Глава I

В канун Рождества улицы Лондона кутались в мягкий плед только что выпавшего снега. Словно сказочные пряничные домики, коттеджи на окраине города мигали праздничными гирляндами, превращая заснеженные улочки в сияющий лабиринт. За окном слышались восторженные возгласы соседских детей, высыпавших на улицу и увлеченно катающих по земле снежные шарики — первые снеговики уже к вечеру будут украшать обочину дороги, загадочно поблескивая в сумерках глазками-угольками и оранжевыми морковками носиков.

Отставив на журнальный столик чайную чашку, Гермиона подошла к окну, рассматривая сквозь причудливый морозный узор гурьбу детей, облачающих очередного снеговика в потрепанный красный шарф и водружающих игрушечное розовое ведерко ему на голову. Это Рождество она проводила одна — Рози и Хьюго предпочли остаться в Хогвартсе, наперебой рассказывая о своих планах на Рождественский бал. Гермиона закусила губу, стараясь не впадать в уныние, и смахнула набежавшие слезы.

Раньше они с Роном и детьми проводили праздник в Норе, но в это Рождество семья Уизли решила отправиться в Египет к Биллу и Флер, занимавшимся поиском кладов в Гизе. Гермиона же отказалась от приглашения, да и не горела желанием общаться с бывшей свекровью. За девятнадцать лет брака с Роном она так и не смогла найти с Молли общий язык, что удивительно, ведь до того, как стать очередной миссис Уизли, Гермиона устраивала семью своего мужа почти во всем.

Конечно, недавние слухи, которые достигли ушей ее семьи, попортили кровь. Гермиона была в недоумении от того, что Молли была свято уверена в том, что теперь она должна нести вдовий покров всю оставшуюся жизнь.

Подойдя к каминной полке, Гермиона протянула руку и погладила колдографию улыбающегося Рона. Душу снова затопила тоска. Кто бы мог подумать, что сентябрьский рядовой вызов в Министерство станет для него фатальным. Уже потом ей скажут, что в подозрительной посылке, о которой сообщили из Каминного Зала Нигерии, находился рог взрывопотама и что у посетителей транспортного отдела не было никаких шансов.

За последние десять лет это была одна из величайших трагедий — не считая обрушившегося лифта в две тысячи восьмом. Тогда погибло десять человек. В Каминном Зале — сорок, среди которых, кроме авроров, были и простые волшебники.

На опознании она встретила посеревшего Драко Малфоя, чья жена тоже оказалась в списке жертв взрыва. К нему жался заплаканный сын — Скорпиус, кажется. Гермиона еще тогда подумала, зачем он так жесток — вести сына в морг, ведь от людей там остались только…

К горлу подступила тошнота — Гермиона все еще не могла с ясной головой вспоминать, как увидела Рона после трагедии. Очнувшись на полу от резкого запаха нашатыря, она увидела перед собой обеспокоенное лицо медиковедьмы и бесстрастное — Малфоя. Кажется, он тогда удержал ее от возможности размозжить голову об каменный пол. Сухо поблагодарив его, она поднялась и на ватных ногах подошла к операционному столу, на котором лежал ее муж. Стараясь держать себя в руках, провела холодной ладонью по окровавленному лицу и потянула за край накрахмаленной простыни, закрывая его. Слезы затуманивали глаза, и хотелось броситься на пол снова и, скрючившись на нем, выть от горя и боли потери. Но Гермиона не позволила себе такой слабости — только дома, наложив заглушающие на спальню, она дала выход своему отчаянию.

С тех пор ее жизнь превратилась в жалкое существование. Стараясь держаться — только ради детей — Гермиона выдержала недельный ад, связанный с похоронами и поминками. И только после того, как проводила детей в школу, снова впала в уныние. Пустота пожирала ее, любимая работа не приносила удовольствия, а лица коллег, со многими из которых они раньше встречались семьями, только растравляли незажившую рану.

Гермиона была уверена, что дети переживут, вдали от дома научатся жить с мыслью, что отца нет. Но сама… Закутавшись в свою скорбь, как в защитный плащ, она все больше теряла связь с действительностью. Казалось, она сходит с ума. Все чаще отклоняя приглашения в Нору, все больше предпочитая одиночество, Гермиона ощущала, как ее засасывает воронка безразличия ко всему. Еда потеряла вкус, и она запихивала в себя очередную порцию овсянки только ради того, чтобы продержаться еще день. А затем еще и еще. Жизнь проходила мимо, а Гермиона так и оставалась в коконе, бережно лелея свое горе.

