ты упал с метлы, - у тебя ссадины на левой щеке и на лбу, мантия в подсохшей осенней грязи, и жуткое, непривычное выражение боли во всегда насмешливых лукавых глазах... Тогда я впервые поняла, что переживаю за тебя не просто так, а потом… В последнем матче, когда ты гнался за снитчем, а за тобой летели сразу оба бладжера, посланные Уизли, и едва не сбили тебя с метлы, я единственная на своей трибуне переживала за тебя (остальные были заняты лишь своим драгоценным Поттером). Но разве ты, или кто-нибудь другой, заметили бы одни встревоженные глаза среди возмущенной, шумной золотисто-красной толпы, когда на другой, серебристо-зеленой площадке десятки таких, как я…
Ты спишь…Не в силах удержаться, я легко прикасаюсь к твоим тускло серебрящимся в падающих из приоткрытого окна бледных лунных лучах волосам, светлым, и как будто выгоревшим на солнце, незаметно дотрагиваюсь до твоих пушистых и длинных ресниц и тонких губ. Ты шевелишься во сне, и я испуганно отшатываюсь, но напрасно… Ты улыбаешься, поворачиваясь на бок, и от твоей улыбки мне так хорошо, что кажется, - время остановилось, и в мире больше нет ничего и никого, что можно любить сильнее, чем тебя. В ней нет ничего натянутого, показного, ведь тебе незачем скрываться под масками равнодушия и насмешливости во сне, Там позади тебя нет этих твоих громил-однокурсников, считающих себя твоими друзьями. Что же, интересно, тебе снится?
Пусть в глазах моих глупых однокурсников ты – враг, скользкое существо, достойное презрения и обидных кличек, я все равно буду любить тебя таким, каким ты кажешься, и таким, какой ты есть – высокомерным, нахальным, и мирно спящим рядом, уткнувшись лбом в мое плечо. И если тебя не будет рядом, если я не буду тебя видеть, я долго не протяну, я зачахну, увяну, потому что в моей груди бьется лишь одно хрупкое, как фарфоровая кукла, сердце. Оно так нежно и ранимо, что если оно однажды разобьется или остановится, то я никогда больше не буду жить, как прежде, мне останется только существовать, потихоньку угасая, как свеча, трепещущая от холодного ночного ветра…
Мое сердце – это ты, Драко Малфой из Слизерина…