Летом дети огорошили ее новостью, что новый друг приглашает их в свое поместье на каникулы. Гермиона не была бы столь удивлена, не будь новым другом детей Скорпиус Малфой. Общее горе сблизило Рози, Хьюго и Скорпиуса. Но решив, что раз уж так им легче, Гермиона не возражала. Провожая их до парадного входа в Малфой-мэнор, она с удивлением наблюдала, как по искусно ухоженному саду прохаживаются белые павлины, а в декоративном озере плавает пара черных лебедей.

Навстречу им выбежал радостный Скорпиус. За ним на крыльцо вышел и хозяин поместья, вежливо приветствуя гостей. Пока Драко распоряжался насчет вещей, его сын утащил Рози и Хьюго в конюшню, обещая показать новорожденного жеребенка, и дети, оставив Гермиону наедине с Малфоем, умчались куда-то в направлении восточного крыла.

Как радушный хозяин, Драко пригласил ее на чай, и Гермиона, к своему удивлению, согласилась, передавая экономке — крохотной эльфийке в белоснежном полотенце с вышитым на нем гербом Малфоев — чемодан с детскими вещами. Библиотека Малфой-мэнора была наполнена светом: высокие французские окна с бежевыми шторами пропускали внутрь солнечные лучи, в которых купались стеллажи с редкими книгами. Даже в своем теперешнем состоянии Гермиона не могла не признать, что попала в сокровищницу — до сих пор книги оставались ее лучшими друзьями, и если бы не правила хорошего тона, она бы уже металась между полками, не зная, за которую из книг взяться.

Гермиона никогда не оставалась с Малфоем наедине, и теперь она не знала, чего от него можно ожидать, но настороженность быстро прошла, сменившись каким-то легким, щекочущим сердце чувством — так себя ощущает ребенок, впервые оказавшись в окружении взрослых, что общаются с ним на равных. Они обсудили последние новости, даже подискутировали насчет новой монографии известного зельевара, и Гермиона вдруг поняла, что ей нравится разговаривать с Драко Малфоем. Глупо отрицать, что он приятный собеседник, она даже на минуту забыла о своем горе.

Но тяжелая действительность не преминула напомнить о себе — радостная Роза вбежала в библиотеку, рассказывая, какой милый гнедой жеребенок с белыми чулочками, что она бы очень хотела показать его папе, если бы могла. С трудом улыбнувшись, Гермиона потрепала дочь за щечку и пообещала, что они обязательно навестят отца в следующем месяце.

Библиотеку заполнила давящая тишина. Гермионе больше не хотелось обсуждать новинки трансфигурации, единственное, чего она желала — добраться домой и снова запереться в спальне. В груди неприятно саднило.

Засобиравшись домой, она пыталась держаться, но предательские слезы так и наворачивались на глаза, мешая видеть. Вдруг на сжавшиеся на сумочке руки опустилась ладонь Малфоя. Гермиона подняла глаза, полные слез, и встретилась с его спокойным, чуть тоскливым взглядом.

— Ты должна понять, Грейнджер, что с его смертью жизнь не кончилась. Вряд ли бы он хотел, чтобы ты похоронила себя вместе с ним.

Это был удар прямо в сердце, и Гермиона не смогла его проигнорировать.

— Астория тоже не хотела бы, — грубо ответила она, поднявшись.

Лицо Драко окаменело, и она пожалела о своих резких словах. Все-таки, не стоило забывать, что и он потерял жену.

— Прости, — Гермиона присела, уставившись на чайный сервиз. — Просто… Я не могу так больше, — спрятав лицо в ладонях, она всхлипнула. Сломаться перед Малфоем. Так глупо. — Как ты справился? Как смог пережить?

— Иногда помощь можно найти там, где меньше всего ищешь, — Малфой отнял ее руки от лица и вложил в ладонь глянцевый прямоугольник.

Уже дома, разжав сведенные судорогой пальцы, она прочла на визитке: «Алистер Спероу, колдопсихолог».

Осенью они встретились в министерском кафетерии. Гермиона безучастно помешивала чай, глядя в одну точку, когда рядом присел Малфой, отнимая ее руку от чайной чашки.

— Грейнджер, я, конечно, понимаю, что Отдел обеспечения магического правопорядка нынче использует не очень традиционные методы, но помешивать чай вилкой… — он покачал головой, пытаясь скрыть улыбку, когда Гермиона ошарашенно уставилась на вилку в своих руках.

Молча отложив столовый прибор, Гермиона вопросительно взглянула на него, пытаясь понять, что ему от нее понадобилось.

— Эльфы в одном из моих поместий выявили подброшенный артефакт. Поттер направил к тебе, — объяснил он.

Гермиона грустно вздохнула. План закопаться в отчеты с треском провалился.

Вдыхая свежий влажный воздух сентябрьского заката, она плотнее укуталась в пальто. Пять минут назад отряд исследователей магических артефактов отбыл в Министерство, бережно транспортируя древнюю статуэтку, оплетенную сдерживающими магические выбросы заклинаниями.

За спиной послышались шаги, и Гермиона оглянулась, глядя на Малфоя. Он переоделся в костюм для верховой езды, и, как она отметила, бежевые бриджи чертовски ему шли. Щеки заалели, и Гермиона поспешила отвернуться, ругая себя за глупые мысли.

— Я собираюсь прокатиться верхом. Составишь мне компанию? — Гермиона не нашла в себе сил отказать ему.

Ощущая, как легкий ветерок ласкает распаленные щеки, а его рука сжимает ее все еще тонкую талию, посылая мурашки по всему телу, Гермиона не могла не отдаться тому легкому чувству бескрайнего счастья, что дает лишь гонка на бешеной скорости. Вихрь, черный жеребец, мчал их галопом по сумеречному лесу, изредка фыркая. У Гермионы сперло дыхание, когда Драко натянул поводья, и Вихрь стал на дыбы. Вскрикнув, она вцепилась одной рукой в гриву коня, а другой сжала руку Драко. Послышался тихий смешок, и она резко отняла руку, ругая себя за малодушие. В самом деле, ей не пятнадцать лет, чтобы так пугаться!

Драко помог ей спешиться, но когда ее ноги коснулись земли, не спешил убирать руки. Подняв голову, она встретилась с его задумчивым взглядом и не смогла отвести глаз. Казалось, ее тянет к нему, как магнитом, а ладони на его плечах горели адским огнем. Гермиона провела руками по его плечам, груди, остановившись на уровне сердца и считая глухие удары. Ведомая глупым порывом, она приподнялась на носочки и поцеловала его, чувствуя, как руки Драко сжали ее талию. По телу разлилась бессовестная истома, когда он ответил на поцелуй, сминая ее губы своими, зарываясь пальцами в ее сколотые шпильками кудри. По спине разбегались сотни мурашек, заставляя ее прижиматься к нему ближе и сильнее.

Когда перестало хватать воздуха в легких, Гермиона отстранилась, дыша так, словно пробежала стометровку, и ее накрыло осознание. Стараясь не смотреть Драко в глаза, она отступила на несколько шагов и, не говоря ни слова, аппарировала к себе в спальню, сползая по стене на пол. Прижав ладони к горящим губам, она зажмурилась, прося у Рона прощения за это. Она не знала, что на нее нашло и почему она так поступила. Совесть ела поедом, терзая мятущуюся душу, ведь она предала не только память мужа, но и память Астории, жены Драко. Еще и года не прошло с момента их гибели, а она уже заглядывается на безутешного вдовца. Какой же бесстыжей надо быть, чтобы так себя вести! Больше она не станет так опрометчиво поступать. Они не в сказке, и вряд ли Малфоя можно считать рыцарем, спасающим прекрасную принцессу из лап разъяренного дракона тоски.

В октябре Министерство устраивало прием по случаю удачного подписания договора с Францией, и Гермиона обязана была присутствовать. Молли никак не могла понять, почему же она не погребла себя навеки в пустующем доме, а собирается посетить прием, да еще и таком откровенном платье. Гермиона с трудом могла назвать длинный темно-алый наряд с глухим воротом и без рукавов откровенным, и в тот вечер у них произошла крупная ссора, после которой — Гермиона была уверена — ей навеки закрыт вход в Нору. Гарри и Джинни, конечно, были на ее стороне, но даже это не успокоило возмущенную Гермиону.

Стараясь доказать всем, и в первую очередь себе, что она не обязана навсегда отгородиться от мира, Гермиона решительно вышла из камина в Атриум, преобразившийся по случаю праздника, и угодила прямиком в руки Малфоя. Отступать было поздно, тем более, что его пальцы крепко сжимали ее запястье, поэтому Гермионе ничего другого не оставалось, кроме как натянуто улыбаться собеседникам и мечтать провалиться сквозь землю — прошел почти месяц с момента их поцелуя, но она все еще не была готова об этом разговаривать.

Не готова она была об этом разговаривать и тогда, когда, после нескольких танцев, сопровождаемых приглушенным шепотом удивленных гостей, Малфой увлек ее в ее же кабинет на втором уровне и заставлял сходить с ума от откровенных ласк, которые она себе даже с Роном не позволяла. Плавясь под его горячечными поцелуями, Гермиона снова забыла обо всем, выгибаясь, обхватывая его, прижимая ближе, желая утолить проснувшуюся жажду, но совесть снова подала свой голос, и Гермиона опять убежала, укоряя себя за несдержанность и легкомыслие.

Это было неправильно, запретно, из ряда вон. Но она не могла уже отказаться от тех минут, которые дарили ей желанное забвение. Гермиона не узнавала себя: она стала нервной, дерганной, по вечерам плакала в подушку, разрываясь между желанием сгореть со стыда и жаждой снова оказаться в объятиях Драко Малфоя. Воскресная статья Риты Скитер еще и добавила чувство вины. Их с Малфоем исчезновение с приема не осталось незамеченным, и только такая голодная до сенсаций ведьма, как Скитер, смогла сложить два и два.

Гермиона не знала, как смотреть в глаза Гарри и Джинни, когда они встретились через несколько дней на традиционном чаепитии. Но они, слава Мерлину, не стали затрагивать эту тему, ограничившись обсуждением присутствующих на приеме.

Жизнь продолжается, и легче всего перенести потерю, если разделить горе на двоих.

Гермиона доселе не понимала, как такая математика может помочь, ведь спасение утопающего — дело рук самого утопающего. Но опровержение, которое Рита написала в пятничном номере «Ежедневного пророка», заставило ее испытать глубокую признательность к Малфою. Она была уверена, что это его рук дело.

И от этого на душе становилось еще гаже — ведь она вела себя как последняя неблагодарная дрянь. После той ночи в Министерстве Гермиона старалась с ним не пересекаться, будучи не в состоянии даже себе объяснить причину такого поведения. Растревоженная душа жаждала успокоения, а предательское тело — Малфоя, и Гермиона разрывалась между этими двумя чувствами, каждый раз пресекая любые свои попытки написать ему, и хотя бы извиниться. Загнав себя в жесткие рамки, из которых не было выхода, она пообещала себе забыть о Малфое. Ведь это же так просто — вернуть все на круги своя, не думать о нем, не вспоминать его объятия, поцелуи, жаркий шепот, сводящий с ума.

Но какая-то часть ее души была категорически против, заставляя Гермиону день за днем прокручивать в голове их редкие встречи, — она словно испытывала садистское удовольствие от воспоминаний, которые раскаленным золотом затапливали ее, раз за разом причиняя боль.

И теперь, глядя на заснеженную улицу и прижав к себе колдографию Рона, она боялась идти на Рождественский вечер. Боялась, что встретит там его и что не сможет сдержать себя. Это было неправильно, неправильно, ужасно неправильно.

Атриум снова был освещен тысячами свечей в изысканных люстрах. Волшебницы в ярких нарядах и колдуны в черных праздничных мантиях прохаживались по залу, присоединяясь к группам беседовавших. Гермиона, сжав в руке бокал шампанского, который машинально схватила у проходившего мимо с подносом официанта, пряталась за фонтаном Волшебного Братства и высматривала в толпе приглашенных Гарри и Джинни, которые тоже остались в Британии. Но, видимо, они передумали посещать Рождественскую вечеринку в Министерстве. Разочарованно вздохнув, Гермиона уже собиралась выбраться из своего тайного убежища, когда за спиной услышала его голос:

— Прячешься, Грейнджер?

Ей показалось, или она услышала в его голосе затаенную обиду? Гермиона поежилась и резко повернулась, собираясь дать отпор нахальному Малфою, который осмелился в очередной раз нарушить ее спокойствие. Да какое к черту спокойствие? До этого она старалась не замечать, как трясутся поджилки от одной только мысли о том, что они встретятся, а теперь, вот она, во всей красе — перепуганная и запутавшаяся, не знающая, что ему ответить.

Гермионе хотелось сейчас только одного: сбежать подальше от людских глаз, забиться в самую глубокую нору и оплакивать незнамо что — то ли свое глупое сердце, то ли свою трусость. Она не могла, боялась признаться себе, что по уши увязла в этом горьком, как лесная полынь, чувстве. И эти дурные метания. Она не узнавала себя. Вела себя, словно героиня дешевого романа, вместо того, чтобы с достоинством принять то, что Малфой ей небезразличен. Наверное, даже больше — сама того не осознавая, она, в поисках утешения, влюбилась в него, а теперь страдала, как глупая гусыня, вместо того, чтобы признать этот факт.

Вздрогнув от этого понимания, Гермиона расправила плечи и с вызовом взглянула на Драко, давая понять, что его подначки ее не испугали.

— Прячусь, — признала она. А что еще она могла сказать?

Губы Драко дрогнули, заставив Гермиону насупиться и отступить на шаг. Подумать только! Он еще и насмехается.

— Ты такая забавная, — Драко подступил ближе.

— Сейчас умру от хохота, — буркнула Гермиона. Больше всего на свете ей сейчас хотелось снова сбежать, поджав хвост.

— Даже не думай об этом.

Гермиона подняла брови, вопрошая, о чем же ей не думать.

— Ты сейчас снова хочешь улепетнуть, Грейнджер, — объяснил Драко. — Как страус.

— Страусы прячут голову в песок, а не улепетывают, — обиделась Гермиона.

— Ну, — Драко окинул взглядом мраморный пол. — Я думаю, тебе не стоит сейчас это предпринимать.

Гермиона постаралась скрыть улыбку, но это у нее не получилось.

— Я бы хотела извиниться за свое поведение тогда, на приеме. Я не должна была так поступать, — вырвалось у нее прежде, чем Гермиона успела захлопнуть рот.

Малфой помрачнел.

— Брось, Грейнджер, всего лишь дружеская поддержка, не больше, — холодно ответил он.

— Поддержка? — непонимающе переспросила она. — Дружеская поддержка? Так ты это понимаешь? — боже, когда это она стала такой плаксой? Сморгнув набежавшие слезы обиды, Гермиона еще выше подняла голову, стараясь принять удар с достоинством. — Тем не менее, я благодарна тебе за то, что заставил Скитер опровергнуть нелепые домыслы.

Гермиона отступила еще на шаг, собираясь уйти отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Она чувствовала себя так глупо.

Но Малфой в мгновение ока оказался рядом и сжал ее плечи, удерживая.

— Нелепые? Домыслы? — с каждым словом он все крепче сжимал ее плечи. — Я был прав, Грейнджер. Ты — трусливый страус. Если не в состоянии признать, что это не нелепые домыслы. Ты можешь убежать от меня, но от себя-то не убежишь, — его глаза сузились. — Думаешь, мне легко было признать то, что я влюбился в тебя? Не ты одна потеряла близкого человека, не тебе одной было плохо. Но ты в своем эгоистичном горе не замечаешь других, ведь так? Святая непогрешимость!

Гермиона не верила своим ушам, во все глаза уставившись на Драко. Она и помыслить не могла, что Малфой может такое сказать. По телу разливалось непривычное тепло, а на душе стало легко и светло. Пытаясь не дать ему дальше разоряться по поводу ее эгоистичности, Гермиона прильнула к нему, обхватывая за шею, и поцеловала, заглушая возмущенные возгласы.

Наверное, завтра она об этом пожалеет, когда Уизли узнают обо всем из утренних газет. Возможно, Гарри и Джинни тоже не захотят с ней общаться, узнав, что статья Скитер — не глупое вранье. Но сейчас ей было так все равно. Главное, что он рядом и что тоже ее любит.

А все остальное они как-нибудь переживут.